Иллюзия

Андрей Кадацкий, 2016

Школа. Трель звонка. Разгоряченное солнце. Первая любовь. Короткое взросление. Выпускные. Друзья едут поступать на Урал. Руслан болен небом, Глеб – надеждой разгадать величайшую тайну человечества – прямое доказательство существования Бога. Обшарпанная общага. Ночные гулянки. Запах пережаренной картошки. Хлеб с майонезом. Новые люди. Альма матер. Разборки, женщины, судьба. Дороги друзей расходятся, Руслан идет на режимное предприятие, Глеб выбирает научную стезю. Путь служения. Траектория предательства. Прикосновение к мечте. Параллельно идет Первый крестовый поход – роман в романе. Удастся ли разгадать величайшую тайну и не забыть себя в суете мирской? “Иллюзия” – это новая “Мастер и Маргарита” с легким мистическим флером и главной темой – Бог есть любовь.

Глава III

Халява

В замкнутом пространстве перехода кругом стояло человек шесть-семь. Хмурый в центре.

— Пришел, — констатировал белобрысый, будто ждали целую вечность. — Ильич, можно я ему нос сломаю?

— Сам-м-м, — промычал дружок, осаждая порыв.

— Все на одного? — Руслан боролся со страхом, переходящим в панику.

— С тобой и один Ильич справится, салабон. — Белобрысый сплюнул.

Хозяина транзистора пропустили в круг, сомкнули, оставив место лишь для друга-соседа. Хмурый надвинулся, полетели кулаки. Брянец отпрыгивал и уклонялся. Илюха двигался медленно, пьяный глазомер плохо рассчитывал дистанцию. Забаровский успевал угнуться, отскочить. Сзади получал поджопники, толпа разно смеялась. Руслан старался показывать спину только Малышеву. Тот стоял, скрестив руки на груди, поеживаясь от холода ситуации.

Хозяин транзистора решился дать ответку. Кулак впечатался в щеку, противник пропустил мимо внимания, медленно подбираясь. Кулак припечатал другую щеку. Ильич тоже махнул, брянец отскочил, рука просвистела рядом с носом. В виду неликвидности соперника Забаровский осмелел. Кулаки лупили по глазам, скулам, тиром проходили по вискам. Хмурый надвигался бычком, приглядывался, выцеливал. Руслан обрушил серию ударов, теперь злился на себя, столько усилий и вхолостую. Он должен упасть! Полчаса кружения, десятки жалящих приемов, разгорающаяся агрессия. Враг лишь отмахивался, словно от рыхлых снежков, свистящих в физиономию. Методично приближался, когда визави менял позицию, снова начинал долгий путь под градом ударов. Разбавленный спирт — плохой помощник в бою, на ногах держала боязнь позора в глазах собутыльников. Забаровский тупо лупил, куда придется. Увлекся, бомбил справа и слева. Опухшее лицо соликамца превращалось в лепешку.

Вдруг у Руслана потемнело в глазах, дыхание перехватило, из носа хлынула кровь. Ильич реализовал задуманный план. Брянец отбежал в сторону, задрал голову вверх.

— Хватит с тебя? — Хмурый подошел к поверженному.

Он долго раскачивался на стуле у кровати хозяина транзистора, лежавшего носом в потолок с приложенным платком, наставлял:

— Это общежитие… Обще… Житие. Нужно делиться.

Но требование музыки забылось. Соликамцы перестали навещать земляков, пьянки за стенкой прекратились.

Первый курс предполагал общеобразовательные предметы. В притихшую аудиторию вошел мужичок, склонный к усыханию. Пошатываясь от похмелья, коричневый пиджак с проплешинами дошагал до учительского рабместа. Горящие зрачки окинули собравшихся, сухие руки поерошили жесткий бобрик. Рыжий портфель лег на стол.

— Меня зовут Ихоткин Евгений Павлович, доцент кафедры истории. Буду преподавать вам Историю Отечества. Достаем тетради, записываем.

— Мочалкин, значит, — шепнул Панасенко Забаровскому.

— Почему?

— Ихотка — мочалка. У вас в Брянске не так?

Весь семестр студенты писали от «до нашей эры» до Смутного времени. Ихоткин не вел журнала посещений, индифферентно относился к присутствующим, отбывая научную повинность. Прохаживаясь меж рядами, заглядывая через плечи в бумаги студентов, он обратил внимание на неумение конспектировать. Тут же на доске изобразил. Оказывается, поля, бывшие в школьных тетрадках и исчезнувшие в новомоде, нужны для заметок, комментариев. Однажды для галочки он провел самостоятельную работу по Крещению Руси. Большинство грамотно переписало начитанную лекцию, Глеб изложил отсебятину.

— Всем пятерки, Малышев — два, — сухо заметил по итогам историк, добавив для аргументации: — Вы перепутали женское начало, я имею в виду Ольгу, и мужской конец, я имею в виду Владимира.

Группа ехидно похихикала. Юноша закусил губу, потупил взгляд, затаив обиду.

К концу семестра написали контрольную.

— Всем пятерки, Малышев — два, — резюмировал Евгений Павлович.

— Почему два?! — взорвался «тихий омут».

Доцент долго всматривался в студента, как удав в зарвавшегося кролика, наконец, выдохнул:

— Идите к доске, изложите свою позицию. Мы все посмеемся.

Брянец вышел, встав полубоком к преподавателю.

— Начните с того, что русские сами виноваты в нападении монголо-татар.

Группа, не дожидаясь команды, расхохоталась. Смолчали лишь Руслан с Димкой.

— Я на самом деле так считаю, — упрямился Малышев, — и это прямо вытекает из Карамзина.

— Не причисляйте собственные измышления трудам великого ученого. Тем более из него лично уже ничего вытекать не может. Впрочем, продолжайте.

Дождавшись стихания смешков, Глеб объяснил:

— Монголы, поглотив Среднюю Азию, мало помышляли о новых завоеваниях. Но на всякий случай, разведывали местности. Передовой отряд, а по тем временам это целая армия, перешла за Каспий, где их боем встретили дагестанцы. Хорошо обученная, закаленная в сражениях монголо-татарская армия…

— Вы так говорите, словно речь идет о Красной армии.

Взрыв подобострастного хохота работал на будущие поблажки.

— Но если так и было… — промямлил юноша.

— Продолжайте.

— Монголо-татары отступили, но вскоре вернулись. Теперь к дагестанцам присоединились их союзники — половцы. Потомки Чингисхана отправили к половецким военачальникам послов с дарами, мол, это не ваша война. Вот вам богатые подарки, пожалуйста, не вмешивайтесь. Половецкие князья прельстились подношениями, отошли. После чего монголо-татары методично начали уничтожать дагестанцев. Половцы же не удержались, вступили в схватку, наверное, заела совесть.

— Совесть на войне — вещь лишняя.

Группа сначала засмеялась, но потом оценила почтительным гулом.

— Пусть так, — согласился Малышев. — Однако, факт остается фактом. Половцы вступили в сечу. Видя это, монголо-татары снова посылают послов, мол, мы же договорились. И те совершают губительную ошибку — убивают безоружных парламентеров. Это считалось у азиатов тягчайшим преступлением. Монголо-татары и в этот раз отступили, но вскоре вернулись с более многочисленной армией. Теперь не было пощады ни дагестанцам, ни половцам. Они прошлись по принципу «выжженной земли», жестоко отомстив за убийство послов. Половцы дрогнули и побежали. Куда? В Киевскую Русь. Больше некуда. Некоторые, особенно зажиточные умудрялись перегонять в Киев целые стада коров. И разносили весть, мол, с Востока идет орда, которая сметет Русь. Выручайте! Наши богатыри выехали в поле…

— Втроем?

— Что значит «втроем»?

— Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.

АД-94 расхохоталась в полный рост.

— Евгений Павлович, я пытаюсь своими словами рассказать, а вы издеваетесь. Конечно, вышла армия.

— Не обижайтесь, молодой человек. Дальше.

— Наши посмотрели, как добивают остатки половецких воинов. Татары показались маленькими, щуплыми, куда им против наших силачей, и начали разворачивать войска. Завидя это, монголо-татары направляют к нашим послов с дарами.

— Пошли по второму кругу. — Ихоткин под смешки зевнул.

— Из истории фактов не выкинешь, не фальсифицировать же?

— Карамзин говорите?

— Да, у Николая Михалыча все так и написано. Правда, оценивает он по-другому.

— Ну, допустим. Гните свою линию.

— Послы сказали: «Что же вы заступаетесь за своих врагов? Они же постоянно грабят ваши земли. Давайте вместе уничтожим половцев раз и навсегда». Наши предки приняли дары, но пообещали лишь не вмешиваться. И монголо-татары спокойно добивали противника. Но тут в наших что-то взыграло, наверное, молодецкая удаль, и они решили помериться силушкой.

Историк поморщился на анахронизмы, Глеб воспринял, словно сигнал закругляться.

— Снова прислали послов. И наши совершили ошибку половцев — убили безоружных… А потом пришел Батый. Монголо-татары не прощали таких вещей. Таким образом, мы сами виноваты в монголо-татарском иге. Там, где могли найти сильного союзника, обрели врага.

Ихоткин вздохнул. Притихшая группа ждала команды «смеяться». Евгений Павлович обобщил:

— Конечно, вы изложили дилетантскую позицию, без учета социальных, военных, экономических, религиозных аспектов…

Протрезвление утомляло. Он еще раз глубоко вздохнул, потянулся к журналу, жирно исправил двойку. Малышев привстал на цыпочки, заглядывая, рот растянулся до ушей.

— Ладно, за оригинальность и смелость… Пять.

Заметив прилысенность историка к алкоголю, староста со товарищи подготовил на экзамен графин и стакан. Вместо полагающейся воды, группа скинулась на водку.

Разобрали билеты, расселись. Украдкой подглядывали в шпоры, готовили к подмене «бомбы». Ихоткин, мучимый похмельем, налил из графина, глотнул из стакана. Лицо исказилось удивлением, ноздри внимательно обнюхали жидкость. Суровый взгляд окинул аудиторию, будто ища виновника. АДэшники уставились в парты. Евгений Павлович шаткой походкой вышел за дверь.

— Бли-ин! — Староста Виталик Бочкин подпрыгнул на стуле. — В деканат пошел. Сейчас нажалуется — всех отчислят!

Инициативная группа живо перелила водку обратно в бутылку, расплескала, наскоро вытерла меловой тряпкой. Предусмотрительно поставив на «шухер» однокурсника, Бочкин метнулся в туалет, заполнил тару водой. Смахнули следы преступления, замерли в ожидании.

Преподаватель вошел с кульком, чинно присел, налил в стакан. Из развернутого свертка показались пышущие жаром беляши. Жирный аромат возбудил аппетит в студенческих желудках. Ихоткин по-гусарски замахнул напиток, рука потянулась к беляшу, но остановило разочарование. Нос обнюхал стакан, графин, укоризненный взгляд полыхал огнем.

— Всем двойки!

Экзаменатор поднялся, намереваясь уйти. Староста среагировал мгновенно:

— Евгений Павлович! А давайте вы снова сходите в буфет, а мы… быстренько исправим… двойки.

Историк расстреливал выскочку взглядом, наконец, выдал:

— Пять минут. — И вновь покинул класс.

Уложились в три. По истории во все зачетки вписалась крючковатая пятерка и в скобочках — неровное «отлично».

Новый 1995 год брянцы встретили в Нытве. Мать и отчим ушли праздновать к металлургическим друзьям, одноклассники додавили шампанское, доели «оливье». Данный салат на Урале называют «зимним». Под бурчание «Голубого огонька» ребят прибрал Морфей. Помыкавшись пару дней, они вернулись в Пермь на сессию. Забаровский писал письма брянской любви. Желая превзойти прошлые рифмоплетные потуги, он накропал три строчки, казавшиеся юношескому воображению гениальными:

«Зима. Урал. И тысячи людей!

А между нами сотни километров,

Я по тебе скучаю каждый день».

Крайняя никак не складывалась. Сейчас бы помощь Лехи-цзы или стекольного поэта. Руслан дописал лучшее из пришедшего на ум: «Лечу к тебе на крыльях быстрых ветров».

С тем письмо и улетело. В ответ на пылкие послания Лена писала о погоде, провале в вуз и поступлении в техникум, точно стесняясь чувств. Иногда писала баба Нюра, про скучание по внучку, старушечье житье, поборы коммунальщиков. Приходили скупые письма и Малышеву, с рассказами об успехах Антошеньки.

Первую сессию парни усиленно готовились, сидели ночами под гнусавое бурчание Дукаревича на мешающий свет лампы. Однажды Олегу надоело, и он выдал проверенный поколениями способ сдачи:

— Хватит зубрить, ловите халяву!

— Это как? — по традиции, за обоих удивился Забаровский.

Пятикурсник рассказал, добавив для убедительности:

— Только ровно в полночь! А потом сразу же спать, иначе не покатит.

Дождавшись полуночи, в кромешной тьме, первокурсники полезли к форточке. Раскрытые зачетки тряслись в руках.

— Давай, — прошептал Руслан.

— Ты первый, — также шепотом ответил Глеб.

Лидер собрался с духом, целиком осознавая глупость намечающегося действа, поднес синюю книжку к раскрытой форточке.

— Халява лови-ись, — протянул женский голосок с нижних этажей. Раздался хлопок закрывающейся книжки и треск ставень.

Забаровский отпрянул, смущало незримое присутствие других ловцов, словно он творил нечто непотребное.

— Ну что ты? — торопил приятель. — Давай.

Руслан вновь решился, потянулся открытым ртом.

— Халява ловись! — разбудил общагу пьяный бас сбоку.

Лидер осел обратно. Интимность события окончательно разрушилась.

— Давай же, — подталкивал Малышев, — уже пять минут первого.

— Вот именно. А Дукаревич сказал ровно в полночь. — Забаровский слез с подоконника. — Ты, как хочешь, а я попробую обойтись.

Глеб помялся, но в отсутствие примера также отказался. Руслан сдал сессию на «отлично», товарищ вперемежку с четверками.

Второй семестр пошел легче — ходы-выходы известны, знай — учись. По субботам ребята играли в футбол со студентами и преподавателями, обитавшими в Сосновом бору. Техничному Забаровскому частенько доставалось по ногам. Однажды сильно пробили в пах. Руслан отходил минут пятнадцать, скручивался клубком, прыгал на пятках. Он вернулся в общагу, корежа лицо от боли.

— И с одним яйцом можно стать отцом, — подбодрил Олег.

Под дурным влиянием кунгурца брянцы попивали водку. Сначала за каждый экзамен, потом просто по пятницам, отмечая приход уик-энда. Помазан пытался приобщить первокурсников к индуизму, обещал разрыв астрала, выход из крысиных бегов человеческой жизни, пугал жалким влачением с реинкарнациями в дворняг и кактусы. Пятикурсник посмеивался: «Хорошую религию придумали индусы».

Малышев отработал «Адемаруса», вернулся к «Астрологии». Подзаправившись в кафедральной библиотеке скудной литературой по вопросу, пробовал рисовать карты, давать прогнозы. Получалось слабо, лучше выходило объяснение произошедшего. Одноклассник иронично замечал: «Предсказывать прошлое гораздо легче, чем будущее».

Раздался привычный стук «Спартак — чемпион» — Дукаревич вернулся из города. Он всегда стучался, будто опасаясь застать соседей, обращенных в религию распутства. Нос изучил кастрюльные запахи.

— Чо у нас седня?.. Гороховый суп. — Старшекурсник зачерпнул половником, проглотил. — Не забудьте проветрить помещение.

— Олег. — Глеб оторвался от карт. — Ты б не ходил сегодня по девушкам. У тебя сегодня в любви… — Циркуль пристукнул по столу. — Осечка.

Руслан с Сашкой прыснули со смеху.

— Предсказатель хренов! — полуобиделся пятикурсник. — Хоть раз бы угадал. У меня осечек не бывает. Сказал бы, что вместо привычных трех, смогу только два, может, поверил бы.

— А почему всего два? — давился смехом Забаровский. — Стареешь?

— Запомни, сынок: у мужиков с годами только крепче.

Кунгурец потушил жажду глотками из чайника, утерся ладонью.

— В общем так, сынки, я к Жанке. Если придет Светка, скажите… в город уехал.

— А тебе не тяжело с двумя управляться? — подначивал Руслан. — Узнают друг про друга — скандал, развод и воздержание.

— Одна другой не мешает, — бросил в дверях ловелас.

Парни приоткрыли окно, сели ужинать. Дукаревич вернулся через четверть часа, рухнул на кровать. Руки зло подоткнули голову, глаза метали молнии. Через минуту разразился гром.

— Сосунок! Накаркал, блин! Внушил подлянскую мысль!

Ребята расхохотались.

— Астрология — вещь, хоть и мутная, но иногда точная, — поддел Забаровский.

На следующих выходных Глеб предупредил одноклассника:

— Может, не пойдем играть? У тебя сегодня велик риск переломов.

Друг ласково приобнял, точно малого дитятю.

— Глебушка, если один раз попал, не значит, каждый раз покатит.