После ссоры

Анна Тодд, 2014

Книга, которая прочно заняла первые строки в списках бестселлеров по всему миру. Тесс и Хардин такие разные, но они созданы друг для друга. И даже их ссоры, кажется, происходят лишь для того, чтобы понять – та искра, которая проскочила между ними при первой встрече, разгорается все больше. Но разве отношения влюбленных бывают гладкими? Никогда! Вот и Тесс с Хардином вынуждены доказывать свою любовь друг другу и всему миру. Книга содержит бонусную главу.

Глава 24

ТЕССА

Когда мы с Хардином заходим в гостиную, его мама сидит на диване; мокрые волосы она убрала в пучок. Для своего возраста она выглядит очень молодо, просто потрясающе.

— Давайте я приготовлю на всех ужин, и мы посмотрим кино! — с энтузиазмом предлагает она. — Ты ведь скучаешь по моей еде, милый?

Хардин закатывает глаза и пожимает плечами.

— Ага. Лучше повара и не найти.

Боже, как это неловко!

— Эй! Все не так уже плохо! — Она смеется. — И кажется, ты только что напросился занять место у плиты.

Я неуклюже переступаю с ноги на ногу — не знаю, как держаться рядом с Хардином, когда мы не вместе и не ссоримся. Странно, что мы сейчас здесь, хотя я вдруг понимаю, что во всем этом есть какая-то закономерность: Кен и Карен, напротив, решили, что мы встречаемся, еще задолго до того, как мы действительно сблизились.

— Ты умеешь готовить, Тесса? — спрашивает Триш, отрывая меня от моих размышлений. — Или этим все же занимается Хардин?

— Ну, мы оба. Хотя мы скорее «разогреваем», а не готовим, — отвечаю я.

— Рада слышать, что ты заботишься о моем мальчике. И квартира такая милая. Подозреваю, что именно Тесса ответственная за уборку, — дразнит она.

Я не «забочусь о ее мальчике» — обманув меня, он упустил шанс получить мою заботу.

— Ага… он, вообще-то, неряха, — говорю я.

Хардин смотрит на меня, и на его губах играет легкая улыбка.

— Я не неряха — просто она повернута на чистоте.

Я закатываю глаза.

— Он неряха, — в один голос повторяем мы с Триш.

— Так мы будем смотреть кино или проведем весь вечер, издеваясь надо мной? — надув губы, спрашивает Хардин.

Я успеваю сесть первой, чтобы мне не пришлось неловко выбирать место на диване рядом с кем-то из них. Я вижу, как он смотрит в мою сторону в молчаливом смятении. Мгновение спустя он садится прямо рядом со мной, и я чувствую знакомое тепло.

— Что будем смотреть? — спрашивает его мама.

— Неважно, — отвечает Хардин.

— Можете сами выбрать, — говорю я, стараясь смягчить его грубый ответ.

Она улыбается мне и останавливается на «50 первых поцелуях» — уверена, Хардину ужасно не понравится.

Будто прочитав мои мысли, он мучительно воет, едва увидев первые кадры.

— Этому дурацкому фильму уже лет сто.

— Т-с-с, — шепчу я, и он раздраженно фыркает, но замолкает.

Пока мы с Триш смеемся над фильмом и сочувственно вздыхаем вместе с героями, я несколько раз замечаю, что Хардин на меня смотрит. Я вполне неплохо провожу время и на пару мгновений почти забываю все, что случилось между нами. Тяжело сдержаться и не положить голову на плечо Хардина, не коснуться его руки, не убрать его волосы, когда они падают ему на лоб.

— Я хочу есть, — бормочет он, когда кино заканчивается.

— Почему бы вам с Тессой не приготовить что-нибудь? У меня был такой долгий перелет. — Триш улыбается.

— Да ты готова все свалить на этот долгий перелет, — говорит он.

Криво улыбаясь, она кивает. Похожую улыбку я не раз замечала на лице Хардина.

— Ничего страшного, я что-нибудь приготовлю, — предлагаю я и встаю, а затем иду на кухню.

Взявшись руками за края мраморной столешницы, я с силой сжимаю их, стараясь перевести дыхание. Не знаю, как долго я еще продержусь, притворяясь, что Хардин не разрушил наши отношения, притворяясь, что я люблю его. Я действительно люблю его, люблю так, что это причиняет мне боль. Проблема не в том, что у меня не осталось чувств к этому хмурому, эгоистичному мальчишке. Проблема в том, что я давала ему уже не один шанс, всегда прощая его отвратительные слова и поступки. Но сейчас мое терпение кончилось.

— Хардин, помоги ей, ты же джентльмен, — говорит в другой комнате Триш, и я подбегаю к морозилке, словно со мной не случился этот маленький срыв.

— Э-э… тебе помочь? — Голос Хардина раздается на кухне.

— Давай… — отвечаю я.

— Мороженое? — спрашивает он, и я перевожу взгляд на то, что держу в руках.

Я хотела взять курицу, но отвлеклась.

— Ну да. Мороженое все любят, разве не так? — говорю я, и он улыбается, снова показывая свои коварные ямочки.

Я выдержу. Я смогу находиться рядом с Хардином. Мы поладим, и я сумею спокойно говорить с ним.

— Я бы съела ту пасту с курицей, которую ты мне когда-то готовил, — говорю я.

Его зеленые глаза пристально смотрят на меня.

— Хочешь пасту?

— Да. Если тебе не сложно.

— Конечно, нет.

— Ты сегодня такой странный, — шепчу я так, чтобы не услышала наша гостья.

— Ничего подобного. — Он пожимает плечами и подходит ближе ко мне.

Он наклоняется, и мое сердце бешено стучит. Я отхожу в сторону, а он протягивает руку, чтобы открыть морозилку.

Я думала, он собирается поцеловать меня. Да что, блин, со мной такое?

Мы готовим ужин практически в полной тишине, потому что оба не знаем, что говорить. Я все время наблюдаю за ним, смотрю, как он держит нож своими изящными пальцами и нарезает курицу и овощи, как он закрывает глаза, когда пар из кастрюли попадает ему в лицо, как он облизывает губы, когда пробует соус. Я знаю, что это не самый лучший способ сохранять спокойствие и здравый смысл, — но ничего не могу с собой поделать.

— Я накрою на стол, а ты пока сходи скажи маме, что все готово, — говорю я, когда он заканчивает кулинарить.

— Зачем? Я просто позову ее.

— Нет, это некрасиво. Сходи за ней, — говорю.

Он раздраженно закатывает глаза, но все же соглашается, хотя тут же приходит назад — один.

— Она спит.

Я все расслышала, но все равно удивленно переспрашиваю:

— Что?

— Ага, вырубилась прямо на диване. Разбудить?

— Не надо… у нее был долгий день. Я отложу ее порцию, чтобы она могла поесть, когда проснется. Все равно уже поздно.

— Всего восемь.

— Да… и это поздно.

— Наверное. — В его голосе никаких эмоций.

— Да что с тобой? Я знаю, что нам сейчас неловко и все такое, но ты ведешь себя очень странно, — говорю я, одновременно раскладывая пасту на две тарелки.

— Спасибо, — благодарит он и выхватывает тарелку, не успев сесть за стол.

Я достаю вилку и ем стоя, опершись на столешницу.

— Ну так ты расскажешь мне?

— Про что? — Он цепляет курицу вилкой и с жадностью начинает есть.

— Почему ты ведешь себя так… тихо и… мило. Это странно.

Он молча прожевывает и глотает и только потом отвечает:

— Просто не хочу ляпнуть что-нибудь не то.

— Понятно. — Другого ответа я не придумала. Ну, такое я от него точно не ожидала услышать.

Тогда он переводит стрелки на меня.

— А ты почему такая милая и странная?

— Потому что здесь твоя мама и сделанного не вернешь. Теперь ничего не изменить. Я не могу вечно держать в себе гнев. — Я опираюсь локтем на стол.

— Что это значит?

— Ничего. Я просто говорю, что хочу вести себя вежливо и не ругаться. Между нами это ничего не меняет. — Я прикусываю щеку изнутри, чтобы не дать себе заплакать.

Но вместо того, чтобы что-то сказать, Хардин встает и бросает тарелку в раковину. Фарфор раскалывается с таким грохотом, что я даже подпрыгиваю. Хардин даже не вздрагивает и, не обернувшись, уходит в спальню.

Я заглядываю в гостиную, чтобы проверить, не разбудил ли он выплеском ярости свою мать. К счастью, она по-прежнему спит, слегка приоткрыв рот, отчего ее сходство с сыном становится все более заметным.

Как обычно, мне приходится убирать за Хардином. Я загружаю тарелки в посудомойку, убираю остатки еды, а потом протираю стол. Я совершенно измучена — скорее психологически, чем физически, — но перед сном мне надо сходить в душ. А где я, блин, буду спать? Хардин на кровати в спальне, Триш — на диване. Наверное, мне лучше поехать назад в мотель.

Я переключаю отопление на более высокую температуру и выключаю свет в гостиной. Когда я захожу в спальню, чтобы взять пижаму, то вижу, что Хардин сидит на кровати, упершись локтями в колени и закрыв лицо руками. Он не поднимает взгляд, поэтому я быстро достаю из сумки шорты, майку и белье и иду к двери. Уже собираясь закрыть за собой дверь, я слышу что-то, похожее на приглушенный всхлип.

Хардин что, плачет?

Нет. Не может быть.

Но если да, я не могу просто взять и выйти из комнаты. Я подхожу к кровати и останавливаюсь перед ним.

— Хардин? — спокойно говорю я и пытаюсь убрать его руки от лица. Он сопротивляется, но я с силой тяну его за руку. — Посмотри на меня, — прошу я.

Он все же открывает лицо, и его вид меня потрясает. Покрасневшие глаза, мокрые от слез щеки. Я пытаюсь взять его за руку, но он убирает свою ладонь.

— Просто уходи, Тесса, — говорит он.

Я слишком часто слышала от него эти слова.

— Нет, — настаиваю я и опускаюсь на колени рядом с ним.

Он вытирает глаза тыльной стороной ладоней.

— Это была плохая идея. Утром я все расскажу матери.

— Тебе необязательно это делать. — Я и раньше видела слезы в его глазах, но подобных несдержанных рыданий с дрожащими руками — никогда.

— Нет, я должен. Ты так близко, но в то же время так далеко — и это для меня настоящее мучение. Это худшее наказание. Конечно, я его заслуживаю, я это знаю, но выдержать это просто невозможно, — всхлипывает он. — Даже мне. — Он делает глубокий резкий вдох. — Когда ты согласилась остаться… я думал, что, возможно… возможно, я все еще дорог тебе так же, как ты дорога мне. Но я все вижу, Тесс, я вижу, как ты смотришь на меня теперь. Я вижу боль, которую причинил тебе. Я вижу, как ты изменилась из-за меня. Я знаю, что сам виноват в этом, но мне безумно больно видеть, что я теряю тебя. — Слезы текут все сильнее, капая на его черную футболку.

Я хочу сказать что-нибудь, что угодно, чтобы прекратить это. Чтобы облегчить его страдания.

Но где был он, когда я каждую ночь засыпала в слезах?

— Мне лучше уйти? — спрашиваю я, и он кивает.

Даже сейчас это меня обижает. Я понимаю, что не должна быть здесь, что мы не должны продолжать это, но мне нужно больше. Больше времени с ним. Пусть даже это время будет болезненным, мучительным — оно все же лучше, чем ничего. Как бы я хотела никогда не полюбить его, вообще никогда его не встретить.

Но я его встретила. И действительно полюбила.

— Хорошо. — Я с трудом сглатываю комок в горле и поднимаюсь.

Он останавливает меня, схватив за запястье.

— Прости меня. За все, за то, что причинил тебе боль, за все, — говорит он, явно прощаясь со мной.

Как бы я ни хотела того признавать, глубоко внутри я знаю: я не готова к тому, чтобы он вот так поставил на нас крест. С другой стороны, с легкостью простить его я тоже не могу. Уже несколько дней это мучает меня, но сегодня эти мучения просто невыносимы.

— Я… — начинаю я, но тут же замолкаю.

— Что?

— Я не хочу уходить, — говорю я так тихо, что он вряд ли меня слышит.

— Что? — снова спрашивает он.

— Я не хочу уходить. Я знаю, что должна, но не хочу. По крайней мере, не сегодня.

Клянусь, я вижу по его лицу, как разбитое сердце вновь собирается по кусочкам в целое. Это прекрасно, но в то же время и пугающе.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, что я имею в виду, но я и сама не готова это понять, — отвечаю я, надеясь, что разговор поможет прояснить мои ощущения.

Хардин озадаченно смотрит на меня, от его слез почти не осталось следа. Он машинально вытирает лицо футболкой и говорит:

— Ладно. Можешь спать на кровати, я лягу на полу.

Он хватает две подушки и покрывало, а подсознание не может не повеселить меня мыслью о том, что, возможно — лишь возможно, — все эти слезы были напоказ. И все же я уверена, что это не так.