Неточные совпадения
Стародум. Без нее просвещеннейшая умница — жалкая тварь. (
С чувством.) Невежда без
души — зверь. Самый мелкий подвиг ведет его во всякое преступление. Между тем, что он
делает, и тем, для чего он
делает, никаких весков у него нет. От таких-то животных пришел я свободить…
Агафья Михайловна
с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей
души желая, чтоб она застыла и не проварилась. Княгиня, чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась
сделать вид, что она занята другим и не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
Но это говорили его вещи, другой же голос в
душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что
с собой
сделать всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь привести себя в состояние бодрости. За дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.
— То есть как тебе сказать?… Я по
душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она
сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя
с другими, особенно
с братом, я чувствую, что я плох.
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что в будущей жизни он, если не поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие не
делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может быть спасения, и любя более всего на свете
душу своего мужа,
с улыбкой думала о его неверии и говорила сама себе, что он смешной.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял,
с тем чтобы получить руку дочери, начать дело
с матери и имел
с нею сердечную тайную связь, и что потом
сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в
душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
Впрочем, приезжий
делал не всё пустые вопросы; он
с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, — словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще
с большею точностию, если даже не
с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет
душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии — повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и
с такою точностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство.
Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной
души, поэтому ей не оставалось ничего
делать, как советоваться
с портнихами, доктором и дворецким.
Кулигин. Вот вам ваша Катерина.
Делайте с ней что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а
душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас! (Кладет на землю и убегает.)
— Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня
сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня
с бедною сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы
с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей
души…
— Полно, папаша, полно,
сделай одолжение! — Аркадий ласково улыбнулся. «В чем извиняется!» — подумал он про себя, и чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное
с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его
душу. — Перестань, пожалуйста, — повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы.
— Насколько ты,
с твоей сдержанностью, аристократичнее других! Так приятно видеть, что ты не швыряешь своих мыслей, знаний бессмысленно и ненужно, как это
делают все, рисуясь друг перед другом! У тебя есть уважение к тайнам твоей
души, это — редко. Не выношу людей, которые кричат, как заплутавшиеся в лесу слепые. «Я, я, я», — кричат они.
— Гляди-ко ты, как разъярился человек, —
с восхищением сказал возница, присев на подножку брички и снимая сапог. — Это он — правильно! Такое дело всем надобно
делать в одну
душу.
— Нет, что из дворян
делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится,
с женой вдвоем, а в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом. Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать… Как же прокормить
с тремя стами
душ такой пансион?
Опять поднялась было тревога со дна
души, опять он начал метаться от беспокойства, как говорить
с Ольгой, какое лицо
сделать ей.
Что ему
делать теперь? Идти вперед или остаться? Этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского. Идти вперед — это значит вдруг сбросить широкий халат не только
с плеч, но и
с души,
с ума; вместе
с пылью и паутиной со стен смести паутину
с глаз и прозреть!
Малейшего повода довольно было, чтоб вызвать это чувство из глубины
души Захара и заставить его смотреть
с благоговением на барина, иногда даже удариться, от умиления, в слезы. Боже сохрани, чтоб он поставил другого какого-нибудь барина не только выше, даже наравне
с своим! Боже сохрани, если б это вздумал
сделать и другой!
«Что
делать? рваться из всех сил в этой борьбе
с расставленными капканами и все стремиться к чему-то прочному, безмятежно-покойному, к чему стремятся вон и те простые
души?» Он оглянулся на молящихся стариков и старух. «Или бессмысленно купаться в мутных волнах этой бесцельно текущей жизни!»
Он не знал, что
делать, отпер дверь, бросился в столовую, забежал
с отчаяния в какой-то темный угол, выбежал в сад, — чтоб позвать кухарку, зашел в кухню, хлопая дверьми, — нигде ни
души.
Слуга подходил ко всем и протягивал руку: я думал, что он хочет отбирать пустые чашки, отдал ему три, а он чрез минуту принес мне их опять
с теми же кушаньями. Что мне
делать? Я подумал, да и принялся опять за похлебку, стал было приниматься вторично за вареную рыбу, но собеседники мои перестали действовать, и я унялся. Хозяевам очень нравилось, что мы едим; старик ласково поглядывал на каждого из нас и от
души смеялся усилиям моего соседа есть палочками.
Когда Маслова поступила к ним, Марья Павловна почувствовала к ней отвращение, гадливость. Катюша заметила это, но потом также заметила, что Марья Павловна,
сделав усилие над собой, стала
с ней особенно ласкова и добра. И ласка и доброта такого необыкновенного существа так тронули Маслову, что она всей
душой отдалась ей, бессознательно усваивая ее взгляды и невольно во всем подражая ей. Эта преданная любовь Катюши тронула Марью Павловну, и она также полюбила Катюшу.
В глубине, в самой глубине
души он знал, что поступил так скверно, подло, жестоко, что ему,
с сознанием этого поступка, нельзя не только самому осуждать кого-нибудь, но смотреть в глаза людям, не говоря уже о том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым человеком, каким он считал себя. А ему нужно было считать себя таким для того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого было одно средство: не думать об этом. Так он и
сделал.
— Господа, благодарю вас, я ведь так и знал, что вы все-таки же честные и справедливые люди, несмотря ни на что. Вы сняли бремя
с души… Ну, что же мы теперь будем
делать? Я готов.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора
с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи
с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на
душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него
с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего
делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая; при взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы
делать этого, а тогда почему было не
сделать? ребенок ведь не понимает! и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что
душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу
с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это и хорошо, потому что кухарка
с подбитым глазом дешевле!).
Поведение его
с Марьей Гавриловной было просто и свободно; но что б она ни сказала или ни
сделала,
душа и взоры его так за нею и следовали.
Христианство сначала понимало, что
с тем понятием о браке, которое оно развивало,
с тем понятием о бессмертии
души, которое оно проповедовало, второй брак — вообще нелепость; но,
делая постоянно уступки миру, церковь перехитрила и встретилась
с неумолимой логикой жизни —
с простым детским сердцем, практически восставшим против благочестивой нелепости считать подругу отца — своей матерью.
— Если вы это
сделаете, —
с трудом произносит она, задыхаясь и протягивая руки, — вот клянусь вам… или убегу от вас, или вот этими руками себя
задушу! Проси! — обращается она к Конону.
Но ни один из прохожих и проезжих не знал, чего ей стоило упросить отца взять
с собою, который и
душою рад бы был это
сделать прежде, если бы не злая мачеха, выучившаяся держать его в руках так же ловко, как он вожжи своей старой кобылы, тащившейся, за долгое служение, теперь на продажу.
Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей
с святой книги. Уже много лет, как он затворился в своей пещере. Уже
сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на
душу уродливое его лицо.
И я не
делал новых попыток сближения
с Кучальским. Как ни было мне горько видеть, что Кучальский ходит один или в кучке новых приятелей, — я крепился, хотя не мог изгнать из
души ноющее и щемящее ощущение утраты чего-то дорогого, близкого, нужного моему детскому сердцу.
Стабровского приятно поразило то внимание,
с каким ухаживала за ним Дидя. Она ходила за ним, как настоящая сиделка. Стабровский не ожидал такой нежности от холодной по натуре дочери и был растроган до глубины
души. И потом Дидя
делала все так спокойно, уверенно, как совсем взрослая опытная женщина.
— Уж это што говорить — заступа… Позавидовал плешивый лысому. По-твоему хочу
сделать: разделить сыновей. Хорошие ноне детки. Ох-хо-хо!.. А все суета, Харитон Артемьич… Деток вон мы
с тобой судим и рядим, а о своей
душе не печалуемся. Только бы мне
с своим делом развязаться… В скиты пора уходить. Вот вместе и пойдем.
Отец и сын на этот раз расстались мирно. Галактион даже съездил в Прорыв, чтобы повидаться
с Емельяном, который не мог приехать в Суслон, потому что его Арина Матвеевна была больна, — она в отсутствие грозного тестя перебралась на мельницу. Михей Зотыч
делал вид, что ничего не знает о ее присутствии. Этот обман тяготил всех, и Галактион от
души пожалел молчавшего, по обыкновению, Емельяна.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки
с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это
делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе
с водяными парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «
душу воротит».
Движения ее
души не токмо
с рождением младенца не успокоились, но усилившись гораздо,
сделали ей горячку.
Долго смотрел Кишкин на заветное местечко и про себя сравнивал его
с фотьянской россыпью: такая же береговая покать, такая же мочежинка языком влизалась в берег, так же река
сделала к другому берегу отбой. Непременно здесь должно было сгрудиться золото: некуда ему деваться. Он даже перекрестился, чтобы отогнать слишком корыстные думы, тяжелой ржавчиной ложившиеся на его озлобленную старую
душу.
Эта жадность возмутила Мосея до глубины
души, и он
с удовольствием порешил бы и солдата вместе
с вероотступником Кириллом. Два сапога — пара… И Макар тоже хорош: этакое дело
сделали, а он за бабенкой увязался! Непременно и ее убить надо, а то еще объявит после. Все эти мысли пронеслись в голове Мосея
с быстротой молнии, точно там бушевала такая же метель, как и на Чистом болоте.
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили… Иди и объяви начальству, што это я
сделал: уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую принимал из-за тебя…
душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи о нем пали до меня давно, и я еще по весне
с Гермогеном тогда на могилку к отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
— Других? Нет, уж извините, Леонид Федорыч, других таких-то вы днем
с огнем не сыщете… Помилуйте, взять хоть тех же ключевлян! Ах, Леонид Федорович, напрасно-с… даже весьма напрасно: ведь это полное разорение. Сила уходит, капитал, которого и не нажить… Послушайте меня, старика, опомнитесь. Ведь это похуже крепостного права, ежели уж никакого житья не стало… По
душе надо
сделать… Мы наказывали, мы и жалели при случае. Тоже в каждом своя совесть есть…
Прощай — разбирай как умеешь мою нескладицу — мне бы лучше было
с тобой говорить, нежели переписываться. Что ж
делать, так судьбе угодно, а наше дело уметь
с нею мириться. Надеюсь, что у тебя на
душе все благополучно. Нетерпеливо жду известия от тебя
с места.
Как мне благодарить вас, добрый друг Матвей Иванович, за все, что вы для меня
делаете. Письмо ваше от 10 сентября вместе
с листком от Аннушки глубоко тронуло меня. День ее рождения мысленно я был в вашем кругу и видел мою малютку в восхищении от всех ваших добрых к ней вниманий. Спасибо, от
души спасибо!..
— Перестань, Женни, — произнесла чуть внятно Лиза, давясь мокротой. —
Душит меня, — проговорила она еще тупее через несколько времени и тотчас же,
делая над собою страшное усилие, выговорила твердо: —
С ними у меня общего… хоть ненависть… хоть неумение мириться
с тем обществом,
с которым все вы миритесь… а
с вами… ничего, — договорила она и захлебнулась.
— Мне неловко совсем идти
с Матузалевной, понеси ее, пожалуйста, Сонечка. Да нет, ты ее
задушишь; ты все это как-то так
делаешь, бог тебя знает! Саша, дружочек, понесите, пожалуйста, вы мою Матузалевну.
Все эти толкованья сильно запали в молодую
душу моего героя, и одно только врожденное чувство приличия останавливало его, что он не
делал с начальством сцен и ограничивался в отношении его глухою и затаенною ненавистью.
— Нет-с, — возразил священник, — это не то, чтобы мысль или мнение одного человека была, а так как-то в
душе каждый как бы подумал, что поляки это
делают!
— Потому что, если бы он не чувствовал против вас силы, он бы бесновался, кричал, как он обыкновенно
делает всегда
с людьми, против которых он ничего не может
сделать, но
с вами он был тих и спокоен: значит, вы у него в лапках — и он вас
задушит, когда только ему вздумается.
— От
души благодарю вас, что приехали запросто!.. — говорила хозяйка дома,
делая ему ручкой из-за стола, за которым она сидела, загороженная
с одной стороны Юлией, а
с другой — начальником губернии. — А у меня к вам еще просьба будет — и пребольшая, — прибавила она.
— А кто же, злодей, это
с ней
сделал? — вскричал вдруг Вихров бешеным голосом, вскочив перед парнем и показывая рукой себе на горло — как
душат человека.
Удивительно, что может
сделать один луч солнца
с душой человека!