Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить о
деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом
деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому
что я не так, как иной городничий, которому
ни до
чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За
дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать,
ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Был, после начала возмущения,
день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то
что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было
ни слуху
ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели
ни за какое
дело приняться, потому
что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
— И тех из вас, которым
ни до
чего дела нет, я буду миловать; прочих же всех — казнить.
Но когда дошли до того,
что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не стало
ни жен,
ни дев и нечем было «людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум.
Дома он через минуту уже решил
дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении
чего бы то
ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
В краткий период безначалия (см."Сказание о шести градоначальницах"), когда в течение семи
дней шесть градоначальниц вырывали друг у друга кормило правления, он с изумительною для глуповца ловкостью перебегал от одной партии к другой, причем так искусно заметал следы свои,
что законная власть
ни минуты не сомневалась,
что Козырь всегда оставался лучшею и солиднейшею поддержкой ее.
Ему нет
дела ни до каких результатов, потому
что результаты эти выясняются не на нем (он слишком окаменел, чтобы на нем могло что-нибудь отражаться), а на чем-то ином, с
чем у него не существует никакой органической связи.
— И будете вы платить мне дани многие, — продолжал князь, — у кого овца ярку принесет, овцу на меня отпиши, а ярку себе оставь; у кого грош случится, тот разломи его начетверо: одну часть мне отдай, другую мне же, третью опять мне, а четвертую себе оставь. Когда же пойду на войну — и вы идите! А до прочего вам
ни до
чего дела нет!
Как
ни избалованы были глуповцы двумя последними градоначальниками, но либерализм столь беспредельный заставил их призадуматься: нет ли тут подвоха? Поэтому некоторое время они осматривались, разузнавали, говорили шепотом и вообще"опасно ходили". Казалось несколько странным,
что градоначальник не только отказывается от вмешательства в обывательские
дела, но даже утверждает,
что в этом-то невмешательстве и заключается вся сущность администрации.
Несмотря на то
что он не присутствовал на собраниях лично, он зорко следил за всем,
что там происходило. Скакание, кружение, чтение статей Страхова — ничто не укрылось от его проницательности. Но он
ни словом,
ни делом не выразил
ни порицания,
ни одобрения всем этим действиям, а хладнокровно выжидал, покуда нарыв созреет. И вот эта вожделенная минута наконец наступила: ему попался в руки экземпляр сочиненной Грустиловым книги:"О восхищениях благочестивой души"…
Словом сказать, в полчаса, да и то без нужды, весь осмотр кончился. Видит бригадир,
что времени остается много (отбытие с этого пункта было назначено только на другой
день), и зачал тужить и корить глуповцев,
что нет у них
ни мореходства,
ни судоходства,
ни горного и монетного промыслов,
ни путей сообщения,
ни даже статистики — ничего,
чем бы начальниково сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает.
Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит,
что ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное
дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
Двоекурову Семен Козырь полюбился по многим причинам. Во-первых, за то,
что жена Козыря, Анна, пекла превосходнейшие пироги; во-вторых, за то,
что Семен, сочувствуя просветительным подвигам градоначальника, выстроил в Глупове пивоваренный завод и пожертвовал сто рублей для основания в городе академии; в-третьих, наконец, за то,
что Козырь не только не забывал
ни Симеона-богоприимца,
ни Гликерии-девы (
дней тезоименитства градоначальника и супруги его), но даже праздновал им дважды в год.
Как бы то
ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна. Одно то,
что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает,
что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия вели войны во имя картофеля. Но самое важное
дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли,
что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого
дела, нежели действительной убедительности, или оттого,
что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то
ни было, результат его убеждений был таков,
что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
На четвертый
день,
ни свет
ни заря, отправились к Дунькиному вра́гу, боясь опоздать, потому
что переход предстоял длинный и утомительный.
С следующего
дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити заметила,
что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной находится уже в тех отношениях, как и с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить
ни на одном иностранном языке.
И действительно, на это
дело было потрачено и тратилось очень много денег и совершенно непроизводительно, и всё
дело это, очевидно,
ни к
чему не могло привести.
Алексей Александрович думал и говорил,
что ни в какой год у него не было столько служебного
дела, как в нынешний; но он не сознавал того,
что он сам выдумывал себе в нынешнем году
дела,
что это было одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее,
чем дольше они там лежали.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское
дело. И дворянское
дело наше делается не здесь, на выборах, а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт,
что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая
ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это
ни на
что не похоже,
что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо,
что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского
дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет
ни школ,
ни фельдшеров,
ни повивальных бабок,
ни аптек, ничего нет.
Положение было мучительно для всех троих, и
ни один из них не в силах был бы прожить и одного
дня в этом положении, если бы не ожидал,
что оно изменится и
что это только временное горестное затруднение, которое пройдет.
И так как в ней не было
ни малейшего сомнения,
что она должна помочь ему, она не сомневалась и в том,
что это можно, и тотчас же принялась за
дело.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той,
что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они
ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому
делу, которым он занимался, вследствие
чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
— Это слово «народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один на тысячу, может быть, знают, о
чем идет
дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют
ни малейшего понятия, о
чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право говорить,
что это воля народа?
Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны,
что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе
дело женское в семье. Он подтверждал это тем,
что ни одна семья не может обойтись без помощницы,
что в каждой, бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или родные.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил,
что она
ни за
что не хотела вне его провести лишний
день и решила,
что завтра непременно уедет.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им!
Ни за
что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила,
что завтра же, в самый
день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во
что бы
ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно прошел тот срок, когда, по самым верным расчетам людей знающих эти
дела, Кити должна была родить; а она всё еще носила, и
ни по
чему не было заметно, чтобы время было ближе теперь,
чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли, и мать, и в особенности Левин, без ужаса не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити чувствовала себя совершенно спокойною и счастливою.
Как бы то
ни было, когда он простился с ним на седьмой
день, пред отъездом его в Москву, и получил благодарность, он был счастлив,
что избавился от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них было представление русского молодечества.
— И будешь стоять весь
день в углу, и обедать будешь одна, и
ни одной куклы не увидишь, и платья тебе нового не сошью, — говорила она, не зная уже,
чем наказать ее.
Лошадей запускали в пшеницу, потому
что ни один работник не хотел быть ночным сторожем, и, несмотря на приказание этого не делать, работники чередовались стеречь ночное, и Ванька, проработав весь
день, заснул и каялся в своем грехе, говоря: «воля ваша».
— В том-то и
дело,
что ни то,
ни се, — сказал Вронский.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное
дело,
что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных
делах, в особенности в
деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Половину следующего
дня она была тиха, молчалива и послушна, как
ни мучил ее наш лекарь припарками и микстурой. «Помилуйте, — говорил я ему, — ведь вы сами сказали,
что она умрет непременно, так зачем тут все ваши препараты?» — «Все-таки лучше, Максим Максимыч, — отвечал он, — чтоб совесть была покойна». Хороша совесть!
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле
ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше,
чем я в самом
деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
Он слушал ее молча, опустив голову на руки; но только я во все время не заметил
ни одной слезы на ресницах его: в самом ли
деле он не мог плакать, или владел собою — не знаю;
что до меня, то я ничего жальче этого не видывал.
— Да, она нам призналась,
что с того
дня, как увидела Печорина, он часто ей грезился во сне и
что ни один мужчина никогда не производил на нее такого впечатления. Да, они были счастливы!
«
Ни за
что не соглашусь! — говорил Грушницкий, — он меня оскорбил публично; тогда было совсем другое…» — «Какое тебе
дело? — отвечал капитан, — я все беру на себя.
—
Ни за
что на свете, доктор! — отвечал я, удерживая его за руку, — вы все испортите; вы мне дали слово не мешать… Какое вам
дело? Может быть, я хочу быть убит…
— Да как же в самом
деле: три
дни от тебя
ни слуху
ни духу! Конюх от Петуха привел твоего жеребца. «Поехал, говорит, с каким-то барином». Ну, хоть бы слово сказал: куды, зачем, на сколько времени? Помилуй, братец, как же можно этак поступать? А я бог знает
чего не передумал в эти
дни!
Словом, всячески, как
ни оборачивал он это
дело, видел,
что во всяком случае покупка была выгодна.
— Послушайте, любезные, — сказал он, — я очень хорошо знаю,
что все
дела по крепостям, в какую бы
ни было цену, находятся в одном месте, а потому прошу вас показать нам стол, а если вы не знаете,
что у вас делается, так мы спросим у других.
Все,
что ни было под начальством его, сделалось страшными гонителями неправды; везде, во всех
делах они преследовали ее, как рыбак острогой преследует какую-нибудь мясистую белугу, и преследовали ее с таким успехом,
что в скором времени у каждого очутилось по нескольку тысяч капиталу.
— Лучше всего вы это посмотрите. Впрочем, во всяком случае, — продолжал он весьма добродушно, — будьте всегда покойны и не смущайтесь ничем, даже если бы и хуже
что произошло. Никогда и
ни в
чем не отчаивайтесь: нет
дела неисправимого. Смотрите на меня: я всегда покоен. Какие бы
ни были возводимы на меня казусы, спокойствие мое непоколебимо.
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем,
что они живы, так, как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык
ни в
чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня
дело священное, закон — я немею пред законом.