Неточные совпадения
Всегда очень широкое и легкое
платье,
прекрасное белье, большие отвороченные манжеты и воротнички…
Пред ним беспрерывно мелькали ее сверкающие, упругие перси, нежная,
прекрасная, вся обнаженная рука; самое
платье, облипавшее вокруг ее девственных и вместе мощных членов, дышало в мечтах его каким-то невыразимым сладострастием.
— Этому надо положить конец! — еще раздражительнее продолжал Ламберт. — Я вам, молодой мой друг, не для того покупаю
платье и даю
прекрасные вещи, чтоб вы на вашего длинного друга тратили… Какой это галстух вы еще купили?
Они сидели друг против друга за тем же столом, за которым мы с ним вчера пили вино за его «воскресение»; я мог вполне видеть их лица. Она была в простом черном
платье,
прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда. Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала. Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно возбужден. Я пришел уже к начатому разговору, а потому некоторое время ничего не понимал. Помню, она вдруг спросила...
На ней было широкое и длинное шелковое голубое
платье, надетое как-то на плечо, вроде цыганской шали, белые чистые шаровары;
прекрасная, маленькая, но не до уродливости нога, обутая по-европейски.
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же было жирное и красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как в военной службе,
прекрасная одежда. Там это был всегда чистый, по последней моде облегавший его плечи и грудь мундир или тужурка; теперь это было по последней моде статское
платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову было под 40), они были на «ты».
В одно
прекрасное утро Сережа является домой в штатском
платье. Мамаша падает в обморок, восклицая...
Теперь, когда Марья Порфирьевна перешагнула уже за вторую половину седьмого десятилетия жизни, конечно, не могло быть речи о драгунских офицерах, но даже мы, дети, знали, что у старушки над самым изголовьем постели висел образок Иосифа
Прекрасного, которому она особенно усердно молилась и в память которого, 31 марта, одевалась в белое коленкоровое
платье и тщательнее, нежели в обыкновенные дни, взбивала свои сырцового шелка кудри.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в
платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила свою кличку, но с такими
прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными, какие среди женщин всего земного шара бывают только у евреек.
Такова власть гения! Единственная власть, которая берет в свои
прекрасные руки не подлый разум, а теплую душу человека! Самолюбивая Женька прятала свое лицо в
платье Ровинской, Манька Беленькая скромно сидела на стуле, закрыв лицо платком, Тамара, опершись локтем о колено и склонив голову на ладонь, сосредоточенно глядела вниз, а швейцар Симеон, подглядывавший на всякий случай у дверей, таращил глаза от изумления.
Я принялся было усердно есть какое-то блюдо, которого я никогда прежде не ел, как вдруг на возвышении показались две девицы в
прекрасных белых
платьях, с голыми руками и шеей, все в завитых локонах; держа в руках какие-то листы бумаги, они подошли к самому краю возвышения, низко присели (я отвечал им поклоном) и принялись петь.
Когда Любочка сердилась и говорила: «целый век не пускают», это слово целый век, которое имела тоже привычку говорить maman, она выговаривала так, что, казалось, слышал ее, как-то протяжно: це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в игре ее на фортепьяно и во всех приемах при этом: она так же оправляла
платье, так же поворачивала листы левой рукой сверху, так же с досады кулаком била по клавишам, когда долго не удавался трудный пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и та же неуловимая нежность и отчетливость игры, той
прекрасной фильдовской игры, так хорошо названной jeu perlé, [блистательной игрой (фр.).] прелести которой не могли заставить забыть все фокус-покусы новейших пьянистов.
В один
прекрасный вечер двое из нас переоделись в официяльное
платье и, перекрестившись, отправились к Размахнину.
Они стояли к нему боком. В отце он не открыл ничего особенного. Белая блуза, нанковые панталоны и низенькая шляпа с большими полями, подбитыми зеленым плюшем. Но зато дочь! как грациозно оперлась она на руку старика! Ветер по временам отвевал то локон от ее лица, как будто нарочно, чтобы показать Александру
прекрасный профиль и белую шею, то приподнимал шелковую мантилью и выказывал стройную талию, то заигрывал с
платьем и открывал маленькую ножку. Она задумчиво смотрела на воду.
Надев это
платье и найдя его
прекрасным, несмотря на то, что St.
Надев другое
платье, я пошел к причастию в каком-то странном положении торопливости мыслей и с совершенным недоверием к своим
прекрасным наклонностям.
Позади и по бокам этой начальственной подковы группами и поодиночке, в зале и по галерее, все в одинаковых темно-красных
платьях, все одинаково декольтированные, все издали похожие друг на дружку и все загадочно
прекрасные, стояли воспитанницы.
Изменилась, в свою очередь, и Муза Николаевна, но только в противную сторону, так что, несмотря на щеголеватое домашнее
платье, она казалась по крайней мере лет на пять старше Сусанны Николаевны, и главным образом у нее подурнел цвет лица, который сделался как бы у англичанки, пьющей портер: красный и с небольшими угрями; веки у Музы Николаевны были тоже такие, словно бы она недавно плакала, и одни только ее
прекрасные рыжовские глаза говорили, что это была все та же музыкантша-поэтесса.
Вопросы эти заставляли ее стонать. Она бегала и кружилась по зале, стараясь угомонить взбудораженные воспоминания. А навстречу так и плыли: и герцогиня Герольштейнская, потрясающая гусарским ментиком, и Клеретта Анго, в подвенечном
платье, с разрезом впереди до самого пояса, и
Прекрасная Елена, с разрезами спереди, сзади и со всех боков… Ничего, кроме бесстыдства и наготы… вот в чем прошла вся жизнь! Неужели все это было?
Справедливость требует, однако ж, сказать, что по окончании церемонии он поступил со мною как grand seigneur, [Вельможа (фр.).] то есть не только отпустил условленную сумму сполна, но подарил мне
прекрасную, почти не ношенную пару
платья и приказал везти меня без прогонов до границ следующего помпадурства. Надежда не обманула меня: Бог хотя поздно, но просветил его сердце!
Раздосадованный советник бросил дело, а будь у директорши в самом деле
платье брусничного цвета да напиши советник, так в те
прекрасные времена брусничный цвет наделал бы мне, наверное, больше вреда, чем брусничный сок Лариных мог повредить Онегину.
Когда она вышла к нему в белом тарлатановом
платье, с веткой небольших синих цветов в слегка приподнятых волосах, он так и ахнул: до того она ему показалась
прекрасною и величественною, уж точно не по летам.
На ней было утреннее, доверху закрытое
платье;
прекрасные очертания плеч и рук сквозили через легкую ткань; небрежно закрученная коса распустилась и падала низко на тонкую шею.
Анна Михайловна была одета в простое коричневое
платье с высоким лифом под душу, и ее черные волосы были гладко причесаны за уши. Этот простой убор, впрочем, шел к ней необыкновенно, и
прекрасная наружность Анны Михайловны, действительно, могла бы остановить на себе глаза каждого.
— Чудное, прелестное
платье!
Прекрасная, великолепная Маша! Дорогая моя Маша!
— Поэтому вы, — отнесся он к Домне Осиповне, —
прекрасная дорическая колонна, а
платье ваше драпри… Vous etes une dame aux draperies!.. [Вы — дама в драпировке! (франц.).]
На хозяйке было
платье шелковой кисеи с большими пестрыми букетами, на голове большие золотые, какие-то особенные шпильки в густых русых, хоть и не вполне своих, но
прекрасных волосах.
За скрывшей эту особу дверью послышалось падение стула или похожего на стул, звон, какой слышен при битье посуды, яростное «черт побери эти крючки», и, после некоторого резкого громыхания, внезапно вошла очень стройная девушка, с встревоженным улыбающимся лицом, обильной прической и блистающими заботой, нетерпеливыми, ясными черными глазами, одетая в тонкое шелковое
платье прекрасного сиреневого оттенка, туфли и бледно-зеленые чулки.
Когда я поравнялся с южным углом павильона, то случайно взглянул туда и увидел среди кустов, у самой воды,
прекрасную молодую девушку в шелковом белом
платье, с голыми руками и шеей, на которой сияло пламенное жемчужное ожерелье.
Эта комната или маленькая зала, с белым матовым светом одной люстры, — настоящего жемчужного убора из прозрачных шаров, свесившихся опрокинутым конусом, — совершенно остановила мое внимание; я засмотрелся в ее
прекрасный уют, и, обернувшись наконец взглянуть, нет ли еще чего сзади меня, увидел, что Дюрок встал, протянув руку к дверям, где на черте входа остановилась девушка в белом и гибком, как она сама,
платье, с разгоревшимся, нервно спокойным лицом, храбро устремив взгляд прямо вперед.
Со свечой в руке взошла Наталья Сергевна в маленькую комнату, где лежала Ольга; стены озарились, увешанные
платьями и шубами, и тень от толстой госпожи упала на столик, покрытый пестрым платком; в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки,
прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками упадал на тусклое окно и собирался перед ним в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая в теплую шубейку, на белые степи, серое небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
На мураве, под огромным дубом, окруженные часто сплетенным кустарником, сидели два человека: мужчина и женщина; их руки были исцарапаны колючими ветвями и
платья изорваны в долгом странствии сквозь чащу; усталость и печаль изображались на их лицах, молодых,
прекрасных.
Следующий день был Троицын. Погода была
прекрасная, и бабы, по обыкновению, проходя в лес завивать венки, подошли к барскому дому и стали петь и плясать. Марья Павловна и Варвара Алексеевна вышли в нарядных
платьях с зонтиками на крыльцо и подошли к хороводу. С ними же вместе вышел в китайском сертучке обрюзгший блудник и пьяница дядюшка, живший это лето у Евгения.
Но несправедливо так ограничивать поле искусства, если под «произведениями искусства» понимаются «предметы, производимые человеком под преобладающим влиянием его стремления к
прекрасному» — есть такая степень развития эстетического чувства в народе, или, вернее оказать, в кругу высшего общества, когда под преобладающим влиянием этого стремления замышляются и исполняются почти все предметы человеческой производительности: вещи, нужные для удобства домашней жизни (мебель, посуда, убранство дома),
платье, сады и т. п.
— Да,
прекрасное, почти новое
платье загноила проклятая баба. Теперь проветриваю; сукно тонкое, превосходное, только вывороти — и можно снова носить.
— Я помню, Суламифь, как обернулась ты на мой зов. Под тонким
платьем я увидел твое тело, твое
прекрасное тело, которое я люблю как Бога. Я люблю его, покрытое золотым пухом, точно солнце оставило на нем свой поцелуй. Ты стройна, точно кобылица в колеснице фараоновой, ты прекрасна, как колесница Аминодавова. Глаза твои как два голубя, сидящих у истока вод.
Тут же в отеле стоял один польский граф (все путешествующие поляки — графы), и mademoiselle Зельма, разрывавшая свои
платья и царапавшая, как кошка, свое лицо своими
прекрасными, вымытыми в духах, руками, произвела на него некоторое впечатление.
Слова эти были произнесены тетей Соней — сестрой графини Листомировой, девушкой лет тридцати пяти, сильной брюнеткой, с пробивающимися усиками, но
прекрасными восточными глазами, необыкновенной доброты и мягкости; она постоянно носила черное
платье, думая этим хоть сколько-нибудь скрыть полноту, начинавшую ей надоедать. Тетя Соня жила у сестры и посвятила жизнь ее детям, которых любила всем запасом чувств, не имевших случая израсходоваться и накопившихся с избытком в ее сердце.
— Je vous remercie, madame, je vous remercie [Благодарю вас, сударыня, благодарю (франц.).], — сказал граф, вставая. Эльчанинов обернулся. Это была Клеопатра Николаевна в дорогом кружевном
платье, присланном к ней по последней почте из Петербурга, и, наконец, в цветах и в брильянтах. В этом наряде она была очень представительна и произвела на героя моего самое выгодное впечатление. С некоторого времени все почти женщины стали казаться ему лучше и
прекраснее его Анны Павловны.
Обе сестры, споря между собой, вместе с тем чувствовали страшное ожесточение против младшей сестры и имели на это полное право: Катерина Архиповна еще за два дня приготовила своему идолу весь новый туалет:
платье ей было сшито новое, газовое, на атласном чехле; башмаки были куплены в магазине, а не в рядах, а на голову была приготовлена
прекрасная коронка от m-me Анет; но это еще не все: сегодня на вечер эта девочка, как именовали ее сестры, явится и в маменькиных брильянтах, которые нарочно были переделаны для нее по новой моде.
Она села, грудь ее воздымалась под тонким дымом газа; рука ее (Создатель, какая чудесная рука!) упала на колени, сжала под собою ее воздушное
платье, и
платье под нею, казалось, стало дышать музыкою, и тонкий сиреневый цвет его еще виднее означил яркую белизну этой
прекрасной руки.
— У нас была Машенька Васильева, просила меня съездить с нею выбрать ей
платье, и пока я одевалась, они (то есть брат мой и эта девица) посидели за чаем, и брат говорит: «Вот
прекрасная девушка! Что там еще много выбирать — жените меня на ней!»
На среднем диване пред круглым столом, на котором стоит
прекрасный дорогой букет в вазе, сидит Софья Михайловна в шелковом
платье и нарядном головном уборе.
И среди этого огня взоров, среди вихря взоров, возникнет внезапно, как бы расцветет под голубым снегом — одно лицо: единственно
прекрасный лик Незнакомки, под густою, темной вуалью… Вот качаются перья на шляпе… Вот узкая рука, стянутая перчаткой, держит шелестящее
платье… Вот медленно проходит она… проходит она…
Около Наседкина зашелестело шелком женское
платье. Высокая дама в простом черном костюме прошла вперед, к самому клиросу, и стала в глубокой нише, слившись с ее темнотой. Но на мгновение Иван Вианорыч успел разглядеть
прекрасное белое лицо и большие печальные глаза под тонкими бровями.
«В высшей степени достойная особа» представляла из себя девятнадцатилетнюю девушку с
прекрасной белокурой головкой, добрыми голубыми глазами и длинными кудрями. Она была в ярко-красном, полудетском, полудевическом
платье. Стройные, как иглы, ножки в красных чулках сидели в крошечных, почти детских башмачках. Круглые плечи ее всё время, пока я любовался ею, кокетливо ежились, словно им было холодно и словно их кусал мой взгляд.
А вчерашняя дама кажется мне
прекрасной. На ней светло-голубое
платье и большая сверкающая брошь в виде подковы. Я любуюсь его и думаю, что когда я вырасту большой, то непременно женюсь на такой женщине, но, вспомнив, что жениться — стыдно, я перестаю об этом думать и иду на клирос, где дьячок уже читает часы.
Палтусов улыбнулся ей с того места, где стоял. Он находил, что княжна, в своем суконном
платье с пелериной, в черной косынке на редких волосах и строгом отложном воротнике, должна нравиться до сих пор. Ее он считал «своим человеком» не по идеям, не по традициям, а по расе. Расу он в себе очень ценил и не забывал при случае упомянуть, кому нужно, о своей «умнице» кузине, княжне Лидии Артамоновне Куратовой, прибавляя: «
прекрасный остаток доброго старого времени».
Путохин молчит, значит, это правда. Вася в ужасе. Его пальто,
прекрасное пальто, сшитое из суконного
платья покойной матери, пальто на
прекрасной коленкоровой подкладке, пропито в кабаке! А вместе с пальто, значит, пропит и синий карандаш, лежавший в боковом кармане, и записная книжка с золотыми буквами «Nota bene»! В книжке засунут другой карандаш с резинкой, и, кроме того, в ней лежат переводные картинки.
Странное, поражающее зрелище представляли эти две женщины, одинаково
прекрасные, хотя различной красотой, одинаково одетые в нарядные бальные
платья, одинаково бледные, с покрасневшими веками и смотревшие друг на друга с каким-то холодным смущением.