Неточные совпадения
Швейцар отворил дверь
еще прежде, чем Алексей Александрович
позвонил. Швейцар Петров, иначе Капитоныч, имел странный вид в старом сюртуке, без галстука и в туфлях.
Через полминуты
еще раз
позвонил, погромче.
Ехала бугристо нагруженная зеленая телега пожарной команды, под ее дугою качался и весело
звонил колокольчик. Парой рыжих лошадей правил краснолицый солдат в синей рубахе, медная голова его ослепительно сияла. Очень странное впечатление будили у Самгина веселый колокольчик и эта медная башка, сиявшая празднично. За этой телегой ехала другая, третья и
еще, и над каждой торжественно возвышалась медная голова.
— С нею долго умирают, — возразил Спивак, но тотчас, выгнув кадык, захрипел: — Я бы
еще мог… доконал этот город. Пыль и ветер. Пыль. И — всегда
звонят колокола. Ужасно много…
звонят! Колокола — если жизнь торжественна…
Он размышлял
еще о многом, стараясь подавить неприятное, кисловатое ощущение неудачи, неумелости, и чувствовал себя охмелевшим не столько от вина, как от женщины. Идя коридором своего отеля, он заглянул в комнату дежурной горничной, комната была пуста, значит — девушка не спит
еще. Он
позвонил, и, когда горничная вошла, он, положив руки на плечи ее, спросил, улыбаясь...
Но цветы стояли в тяжелых старинных вазах, точно надгробных урнах, горка массивного старого серебра придавала
еще больше античности комнате. Да и тетки не могли видеть беспорядка: чуть цветы раскинутся в вазе прихотливо, входила Анна Васильевна,
звонила девушку в чепце и приказывала собрать их в симметрию.
Колокол ударял твердо и определенно по одному разу в две или даже в три секунды, но это был не набат, а какой-то приятный, плавный звон, и я вдруг различил, что это ведь — звон знакомый, что
звонят у Николы, в красной церкви напротив Тушара, — в старинной московской церкви, которую я так помню, выстроенной
еще при Алексее Михайловиче, узорчатой, многоглавой и «в столпах», — и что теперь только что минула Святая неделя и на тощих березках в палисаднике тушаровского дома уже трепещут новорожденные зелененькие листочки.
У дверей в нумера, в третьем этаже,
еще подымаясь по лестнице, я заметил двух молодых людей и подумал, что они
позвонили раньше меня и ждали, когда отворят.
Поговорив
еще о графине Катерине Ивановне и ее увлечении новым религиозным направлением, которое Владимир Васильевич не осуждал и не оправдывал, но которое при его комильфотности, очевидно, было для него излишне, он
позвонил.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул на часы. Было
еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо
звонила конка. Он пустился бежать и вскочил в нее. На площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого дома Корчагиных.
— Без сомнения. Оставим это, — отрезала она. — Слушайте: я с вами туда на похороны идти теперь не могу. Я послала им на гробик цветов. Деньги
еще есть у них, кажется. Если надо будет, скажите, что в будущем я никогда их не оставлю… Ну, теперь оставьте меня, оставьте, пожалуйста. Вы уж туда опоздали, к поздней обедне
звонят… Оставьте меня, пожалуйста!
Говорилось: «Мы пришли к обедне, когда
еще Евангелие не отошло»; или: «Это случилось, когда
звонили ко второму Евангелию», и т. д.
И когда с каланчи, чуть заметя пожар, дежурный
звонил за веревку в сигнальный колокол, пожарные выбегали иногда
еще в не просохшем платье.
Вдруг облачко дыма… сверкнул огонек… И зверски рвет часовой пожарную веревку, и
звонит сигнальный колокол на столбе посреди двора… Тогда
еще электрических звонков не было.
Он стоял с минуту, и — странно — вдруг ему показалось, что край одной сторы приподнялся и мелькнуло лицо Рогожина, мелькнуло и исчезло в то же мгновение. Он подождал
еще и уже решил было идти и
звонить опять, но раздумал и отложил на час: «А кто знает, может, оно только померещилось…»
— Никого
еще пока: это «черт»
звонил.
Генерал поморщился, но
позвонил и велел лакею подать водки. Эта неделикатная выходка Прозорова задела его за живое, но он
еще раз сдержал себя и заговорил размеренно-спокойным тоном, как говорил на кафедре...
— Кажется, в этом виде можно? — рассуждает сам с собой Ахбедный и, чтобы не дать сомнениям овладеть им,
звонит и передает статью для отсылки в типографию. На другой день статья появляется, урезанная, умягченная, обезличенная, но все
еще с душком. Ахбедный, прогуливаясь по улице, думает:"Что-то скажет про мои урезки корреспондент?"Но встречающиеся на пути знакомцы отвлекают его мысли от корреспондента.
Сердито и грубо
позвонил Калинович в дверях своей квартиры. Настенька
еще не спала и сама отворила ему дверь.
— Чего доброго: от него станется! Раз он и так дал там, у себя в департаменте, чиновнику денег за искренние излияния… Вот кто-то
позвонил: не он ли? Что надо сделать? повтори: дать ему нагоняй…
еще что? денег?
Небольшие города Германии, которые попадались им на дороге и в которых они иногда для отдыха Егора Егорыча останавливались, тоже нравились Сусанне Николаевне, и одно в этом случае удивляло ее, что она очень мало слышала в этих городках, сравнительно с нашими, колокольного звона, тогда как, прослушав из уст Егора Егорыча
еще в самые первые дни их брака его собственный перевод шиллеровского «Колокола», ожидала, что в Германии только и делают, что
звонят.
— Не вдруг, девушки! Мне с самого утра грустно. Как начали к заутрене
звонить да увидела я из светлицы, как народ божий весело спешит в церковь, так, девушки, мне стало тяжело… и теперь
еще сердце надрывается… а тут
еще день выпал такой светлый, такой солнечный, да
еще все эти уборы, что вы на меня надели… скиньте с меня запястья, девушки, скиньте кокошник, заплетите мне косу по-вашему, по-девичьи!
Больше трех раз кряду нельзя ставить деньги на кон, — я стал бить чужие ставки и выиграл
еще копейки четыре да кучу бабок. Но когда снова дошла очередь до меня, я поставил трижды и проиграл все деньги, как раз вовремя: обедня кончилась,
звонили колокола, народ выходил из церкви.
В монастыре только что кончили
звонить к заутрене, воздух
ещё колебался, поглощая тихий трепет меди, а пенье одинокого комара как будто продолжало этот струнный звук.
— Гм… Много есть наук, и все полезных! А я ведь, брат, по правде, и не знал, что такое минералогия! Слышу только, что
звонят где-то на чужой колокольне. В чем другом —
еще так и сяк, а в науках глуп — откровенно каюсь!
Несчастливцев. Что это? Вы хотите
позвонить? Рано
еще. Дайте мне колокольчик! (Берет колокольчик.) Я сам
позвоню, когда надо будет. Нам свидетелей не нужно. Напротив, тетушка, вы уж постарайтесь, чтоб к нам не вошел никто, а главное, Буланов, если только вам дорога его мизерная жизнь.
Злые языки начали
звонить. Про Квашнина
еще до его приезда ходило на заводе так много пикантных анекдотов, что теперь никто не сомневался в настоящей причине его внезапного сближения с семейством Зиненок. Дамы говорили об этом с двусмысленными улыбками, мужчины в своем кругу называли вещи с циничной откровенностью их именами. Однако наверняка никто ничего не знал. Все с удовольствием ждали соблазнительного скандала.
У нее оставались
еще сомнения. Чтобы окончательно рассеять их, я приказал извозчику ехать по Сергиевской; остановивши его у подъезда Пекарского, я вылез из пролетки и
позвонил. Когда вышел швейцар, я громко, чтобы могла слышать Зинаида Федоровна, спросил, дома ли Георгий Иваныч.
Недели через три после того, как я поступил к Орлову, помнится, в воскресенье утром, кто-то
позвонил. Был одиннадцатый час, и Орлов
еще спал. Я пошел отворить. Можете себе представить мое изумление: за дверью на площадке лестницы стояла дама с вуалью.
—
Звонят! Где это
звонят? — И с этими словами внезапно вздрогнула, схватилась за грудь, упала навзничь и закричала: — Он, что ж это! Больно мне! Больно! Ох, как больно! Помогите хоть чем-нибудь. А-а! В-о-т о-н-а смерть! Жить!.. А!.. ах! жить,
еще, жить хочу! — крикнула громким, резким голосом Дора и как-то неестественно закинула назад голову.
Князь
еще, однако, подумал немного; потом, видно, решившись, довольно сильно
позвонил. Явился лакей.
— Ах, кстати: я, не помню, где-то читал, — продолжал барон, прищуривая глаза свои, — что в Москве есть царь-пушка, из которой никогда не стреляли, царь-колокол, в который никогда не
звонили, и кто-то
еще, какой-то государственный человек, никогда нигде не служивший.
Не отдавая себе отчета в том, почему есть
еще свет так поздно в наших окнах, я в том же состоянии ожидания чего-то страшного взошел на лестницу и
позвонил.
Бегушев
еще из окна увидел, что Домна Осиповна подъезжает к крыльцу на дрянном извозчике, но быстро, и когда она
позвонила, он крикнул стоявшему перед ним с бутылкою красного вина молодому лакею...
Подъехав к крыльцу Бегушева, Домна Осиповна судорожно и громко
позвонила. Ей неторопливо отворил дверь Прокофий, лицо которого было на этот раз
еще мрачнее обыкновенного и какое-то даже исхудалое.
— Мой совет хорош для всякого места, где тебя
еще не знали болтливым и запальчивым мальчуганом. Ну, хорошо. Выкидывай свои пять лет. Звонок около тебя, протяни руку и
позвони.
Генерал ничего не отвечал, а сильно
позвонил за снурок колокольчика. Герой наш
еще ступил шаг вперед.
— Все будет хорошо! Все будет хорошо! — говорил старик,
еще раз обнимая Эльчанинова, и, когда тот, в последний раз раскланявшись, вышел из кабинета, граф опять сел на свое канапе и задумался. Потом, как бы вспомнив что-то, нехотя
позвонил.
На ипподроме несколько раз
звонили. Мимо отворенных ворот изредка проносились молнией бегущие рысаки, люди на трибунах вдруг принимались кричать и хлопать в ладоши. Изумруд в линии других рысаков часто шагал рядом с Назаром, мотая опущенною головой и пошевеливая ушами в полотняных футлярах. От проминки кровь весело и горячо струилась в его жилах, дыхание становилось все глубже и свободнее, по мере того как отдыхало и охлаждалось его тело, — во всех мускулах чувствовалось нетерпеливое желание бежать
еще.
Иван Ильич отошел, пошел к себе, лег и стал думать: «почка, блуждающая почка». Он вспомнил всё то, что ему говорили доктора, как она оторвалась и как блуждает. И он усилием воображения старался поймать эту почку и остановить, укрепить ее; так мало нужно, казалось ему. «Нет, поеду
еще к Петру Ивановичу». (Это был тот приятель, у которого был приятель-доктор. ) Он
позвонил, велел заложить лошадь и собрался ехать.
Испытали ли вы, господа, наслаждение
звонить, а
еще того более трезвонить?
Анна Акимовна приподнялась на локоть и взглянула на окно. На дворе
еще было совсем темно, и только нижний край оконной рамы белел от снега. Слышался густой низкий звон, но это
звонили не в приходе, а где-то дальше. Часы на столике показывали три минуты седьмого.
Таня. А третье-то пуще всего. Ты помни: как бумага на стол падет — я
еще в колокольчик
позвоню, — так ты сейчас же руками вот так… Разведи шире и захватывай. Кто возле сидит, того и захватывай. А как захватишь, так жми. (Хохочет.) Барин ли, барыня ли, знай — жми, все жми, да и не выпускай, как будто во сне, а зубами скрыпи али рычи, вот так… (Рычит.) А как я на гитаре заиграю, так как будто просыпайся, потянись, знаешь, так, и проснись… Все помнишь?
Александра Ивановна. Кофе есть
еще. Налить? Немного холоден, но можно подогреть. (
Звонит.)
Андашевский. Какова наглость этой женщины!.. После того, как сделала против меня подлость и чуть было не погубила меня, она ходит
еще ко мне! Чего надеется и ожидает?.. Что я испугаюсь ее или разнежусь и возвращу ей любовь мою?.. Глупость в некоторых людях доходит иногда до таких пределов, что понять даже невозможно! (
Звонит.)
— А вот
еще однажды слыхал я в ночь на светлое воскресенье, как печаловский колокол
звонит. Что ж, скажешь, может быть, неправда тому? — укоризненно обратился Талимон к сотскому.
Абогин резко
позвонил. Когда на его зов никто не явился, он
еще раз
позвонил и сердито швырнул колокольчик на пол; тот глухо ударился о ковер и издал жалобный, точно предсмертный стон. Явился лакей.
Приходил он на колокольню самым первым, когда в церкви шла
еще обедня и
звонить нельзя было.
— А вот в самую в заутреню: когда ты
звонить зачал, так я
еще за лощиной был… Путался… Чуть, брат, не залился.
В восемь часов вечера Ашанин вступил на вахту, сменив Лопатина. В темноте вечера туман казался
еще непроницаемее. С мостика ничего не было видно, и огоньки подвешенных на палубе фонарей еле мигали тусклым светом. Ашанин проверил часовых на баке, осмотрел отличительные огни и, поднявшись на мостик, чутко прислушивался в те промежутки, когда не
звонил колокол и не гудел свисток.