Неточные совпадения
Городничий. А, черт возьми, славно
быть генералом! Кавалерию повесят тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна,
красную или голубую?
Городничий. Э? вишь, чего захотела! хорошо и
красную. Ведь почему хочется
быть генералом?
Поспел горох! Накинулись,
Как саранча на полосу:
Горох, что девку
красную,
Кто ни пройдет — щипнет!
Теперь горох у всякого —
У старого, у малого,
Рассыпался горох
На семьдесят дорог!
Горазд он
был балясничать,
Носил рубаху
красную,
Поддевочку суконную,
Смазные сапоги...
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся, и тужатся,
Кряхтят — на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят,
краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
«Да
будет вам, проклятые!
Не разольешь водой...
Вся овощь огородная
Поспела; дети носятся
Кто с репой, кто с морковкою,
Подсолнечник лущат,
А бабы свеклу дергают,
Такая свекла добрая!
Точь-в-точь сапожки
красные,
Лежит на полосе.
— Ну-с, а я сечь
буду… девочек!.. — прибавил он, внезапно
покраснев.
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те
краснели, когда до обоняния их доходил запах ее;
ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Вспомнили, что еще при Владимире
Красном Солнышке некоторые вышедшие из употребления боги
были сданы в архив, бросились туда и вытащили двух: Перуна и Волоса.
Человек он
был чувствительный, и когда говорил о взаимных отношениях двух полов, то
краснел.
Он считал Россию погибшею страной, в роде Турции, и правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия правительства, и вместе с тем служил и
был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал с кокардой и с
красным околышем фуражку.
Кити
покраснела. Она думала, что она одна поняла, зачем он приезжал и отчего не вошел. «Он
был у нас, — думала она, — и не застал и подумал, я здесь; но не вошел, оттого что думал — поздно, и Анна здесь».
— Я? я недавно, я вчера… нынче то
есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. — Я хотел к вам ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и
покраснел. — Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Золотое сияние на
красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари — всё
было залито светом.
Левин
покраснел гораздо больше ее, когда она сказала ему, что встретила Вронского у княгини Марьи Борисовны. Ей очень трудно
было сказать это ему, но еще труднее
было продолжать говорить о подробностях встречи, так как он не спрашивал ее, а только нахмурившись смотрел на нее.
— Должно
быть, мои слова на вас сильно действуют, что вы их так помните, — сказал Левин и, вспомнив, что он уже сказал это прежде,
покраснел.
Когда Вронский опять навел в ту сторону бинокль, он заметил, что княжна Варвара особенно красна, неестественно смеется и беспрестанно оглядывается на соседнюю ложу; Анна же, сложив веер и постукивая им по
красному бархату, приглядывается куда-то, но не видит и, очевидно, не хочет видеть того, что происходит в соседней ложе. На лице Яшвина
было то выражение, которое бывало на нем, когда он проигрывал. Он насупившись засовывал всё глубже и глубже в рот свой левый ус и косился на ту же соседнюю ложу.
Неужели это
была я, с
красными руками?
— Ну, я очень рад
был, что встретил Вронского. Мне очень легко и просто
было с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда не видаться с ним, но чтоб эта неловкость
была кончена, — сказал он и, вспомнив, что он, стараясь никогда не видаться, тотчас же поехал к Анне, он
покраснел. — Вот мы говорим, что народ
пьет; не знаю, кто больше
пьет, народ или наше сословие; народ хоть в праздник, но…
— Мне очень жаль, что тебя не
было, — сказала она. — Не то, что тебя не
было в комнате… я бы не
была так естественна при тебе… Я теперь
краснею гораздо больше, гораздо, гораздо больше, — говорила она,
краснея до слез. — Но что ты не мог видеть в щелку.
В то время как скакавшие
были призваны в беседку для получения призов и все обратились туда, старший брат Вронского, Александр, полковник с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный, с
красным носом и пьяным, открытым лицом, подошел к нему.
Тяга
была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими
красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны
будут везде звезды Медведицы.
Но Кити неинтересно
было рассуждение о том, как
пьет народ. Она видела, что он
покраснел, и желала знать, почему.
Как ни казенна
была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она
покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам графини, опять выпрямилась и с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
— Да он и не знает, — сказала она, и вдруг яркая краска стала выступать на ее лицо; щеки, лоб, шея ее
покраснели, и слезы стыда выступили ей на глаза. — Да и не
будем говорить об нем.
Для чего этим трем барышням нужно
было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых
красных чулках
были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно
было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось,
было прекрасно, и
был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Прошло еще несколько минут, они отошли еще дальше от детей и
были совершенно одни. Сердце Вареньки билось так, что она слышала удары его и чувствовала, что
краснеет, бледнеет и опять
краснеет.
Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани, раздались над самым ухом; уже виден
был длинный нос и шея птицы, и в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула
красная молния; птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
«Не
была ли растрепана?» подумала она; но увидав восторженную улыбку, которую вызывали в его воспоминании эти подробности, она почувствовала, что, напротив, впечатление, произведенное ею,
было очень хорошее. Она
покраснела и радостно засмеялась.
— Что с вами? Вы нездоровы? — сказал он по-французски, подходя к ней. Он хотел подбежать к ней; но, вспомнив, что могли
быть посторонние, оглянулся на балконную дверь и
покраснел, как он всякий раз
краснел, чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
Аннушка уже дремала, держа
красный мешочек на коленах широкими руками в перчатках, из которых одна
была прорвана.
Кити чувствовала, как после того, что произошло, любезность отца
была тяжела Левину. Она видела также, как холодно отец ее наконец ответил на поклон Вронского и как Вронский с дружелюбным недоумением посмотрел на ее отца, стараясь понять и не понимая, как и за что можно
было быть к нему недружелюбно расположенным, и она
покраснела.
Левину казалось, что он кого-то обманывает, что ему следует объяснить что-то, но что объяснить этого никак нельзя, и потому он беспрестанно
краснел,
был беспокоен и неловок.
— Я вчера сказала, что мне совершенно всё равно, когда я получу и даже получу ли развод, — сказала она
покраснев. — Не
было никакой надобности скрывать от меня. «Так он может скрыть и скрывает от меня свою переписку с женщинами», подумала она.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна
была задета за живое и так разгорячилась, что даже
покраснела, и потом уже вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил о Левине, рассказывая его странные суждения о том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и
краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же
краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же
будет и с этим горем. Пройдет время, и я
буду к этому равнодушен».
— Не может
быть! — закричал он, отпустив педаль умывальника, которым он обливал свою
красную здоровую шею. — Не может
быть! — закричал он при известии о том, что Лора сошлась с Милеевым и бросила Фертингофа. — И он всё так же глуп и доволен? Ну, а Бузулуков что?
Некоторые улыбнулись. Левин
покраснел, поспешно сунул под сукно руку и положил направо, так как шар
был в правой руке. Положив, он вспомнил, что надо
было засунуть и левую руку, и засунул ее, но уже поздно, и, еще более сконфузившись, поскорее ушел в самые задние ряды.
И, сказав это, Левин
покраснел еще больше, и сомнения его о том, хорошо ли или дурно он сделал, поехав к Анне,
были окончательно разрешены. Он знал теперь, что этого не надо
было делать.
Но ему во всё это время
было неловко и досадно, он сам не знал отчего: оттого ли, что ничего не выходило из каламбура: «
было дело до Жида, и я дожида-лся», или от чего-нибудь другого. Когда же наконец Болгаринов с чрезвычайною учтивостью принял его, очевидно торжествуя его унижением, и почти отказал ему, Степан Аркадьич поторопился как можно скорее забыть это. И, теперь только вспомнив,
покраснел.
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней в комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно
покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка
была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
Левин
покраснел от досады, не на то, что он
был разбит, а на то, что он не удержался и стал спорить.
Но
красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и
было уже поздно: середина миновала ее.
И Лизавета Петровна подняла к Левину на одной руке (другая только пальцами подпирала качающийся затылок) это странное, качающееся и прячущее свою голову за края пеленки
красное существо. Но
были тоже нос, косившие глаза и чмокающие губы.
«Знает он или не знает, что я делал предложение? — подумал Левин, глядя на него. — Да, что-то
есть хитрое, дипломатическое в его лице», и, чувствуя, что
краснеет, он молча смотрел прямо в глаза Степана Аркадьича.
Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не могла не
покраснеть, но что потом ей
было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским
быть как можно дружелюбнее.
― Нет! ― закричал он своим пискливым голосом, который поднялся теперь еще нотой выше обыкновенного, и, схватив своими большими пальцами ее за руку так сильно, что
красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. ― Подлость? Если вы хотите употребить это слово, то подлость ― это. бросить мужа, сына для любовника и
есть хлеб мужа!
Но
был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо
быть главное элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не
краснея и над всем остальным смеяться.
Правдивые глаза сказали Левину, что она
была довольна собою, и он, несмотря на то, что она
краснела, тотчас же успокоился, и стал расспрашивать ее, чего только она и хотела.
Степан Аркадьич
покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром
был у Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить,
было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.