Два царя

Валентина Карпицкая (2020)

Шестнадцатый век. Великая Русь. В стольном граде Москве сидит на троне Иван Грозный, покоритель Казани, правитель жёсткий и безжалостный, но справедливый и искренне радеющий о благополучии государства, раздираемого на части внутренними смутами, истощённого войнами с соседями и интригами высокопоставленных бояр. Его верный подданный — молодой хан Саин-Булат, после крещения Симеон Бекбулатович, человек, которому удалось недолго подержать царский скипетр и проявить себя толковым воеводой, управителем и политиком, — попадает в центр сюжета, в самый эпицентр козней и интриг. Книга рассказывает об исторической эпохе, предшествовавшей восхождению на престол династии Романовых, и о людях, которые внесли свой вклад в развитие и процветание страны, об их радостях и горестях, победах и поражениях, точно передавая колорит времени и возвращая читателя к истокам. Автор раскрывает ряд исторических тайн и говорит о вещах, которые многие пропустили в процессе изучения школьной программы.

Глава 10. Разгром Новгорода

Не сине-то море колыбается,

Не сырой-то бор разгорается —

Воспылал-то Грозный царь Иван Васильевич,

Что надоть казнить Новгород да Опсково.

Расплывался над Новгородом гулкий благовест, разнося добрую молвь: государь-батюшка к празднику пожаловал!

Несметные толпы народа окружили царский путь, приветствуя самодержца, следующего с сыном Иваном, со всем двором и стрельцами, радостными покриками.

— Царь грядет!

— Слава Богу на небе, слава! Государю нашему на всей земле слава! Чтобы правда была на Руси, слава!

Дивясь на мётлы и оскаленные собачьи головы, привязанные к сёдлам^[45], бежали горожане за венценосным гостем, окружённым отрядом стрельцов.

— Будет вам святой вечер! Горя у нашего благочестивого царя полная котомка — бери не жалко, оделит каждого! — скакал и плясал в толпе юрод.

— Чего расплясался, бездомок! Болтаешь языком, что овца хвостом, — сердито зыкнул некто на дурачка.

На Волховском мосту встретил царя владыка Пимен и хотел осенить хозяина земли Русской крестом и чудотворной иконою.

Но Грозный сказал архиепископу:

— Злочестивец! В руке твоей не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить в моё сердце с своими единомышленниками, здешними горожанами! Вздумал нашу отчину, этот великий богоспасаемый Новгород, предать иноплеменникам, литовскому королю Сигизмунду-Августу! Отселе ты уже не пастырь, а враг церкви, хищный волк, губитель! — и направил войско прямо на людей.

Шарахнулись новгородцы в недоумении, расступились, пропуская царёву рать.

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! — крестились в страхе, предчувствуя беду неминучую.

И не ошиблись. Повелел Иоанн своим доверенным людям узнать истину и вскрыть измену, и те учинили обыск в Софии. Найдя же за образом Богоматери письмо на латинском языке о сдаче Новгорода Литве, представили государю. Выхватил он его из рук и захохотал зловеще: большего доказательства не требовалось.

В Софийском храме шли последние приготовления к празднованию Рождества Христова. Пономари уже убирали амвон и по стародавнему обряду устанавливали халдейскую печь, разрисованную изображениями и украшенную позолоченной резьбою, когда самодержец с опричниками вошёл к архиепископу. Высокий, статный, важного вида Пимен склонил перед царём голову:

— Извольте, государь мой, — произнёс смиренно. — Милости прошу на «вечерю».

Иоанн со всеми боярами сел за стол, накрытый белым столешником. Подносчики подали кутью — ячменную кашу с изюмом и грушевый взвар. Начали есть. Государь, с трудом сдерживая себя, пристально посмотрел на митрополита.

— Скажи-ка, любезный владыка, не глядел ли ты на небо в эту ночь откровений? Не просил ли Сына Божия о замене царя? — спросил хмуро и, не дожидаясь ответа, вдруг завопил во весь голос: — Это ты начал сие злое дело! Ты изменил своему государю! И по твоей вине кровь прольётся!

Воины, ждавшие сигнала, со своих мест повскакивали и, опрокидывая столы, набросились на богатую казну архиепископа. Золотые ризы, священные сосуды, подсвечники, обнизанные изумрудами и яхонтами образа — всё стали сваливать в мешки и выносить из храма.

Иоанн же с глумливой улыбкой подошёл к побледневшему от волнения Пимену:

— Бесовский угодник! Чаял из меня дурака-шута сделать? — спросил, глядя в глаза. — Надевай сам дурацкое платье! Схватить его! Выкинуть вон из монастыря! — Царь грозно указал перстом на владыку.

Архиепископа немедленно взяли под стражу. С него тотчас сорвали облачение и нарядили в скоморошью одежду. С хохотом усадили на белую кобылу, сунули в руки бубен и повезли с позором по улицам Новгорода.

— Тебе пляшущих медведей водить, а не сидеть владыкою! — кричали царёвы люди и били едущего Пимена своими мётлами…

Благовест к вечерне в этот день звучал, как плач. Праздничная служба впервые проходила без присутствия архипастыря.

В переполненный народом собор вошли монастырские служки, наряженные, как халдеи^[46], в длинные хламиды из алого сукна и деревянные раскрашенные шляпы. В руках они держали трубы с вложенною в них травой и огнём. Впереди себя они вели иноков, одетых в парчовые стихари^[47] с венцами на головах, изображавших мучеников Ананию, Азарию и Мисаила. Кипели свечи, и певчие заканчивали исполнять седьмую песнь канона о трёх отроках, ввергнутых в печь Вавилонскую, когда прозвучало обращение:

— Дети царёвы! Видите ли печь сию, пламенем дышащую? Она уготована вам на мучение!

И, услышав слова эти, заплакали православные, приготовляясь к предстоящим страданиям. Прощаясь, в смертельной тоске обнимали друг друга:

— Господь осерчал на нас!

— Нет больше милосердия в сердце царёвом!

И ужаснулась земля новгородская от государева гнева и лютости.

Была им объявлена облава на изменников. И опричники с утра до вечера бегали по улицам, вытаскивали жителей со дворов и приводили к Иоанну. В пыточном подвале палачи жгли людей, требуя назвать имена предателей, а после огня вытаскивали на мороз, привязывали сзади к саням и мчались к волховскому мосту, волоча их по замёрзшей земле через весь город. Несчастным отрывало руки и ноги, за которые они были прихвачены. Граждан живьём метали в ледяные проруби Волх-реки; жён и детей их бросали туда же, младенцев привязывали к матерям.

В день Крещения Господня «иордань» до самого дна наполнилась трупами, и стрельцы, ходя по берегу, проталкивали людей под лёд рогатинами и баграми, топорами добивая тех, кто всплывал…

Морозным утром прощёного дня^[48] солнце встало над опустевшим городом. Его красное пламя текло по стенам Софийского монастыря, и, казалось, они сочатся кровью, скорбя о невинно загубленных душах.

Опричники согнали на двор Кремля уцелевших горожан, и те стояли перед грозным повелителем оцепенелые, как непогребённые мертвецы, страшась поднять головы и взглянуть на Божий мир. Ум не вмещал всего того, что пережили они за эти адские недели…

Обвёл Иоанн суровым взором замерший перед ним народишко и провозгласил слова прощения:

— Новгородцы! Молите Господа Бога и Пречистую Его Матерь о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Фёдоре, и о христолюбивом воинстве, дабы даровал нам Господь победу и одоление всех видимых и невидимых врагов. Пусть судит Бог изменника моего, вашего архиепископа Пимена, и злых его советников! На них взыщется пролитая здесь кровь. А теперь пусть умолкнут плач и стенания, утишится скорбь и горесть! Живите и благоденствуйте в сем граде!

И вдруг в людской толпе заметил Иоанн Васильевич монаха, одетого беднее бедного, и узнал в нём игумена обители Рождества Богородицы Арсения; мудрым словом он утешал своих духовных чад.

Будто другим человеком стал Грозный. Подошёл к старцу и склонил голову, кроток и смирен:

— Прошу, отче, твоих молитв и прощения.

Но, всегда благостный, ласковый и любвеобильный, отец Арсений вздохнул тяжело, и на глазах у него заблестели слёзы:

— Многие души преждевременно послал ты в Царство Небесное, поквитался за свою обиду с людьми неповинными. Пусть бы Господь был мстителем.

Помрачнел государь, свёл брови:

— Сильная власть стоит на костях. Мы вынуждены теперь совершать зло, из которого произойдёт добро и восстановит правильный ход народного бытия, — сказал твёрдо и попросил настойчивее: — Благослови меня, отче, идти на Псков.

— Завтра, государь, — качнув головой, спокойно ответил Арсений. — Готов и я в свой путь…

* * *

В эту ночь Иоанн не спал. Стоило сомкнуть глаза, как вставали перед ним толпы казнённых, скалились, тыкали пальцами, смеялись над царём. Он вскакивал с постели, прислушивался к тишине и, помолившись Богу, снова и снова укладывался обратно.

Утром, изнурённый и раздражённый, он не пошёл слушать Литургию, а велел Скуратову отправиться в Софийский храм и, дождавшись конца службы, пригласить к нему настоятеля.

Вернулся воевода один и нерешительно взглянул на самодержца.

— Что? — всполошился царь.

— Государь, — набравшись сил, тоскливо заговорил Малюта: — Арсений, приобщившись святых тайн, преставился.

Побледнел самодержец, будто яда хлебнув, и земля прогнулась под его ногами…

Примечания

45

Собачья голова и метла — опознавательные знаки опричников, изобретённые Иоанном в ознаменование того, что ревностные его телохранители грызут царских лиходеев и метут Россию.

46

Халдеи — народ, спустившийся с Кавказских и Таврских гор, покоривший Вавилон и разрушивший Иерусалим.

47

Стихарь — богослужебное облачение церковнослужителей.

48

Прощёный день — день накануне Великого поста.