Кома

Андрей Бонцевич, 2022

Вы когда-нибудь слышали об иммерсионной смерти? Я тоже нет, и даже считал, что я вполне жив, до тех пор, пока мне не открыли глаза на правду – я в коме. У меня есть неделя, чтобы успеть выбраться из комы живым и всего одна помощница – девушка, которая даже не помнит, как её зовут. Для выхода из системы нужен ключ, но как найти эту алмазную песчинку в огромной пустыне? Надежда тает с каждым днём, загадки мира мёртвых становятся сложнее, и уже непонятно, что лучше – проснуться и вернуться к жизни или остаться в блаженном мире сна навсегда. Комментарий Редакции: Потрясающее воображение приключение по миру сновидений, в которых сновидец вдруг потерял контроль над придуманной им же реальностью.

Глава 7. Красота до заката

Сначала Мартину показалось, что кто-то уколол его в спину. Но почти тут же всё снова стало мягким и нежным, и разум даже не успел понять, что произошло.

В конце концов, а так ли уж нужна помощь? Достаточно того, что эти волшебницы уже сделали. Порой возможность прийти в себя, откинувшись на спинку мягкого дивана важнее, чем усилия всех людей в мире. Несколько часов, подаренных себе, проведенных в тишине вместе с той, что дороже всех на свете — это ли не счастье?

— Так странно, — сказала вдруг Заморючка. — Нереально ужасный сад — и такая прелесть.

— Ужасный? Нет-нет! — покачала головой Аля. — Печальный, необычный, заставляющий задуматься — да. Но не ужасный.

— Ну не знаю. Мне было страшно. Такие деревья, мох, паутина везде. Разве это не может не пугать?

— Милая девочка, то, что ты назвала, — не страшно. В тоске и грусти, в странных формах и причудливых изгибах нет ничего ужасного. Гораздо страшнее ровные, чёткие сверкающие линии и белые листы на серых столах. Настоящий ужас творится за огромными стеклянными стенами и дверями с золотыми ручками. А здесь у нас только тишина и истина.

Мартин поставил пустую чашку на стол и почесал кончик носа. Чашка наполнилась сама собой. Аля засмеялась и подмигнула.

— А вам не бывает скучно? — спросила Алина. — Здесь, в этом отрезанном от мира месте.

— Мы же сами его и отрезали, — ответила Нелли. — Поверьте, скучать нам не приходится.

— Но вы же понимаете, что вас… ну, как бы… нет.

— Разумеется, дитя мое! Но вот только там, где нас нет, там мы и есть. Мы всегда и везде, мы идём друг за другом и никогда не расстанемся. Это сложно понять, но и не надо. Думаю, вы сильно удивитесь, если я скажу, что вы всю жизнь видели нас, только не знали, что с нами можно и поговорить.

— С ума сойти, — покачала головой Заморючка. — Можно, я выйду на балкон?

— Там для тебя уже разложен шезлонг, — сказала Аля. — И да, лимонад холодный, словно арктический лед. Как ты любишь.

— Хотя бы перед смертью я узнала, что сказки бывают на самом деле, — восторженно прошептала Алина. — Спасибо вам огромное!

— Вы в этой сказке живете всю жизнь, не замечая ее, — тихо сказала Нелли. — Лишь немногим дано увидеть. Таким, как вы.

После второй чашки Мартина начало клонить в сон. Голова отяжелела, глаза наполнились песком и дымом, спина отказалась держаться в вежливом положении.

— Ваша любовь тоже спит, — сказала Аля, убирая со стола. — Не сопротивляйтесь.

— Я бы лучше побродил по саду.

— Вы обязательно сделаете это после того, как отдохнете пару часов. Поверьте, никто не в состоянии спорить с силами природы. Многие, кто пытались, уже мертвы.

— Неловко как-то.

— А я вам песенку спою. Я люблю петь колыбельные. Нелли их терпеть не может, а мне нравятся.

— Оказывается, с ума можно сойти красиво.

— Тссс! Ни слова больше!

Под потолком поплыла прозрачная мелодия, зазвенели тонкие хрустальные колокольчики, и Мартину показалось, что он стал легче воздуха и взмыл над деревьями, крышами и дворами.

Когда-то это уже было. Или только будет? Где-то вдалеке, там, где утёсы склоняются над морем, там, где сплетаются в одну все дороги, это было там. Или только будет. Так хорошо.

Разум встрепенулся, словно умытый прохладным душем. Мартин приоткрыл один глаз и облегчённо вздохнул. Просторную комнату по-прежнему заливал теплый свет, и на огромном столе стоял все тот же пузатый перламутровый чайник. На стуле с высокой спинкой сидела Аля и что-то резала длинным тонким ножом.

— Совсем другое дело, да? — спросила она, откладывая нож. — Сейчас будет ужин.

— Как-то даже неудобно, правда. Столько заботы.

— Перестаньте, ладно? Мы делаем то, что нам нравится.

В проёме балконной двери появилась Заморючка. Она сонно потягивалась и зевала.

— Как спалось под открытым небом? — спросил Мартин.

— Как будто на морском берегу. Правда, чудесно.

Откуда-то возникла Аля с подносом в руках. По залу поплыл аромат базилика и сыра.

— Воодушевляет, — покрутил носом Мартин.

— Это карпаччо. Легкий ужин и немного «кьянти».

— Аля, а почему у вас на балконе пахнет морем? — спросила Алина.

— Потому что здесь совсем рядом море, — невозмутимо ответила волшебница.

Мартин моргнул и попробовал прижать задёргавшийся правый глаз. Море. Ладно. Пусть будет море. Всё равно ничего не понять. Лучше заняться карпаччо.

То ли час пролетел, то ли минута прошла, то ли мир просто замер в ожидании. И только когда стекла по хрустальному кружеву последняя бордовая капля, в форточке снова зашумел прохладный ветер. Мартин едва успел положить вилку на пустую тарелку, как на столе осталась только белоснежная скатерть.

— Вы, помнится, хотели прогуляться по саду? — спросила Нелли.

— Я не хотела, — буркнула Заморючка. — Что бы вы ни говорили, а там страшновато.

— Но именно там то, что вам нужно. Здесь, в доме, этого нет.

— Понимаю, — сказал Мартин.

— Там есть красота, — почти пропела Аля. — Найдете её — найдете и остальное. Только постарайтесь успеть до захода солнца.

— Иначе карета, которой у нас нет, превратится в тыкву?

— Иначе вам не понравится.

В окно залетел сухой скрюченный лист и, медленно крутясь, опустился на сверкающий пол. По вискам пробежала неприятная дрожь. Мартин поднялся со стула, хмуро посмотрел на Алю и подал руку Алине. Будь что будет.

В саду ветра не было, и листья на извитых ветках казались то ли нарисованными, то ли смоделированными в старинной компьютерной игре. Издалека слышалось глухое уханье, казавшееся в безмолвии мрачных аллей оглушительным. Мартин коснулся пальцами растрескавшейся коры и отдернул руку.

— Она горячая! — воскликнул он. — Такое чувство, что дерево горит внутри.

— А я говорила, что здесь не вот тебе восторг. Не нравится мне. И эта еще такая: «Постарайтесь успеть до заката!» Тут и при свете-то фигня нездоровая творится, а уж что ночью будет — ой-ой-ой!

Мартин молча обнял хрупкие тонкие плечики и коснулся губами розового ушка. Заморючка хихикнула, и на её щеках заиграли трогательные ямочки.

— Не щекочи меня, а то мурашки уже.

— Ладно, как скажешь. Я просто хотел немножко тебя развеселить.

— Меня здесь сможет развеселить только выход. Ужасное место.

— Не знаю, не знаю. Чем больше смотрю, тем больше мне здесь нравится.

— Ты странный. И имя у тебя странное. Кстати, раз уж мы знакомимся заново, расскажи, почему тебя так зовут? Я вообще про тебя многое забыла.

— Ладно, я про тебя вообще всё забыл. А имя… был когда-то в прошлом веке чувак один, швед, певец и продюсер, все дела. Сценическое прозвище у него было как-то от названия машины образовано. А звали его Мартин Эрикссон. Родители так по нему в свое время фанатели, что даже вот меня в его честь назвали. Но, кстати, имя прикольное, мне нравится. Правда, в школе из-за него меня дразнили «Гусём», вроде того как я Нильса на шее таскал. Дурачки, что поделать. Правда, больше так обзываться никто не додумался. На работе я всегда был Марти, вроде как из «Назад в будущее». Правда, это на этой. Или на той? Где-то меня еще «Энакином» звали, а где-то «Золотой отвёрткой», не помню уже. Так всё перемешалось. Даже не помню, кем я по-настоящему был.

— Я вот тоже не помню. В смысле, про тебя. Про себя кое-что помню.

— Расскажи, пожалуйста.

— Не-а. Давай не сейчас. Мне неуютно здесь, нет настроения рассказывать.

— Ладно, — улыбнулся Мартин. — Пошли искать красоту.

Дорожки, вымощенные цветными камнями и фигурными плитками, расходились, сливались, изгибались и прятались в глубокой тьме. Деревья, опутанные лианами, опускали ветки до самой земли, и из-под тяжелых листьев проглядывали фиолетовые и багровые цветы. Казалось, будто это огромные капли крови, растекшиеся по траве и мхам. Тёплый воздух, пропитанный запахами увядших яблок и грибов, проглатывал звуки, словно в маленькой комнате, обитой войлоком.

Сквозь густые кроны тонкими мазками проглядывало не по-вечернему яркое весёлое небо, но на дорожках лежала густая, как будто влажная, тень. Сбегая в стороны, она крепла, набирала силу, и топила под собой и печальные цветы, и тонкие сосенки, и умирающие от бесконечных лет яблони.

— Смотри, ограда, — шепнула Алина, показывая рукой в сине-зелёную мглу.

Там, среди запутавшихся стволов и увядающих лиан, впивались в землю железные стрелы изгороди, покрытые голубой эмалью.

— Как на кладбище, — поёжившись, сказал Мартин.

— Вот где хочешь, там и ищи красоту, — пробурчала Заморючка. — Ты что, пойдёшь туда?

Мартин отпустил её руку и шагнул в сырую глубь сада. Несколько шагов сквозь скомканные заросли оказались испытанием, в конце которого вместо победы поджидало разочарование. Внутри оградки не было ничего, кроме засохшего и почерневшего куста роз. Лепестки, похожие на сгоревшую бумагу, лежали на жёлто-зелёной траве, словно упали только вчера. Мартин дотронулся до куста, и несколько листьев, плавно крутясь, опустились на землю и застыли. Как осколки старинной чашки. Как ноты давно забытой мелодии.

— Что там? — донёсся, словно издалека, голос Заморючки.

— Мёртвая роза! Не знаю, считать ее красотой или нет, но выглядит прикольно.

— Давай назад, а? Мне тут страшно вообще-то.

Обратный путь оставил на джинсах десяток репьёв и целые полотна паутины. Мартин наскоро отряхнулся и взял Алину под руку.

— Вот интересно, — сказал он. — Это могила для розы, или она — памятник, когда-то бывший живым?

— Даже думать не хочу. А представь, там, под этой розой, лежит мертвец? Фу, бррр.

— Даже если и, — пожал плечами Мартин. — Он же не погонится за нами. Знаешь, я никогда не мог понять эстетику тлена. Для меня это всегда было что-то трагическое, печальное, давящее на разум. И только сейчас я впервые увидел, что в угасании есть смысл и какая-то странная притягательность.

— Вот уж не знаю, — покачала головой Заморючка. — Может, ты и прав, но пока я в этом саду вижу только смерть и страх.

Мартин вздохнул и пригласил идти дальше.

Дорожки, петляя и меняясь, вели в сырую зелёную тишину, в которой тонули и гасли ласковые лучи клонящегося к закату солнца. Его уже совсем не было видно, только редкие розово-голубые пятна наверху говорили, что ночь пока не торопится, но уже и не спит.

Мартин вертел головой по сторонам, стараясь уловить еще хоть что-то, не похожее на ветки и лианы, но старинный сад ничем не хотел помогать.

Тропинкам и аллеям, казалось, не будет конца. От монотонных шагов и унылых одинаковых пейзажей начало клонить в сон. Одно и то же, одно и то же. И только слабые разноцветные вспышки света, едва видимые сквозь сплетения ветвей, хоть как-то оживляли безжизненный пейзаж.

— Сколько мы уже бродим? — усталым шёпотом спросила Алина.

— Не знаю, — покачал головой Мартин. — Долго. Час, не меньше.

— И ещё. Ты помнишь, как идти обратно?

Мартин остановился. Холодный вихрь ворвался в голову, смял и разбросал мысли, ледяным дождем обрушился на сердце.

— Нет.