Неточные совпадения
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах,
выражение, как бы словами выговаривавшее то
страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Никто не думал, глядя на его белые с напухшими жилами руки, так нежно длинными пальцами ощупывавшие оба края лежавшего пред ним листа белой бумаги, и на его с
выражением усталости на бок склоненную голову, что сейчас из его уст выльются такие речи, которые произведут
страшную бурю, заставят членов кричать, перебивая друг друга, и председателя требовать соблюдения порядка.
Я вздрогнул от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего закрытые глаза так впали? отчего эта
страшная бледность и на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего
выражение всего лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
Она глядела на этот синий пакет, с знакомым почерком, не торопясь сорвать печать — не от страха оглядки, не от ужаса зубов «тигра». Она как будто со стороны смотрела, как ползет теперь мимо ее этот «удав», по
выражению Райского, еще недавно душивший ее
страшными кольцами, и сверканье чешуи не ослепляет ее больше. Она отворачивается, вздрагивая от другого, не прежнего чувства.
Что-то было такое необыкновенное в
выражении лица и
страшное и жалкое в значении сказанных ею слов, в этой улыбке и в том быстром взгляде, которым она окинула при этом залу, что председатель потупился, и в зале на минуту установилась совершенная тишина. Тишина была прервана чьим-то смехом из публики. Кто-то зашикал. Председатель поднял голову и продолжал вопросы...
Но в своей горячей речи уважаемый мой противник (и противник еще прежде, чем я произнес мое первое слово), мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому не дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если
страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у отца „на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке“, по
выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
«…Представь себе дурную погоду,
страшную стужу, ветер, дождь, пасмурное, какое-то без
выражения небо, прегадкую маленькую комнату, из которой, кажется, сейчас вынесли покойника, а тут эти дети без цели, даже без удовольствия, шумят, кричат, ломают и марают все близкое; да хорошо бы еще, если б только можно было глядеть на этих детей, а когда заставляют быть в их среде», — пишет она в одном письме из деревни, куда княгиня уезжала летом, и продолжает: «У нас сидят три старухи, и все три рассказывают, как их покойники были в параличе, как они за ними ходили — а и без того холодно».
Может, Бенкендорф и не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой
страшной полиции, стоящей вне закона и над законом, имевшей право мешаться во все, — я готов этому верить, особенно вспоминая пресное
выражение его лица, — но и добра он не сделал, на это у него недоставало энергии, воли, сердца. Робость сказать слово в защиту гонимых стоит всякого преступления на службе такому холодному, беспощадному человеку, как Николай.
После ее приезда в Москву вот что произошло со мной: я лежал в своей комнате, на кровати, в состоянии полусна; я ясно видел комнату, в углу против меня была икона и горела лампадка, я очень сосредоточенно смотрел в этот угол и вдруг под образом увидел вырисовавшееся лицо Минцловой,
выражение лица ее было ужасное, как бы одержимое темной силой; я очень сосредоточенно смотрел на нее и духовным усилием заставил это видение исчезнуть,
страшное лицо растаяло.
По
выражению его глаз я видел, что он сосредоточил свое внимание на чем-то
страшном и неприятном.
Небольшая голова, но громадная пасть, вооруженная многочисленными острыми зубами, маленькие глаза с светлыми пятнами позади их, в которых застыло
выражение жестокости и злобы, придавали ей действительно
страшный и отталкивающий вид.
Говорят, смирение есть
страшная сила; надо справиться об этом у князя, это его собственное
выражение.)
В то же утро в Ключевской завод летел нарочный к Мухину с маленькою запиской от «самого», в которой выражалось любезное желание познакомиться лично с уважаемым Петром Елисеичем, и чем скорее, тем лучше. Мухин не заставил себя ждать и тотчас же отправился в Мурмос. Это обращение Голиковского польстило ему, как
выражение известного внимания. Он остановился в доме Груздева, где царил
страшный беспорядок: хозяйничала одна Наташка, а Самойло Евтихыч «объезжал кабаки».
Ночь всю до бела света она провела одетая в своем кресле и, когда Ступина утром осторожно постучалась в ее дверь, привскочила с
выражением страшного страдания.
Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное
выражение: темное и
страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
Выражение это, которое так сильно вас интригует, господин поверенный противной стороны… это
страшное для вас
выражение — есть СОБСТВЕННОСТЬ!!"
В этот день артисты больше не работали. Несмотря на свой юный возраст, Сергей хорошо понимал все роковое значение этого
страшного слова «пачпорт». Поэтому он не настаивал больше на дальнейших розысках Арто, ни на мировом, ни на других решительных мерах. Но пока он шел рядом с дедушкой до ночлега, с лица его не сходило новое, упрямое и сосредоточенное
выражение, точно он задумал про себя что-то чрезвычайно серьезное и большое.
Она с усталым видом и с отвращением замахала платком на артистов, сухопарая красноносая девица сделала
страшные глаза, кто-то угрожающе зашипел… Человек во фраке быстро и мягко скатился с балкона и с
выражением ужаса на лице, широко растопырив в стороны руки, подбежал к шарманщику.
Все глядевшие на эту сцену со двора поняли, что самое
страшное пронеслось. С преувеличенным, напряженным хохотом толпой ввалились они в двери. Теперь все они принялись с фамильярной и дружеской развязностью успокаивать и уговаривать Бек-Агамалова. Но он уже погас, обессилел, и его сразу потемневшее лицо имело усталое и брезгливое
выражение.
Отправив письмо к Настеньке, Калинович превратился в какое-то олицетворенное ожидание: худой, как привидение, с
выражением тоски в лице, бродил он по петербургским улицам, забыв и свое честолюбие, и свою бедность, и
страшную будущность.
Они пошли тесной кучкой по лестнице, внизу которой уже стоял исполинский швейцар, успевший вооружиться своей
страшной булавою и вновь надеть на свое лицо
выражение горделивой строгости. Молодецки отчетливо, как и полагается перновскому гренадеру, он отдал юнкерам честь по-ефрейторски, в два приема.
Судороги на лице царя заиграли чаще, но голос остался по — прежнему спокоен. Морозов стоял как пораженный громом. Багровое лицо его побледнело, кровь отхлынула к сердцу, очи засверкали, а брови сначала заходили, а потом сдвинулись так грозно, что даже вблизи Ивана Васильевича
выражение его показалось
страшным. Он еще не верил ушам своим; он сомневался, точно ли царь хочет обесчестить всенародно его, Морозова, гордого боярина, коего заслуги и древняя доблесть были давно всем известны?
Страшное слово «мачеха», давно сделавшееся прилагательным именем для
выражения жестокости, шло как нельзя лучше к Александре Петровне; но Сонечку нельзя было легко вырвать из сердца отца; девочка была неуступчивого нрава, с ней надо было бороться, и оттого злоба мачехи достигла крайних пределов; она поклялась, что дерзкая тринадцатилетняя девчонка, кумир отца и целого города, будет жить в девичьей, ходить в выбойчатом платье и выносить нечистоту из-под ее детей…
Но это продолжалось всего одну секунду; он опустил голову, и лицо его приняло снова строгое, задумчивое
выражение. Мало-помалу он снова вмешался в разговор, но речь его была отрывиста, принужденна. Беседа шла
страшными извилинами, предмет россказней изменялся беспрерывно между пильщиком и шерстобитом, но со всем тем строгое, задумчивое лицо Глеба оставалось все то же.
Между далью и правым горизонтом мигнула молния, и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой.
Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие черные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое
выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
Поднимая и опуская свой
страшный топор, он принимал картинные позы и всякий раз со свирепым
выражением издавал звук «гек!», и я боялся, как бы в самом деле он не отрубил кому-нибудь голову или руку.
Бог с ними, однако ж, с утопиями, если уж этому
выражению суждено наводить страх на всех, кому нужны
страшные слова, чтобы замаскировать ими духовную нищету.
Грохов сел.
Выражение лица его и вообще вся посадка его были исполнены самодовольства. Домна Осиповна очень хорошо понимала причину этого самодовольства и заранее предчувствовала, что за дело, которое думала она предложить ему, он
страшную цену заломит; но она дала себе слово не очень ему поддаваться.
— Действительно, было что-то величественное в фигуре этой лошади и в
страшном соединении в ней отталкивающих признаков дряхлости, усиленной пестротой шерсти, и приемов и
выражения самоуверенности и спокойствия сознательной красоты и силы.
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший свет ночной лампады. Он увидал Элиава, который стоял у двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись глазами с гневными,
страшными глазами царя, побледнел и застонал.
Выражение отчаяния и ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись, спрятав в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова...
Глаза, устремленные вперед, блистали тем
страшным блеском, которым иногда блещут живые глаза сквозь прорези черной маски; испытующий и укоризненный луч их, казалось, следовал за вами во все углы комнаты, и улыбка, растягивая узкие и сжатые губы, была более презрительная, чем насмешливая; всякий раз, когда Жорж смотрел на эту голову, он видел в ней новое
выражение; — она сделалась его собеседником в минуты одиночества и мечтания — и он, как партизан Байрона, назвал ее портретом Лары.
Нам представляется прежде всего
страшная неопределенность в этом
выражении: любовь к общему благу.
Дедушка говорил эти
страшные слова со своими обычными передышками, таким слабым и безучастным голосом, с таким равнодушным
выражением усталых, запавших глаз, что казалось, будто внутри его говорила старая, испорченная машина.
В один тихий и мирный вечер, проведенный мною среди этих белых стен, на лице Маши, когда оно попадало мне на глаза, я замечал
выражение ужаса, растерянности и подчиненности чему-то сильному и
страшному.
Все черты ее были так чисто образованы, всё
выражение прекрасного лица ее было означено таким благородством, что никак бы нельзя было думать, чтобы разврат распустил над нею
страшные свои когти.
Девочка сидела на коленях у сиделки — бледная, с капельками пота на лбу, с
выражением той
страшной тоски, какая бывает только у задыхающихся людей.
Кузьма поглядел на образ, на небо, на деревья, как бы ища бога, и
выражение ужаса перекосило его лицо. Под влиянием лесной тишины, суровых красок образа и бесстрастия Ефрема, в которых было мало обыденного и человеческого, он почувствовал себя одиноким, беспомощным, брошенным на произвол
страшного, гневного бога. Он забежал вперед Ефрема и стал глядеть ему в глаза, как бы желая убедиться, что он не один.
— Боже мой, Боже мой! — простонал Топпи и закрыл лицо руками. Я быстро взглянул в глаза Магнусу — и надолго застыл в
страшном очаровании этого взгляда. Его лицо еще смеялось, эту бледную маску еще корчило подобие веселого смеха, но глаза были неподвижны и тусклы. Обращенные на меня, они смотрели куда-то дальше и были ужасны своим
выражением темного и пустого бешенства: так гневаться и так грозить мог бы только череп своими пустыми орбитами.
Но рабье сознание ещё господствует в мире, и война является одним из его
выражений, наиболее
страшным.
Этически революции осуждены потому, что они создают тип человека одержимого, одержимого местью, злобой, жаждой насилий, они осуждены
выражением глаз ее прославленных деятелей, их
страшной непросветленностью и недуховностью.
В его присутствии можно было ходить, разговаривать, и он этого не замечал, и ни на мгновение лицо его не теряло
выражения страшной напряженности и вдохновения.
Это она. Смерть унесла с собою
страшные следы ее жестокой болезни. Лицо прояснилось, просветлело, и
выражение бесконечного покоя легло на юные черты.
— Эта доканает! — вслух подумала она с
выражением злобного удовольствия на ее красивом лице, становившемся при таком
выражении почти
страшным, именно благодаря этой красоте линий, с ним далеко не гармонирующей.
Вдруг счастливую улыбку сменили
страшные судороги. Лицо варнака приняло почти зверское
выражение.
Александр Иваныч с
выражением благоговейного страха на лице перечислил дюжины две замысловатых наук, преподаваемых в горном училище, и описал самое училище, устройство шахт, положение рабочих… Затем он рассказал
страшную историю, похожую на вымысел, но которой я не мог не поверить, потому что уж слишком искренен был тон рассказчика и слишком откровенно
выражение ужаса на его семитическом лице.
Ираида Яковлевна ходила по дому, распоряжалась по хозяйству все с тем же
страшным окаменевшим
выражением лица и делала все, видимо, машинально, не отдавая себе отчета в тех или других своих поступках и действиях.
Выражение этого лица, виденное ею впервые, поразило ее — она не узнавала милые ей, теперь искаженные волнением черты, взгляд его глаз не был тем бархатным, который она привыкла видеть покоящимся на себе. Он горел каким-то диким,
страшным огнем.
Это была, в полном смысле слова, русская красавица. Темно-русая, с правильным овалом лица, белая, пушистая кожа которого оттенялась неуспевшим еще исчезнуть румянцем. Соболиные брови окаймляли большие иссине-серые глаза, широко открытые с
выражением предсмертного ужаса. Только их
страшный взгляд напоминал о смерти перед этой полной жизни и встречающейся редко, но зато в полной силе, огневой русской страсти, молодой, роскошно развившейся женщины-ребенка.
Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры
выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и
страшное чувство.
— Не хочешь? — спрашивает он все так же тихо и смиренно и внезапно кричит бешеным криком, выкатывая глаза, давая лицу ту
страшную откровенность
выражения, какая свойственна умирающим и глубоко спящим. Кричит, заглушая криком грозную тишину и последний ужас умирающей человеческой души...