Два царя

Валентина Карпицкая (2020)

Шестнадцатый век. Великая Русь. В стольном граде Москве сидит на троне Иван Грозный, покоритель Казани, правитель жёсткий и безжалостный, но справедливый и искренне радеющий о благополучии государства, раздираемого на части внутренними смутами, истощённого войнами с соседями и интригами высокопоставленных бояр. Его верный подданный — молодой хан Саин-Булат, после крещения Симеон Бекбулатович, человек, которому удалось недолго подержать царский скипетр и проявить себя толковым воеводой, управителем и политиком, — попадает в центр сюжета, в самый эпицентр козней и интриг. Книга рассказывает об исторической эпохе, предшествовавшей восхождению на престол династии Романовых, и о людях, которые внесли свой вклад в развитие и процветание страны, об их радостях и горестях, победах и поражениях, точно передавая колорит времени и возвращая читателя к истокам. Автор раскрывает ряд исторических тайн и говорит о вещах, которые многие пропустили в процессе изучения школьной программы.

Глава 9. Измена

Из Кремля, Кремля крепка города,

От дворца, дворца государева,

Что до самой ли Красной площади

Пролегала тут широкая дороженька,

Что по той ли по широкой по дороженьке

Как ведут казнить тут добра молодца,

Добра молодца, большого боярина,

Что большого боярина, атамана стрелецкого,

За измену против царского величества.

Столовая палата то и дело оглашалась хохотом царя. Пока расторопные стольники наставляли яства, Иоанн, развалившись в кресле, наслаждался вином в окружении верных опричников. У его ног с дудками, литаврами и барабанами прыгали, кривлялись и кувыркались шуты, а один из них, в колпаке с ослиными ушами и серебряными бубенцами, из кожи вон лез, чтобы угодить владыке.

— Поди ж ты — рожа что котельное дно! — тыча пальцем в чумазое лицо скомороха, довольно проворчал государь и от души употчевал глумотворца пинком: — Презренное бесовское отродье!

Гул весёлых голосов, гиканье и свист наполнили Палату, издёвки и непристойности посыпались на горемыку-шута:

— Эй, Гвоздь^[43], жертва идольска, ад стонет, рыдает по тебе!

— И в аду люди живут! Попривыкнешь, так и ничего!

Иоанн, зловеще усмехаясь, обводил взглядом охмелевших опричников, здоровенных, отчаянных детин, по обличью похожих на разбойников, и сердце его утешалось.

А между тем на столе появились мисы с бараниной, свининой, тетеревами и зайцами печёными, серебряные блюда с лебяжьими, гусиными и икорными кушаньями и ковши с хмельными напитками.

Царь кивнул головой, и вся разухабистая братия, словно бы три дня не ела, радостно переговариваясь и смеясь, набросилась на яства.

И снова лилось вино, и заздравные кубки подносились самодержцу.

В самый разгар гуляний к государю неслышно подошёл дворовый воевода, Малюта Скуратов, и, приклонившись, шепнул что-то на ухо. Иоанн грохнул кулаком по столу и кинул посох в скоморохов:

— Пошли вон!

И те один за другим кубарем выкатились из палаты.

Привели мужика. Скинув шапку, упал он на лицо своё к ногам самодержца.

— Кто таков? — рявкнул Иоанн, глянув исподлобья.

— П-помилуй, м-милосердый г-государь-батюшка, холопа своего! Жилец Пётр я, родом волынец, — коченея от ужаса, назвался мужик. — Послужить тебе, великий государь, верою и правдою желаю.

— Говори всё без утайки! — не сводя глаз с посетителя, нетерпеливо застучал Иоанн пальцами по деревянным с золотой оковкой подлокотникам.

И Пётр заговорил.

— Пришёл я, милосердный государь царь и великий князь Иоанн Васильевич, подлинное ведение учинить. Новгородцы помышляют предаться польскому королю, Сигизмунду-Августу; тебя же, царь-батюшка, думают злым умышлением извести. И то правда истинная, а не ложь, что у митрополита Пимена уже и грамота заготовлена! — перекрестился доносчик и крест нательный поцеловал.

Стоящие вокруг вытянулись и онемели, глядя на Грозного — глаза сделались страшные, лицо свело судорогой, словно ужасный огонь зажёг внутренность его. Вскочил он, опрокинув кресло, и, сжимая кулаки, стремительно заходил по палате:

— Окаянные вселукавые души! Христоотступники! Задумали разнести русскую землю! Дьявол им сопутствует! — рычал Иоанн, скрежеща зубами.

Остановившись, полыхнул взглядом на Малюту и леденящим кровь низким голосом произнёс:

— Собирай рать, Григорий! Головы рубить будем! Заплатят мне мятежники за измену своей кровью!

— Слушаю, великий государь! — вскинулся воевода и, грохоча сапогами, выбежал из палаты.

* * *

Заковала зима земли, воды и всю Русь Святую в ледяные латы — и двинулся Грозный со всем двором и с полутора тысячью стрельцами в карательный поход на грешные поселения русские.

Погром начали с границ тверских владений, с Клина. С обнажёнными саблями, как на битву, ворвались государевы всадники в мирный город, убивая кого попало, наполняя дома и улицы мёртвыми телами несчастных жителей.

Следующим был Вертязин — невеликий, но благолепный уголок, украшенный белокаменными церквами и монастырями. Однако не пощадил грозный царь и его красоты: разорил до основания. Одна только церковка, с любовью сработанная после поля Куликова, осталась стоять на горе. Люди же в страхе разбежались кто куда.

Не забудет древняя Тверь о страшных днях, когда налетел на град легион кромешников^[44], что волков злее, и стали бить-терзать именитый народ, бесчестить знатных красивых девушек и женщин. А потом набросились на богатые дома: что можно было унести — брали, чего не могли взять с собой — жгли. Простые же граждане заперлись в своих домах и дрожали от ужаса, призывая Отца Небесного, слыша предсмертные крики несчастных.

Сам Иоанн не пожелал ехать в Тверь, где в Отрочи был заточён старец Филипп, дерзнувший, служа истине, прямо укорить царя за его жизнь.

Остановившись в ближайшем монастыре, призвал Малюту к себе и сказал:

— Скачи в Отрочь, выведай у Филиппа имена новгородских изменников и получи святительское благословение на поход.

И оружничий со всех ног бросился исполнять царскую волю.

…В соборном храме святой обители только что закончилась обедня, и братия разошлась по кельям, когда кто-то загрохотал сапогом в кованые ворота:

— По приказу Ивана Васильевича — отведите меня к митрополиту! — послышался грубый голос.

— Милости просим, — поспешно отворил замки приветливый инок.

Без лишних вопросов он провёл посетителя в подземелье и, сдвинув тяжёлые засовы, открыл низкую дубовую дверь.

— Оставляю вас наедине, — отступил, пропуская царского посланника.

Однако не успел далеко отойти, как ругательства посыпались на его голову. Примчавшись на крик, замер чернец на пороге: Филипп вытянулся на узком деревянном ложе, сложа руки на груди. Душа его уже была далеко…

— Что застыл, остолоп? — выпучил глаза Малюта. — В этой душегубке и собака не высидит! Зови людей, унесите покойника, отпойте и закопайте со всеми обрядами!

Лихая весть, вырвавшись из стен Отрочи, тут же облетела окованный страхом город: окаянный Малюта по тайному приказу царя собственными руками задушил несчастного старца!

Иоанн же, узнав обо всём от верного слуги, побледнел, дурнота подступила к горлу.

— Истинный Бог, не желал я ему смерти! — вскричал он и, взглянув на безмолвно стоящего перед ним воеводу, рявкнул: — Седлай коней, Григорий!

Примечания

43

Гвоздь — князь Осип Гвоздев-Ростовский, ставший придворным шутом по прихоти Ивана Грозного. Убит царём за неудачную шутку.

44

Кромешники (разг.) — опричники.