Неточные совпадения
Случай этот сильно врезался в мою память. В 1846 году, когда я был в последний раз. в Петербурге, нужно мне было сходить в канцелярию
министра внутренних дел, где я хлопотал о пассе. Пока я толковал с столоначальником, прошел какой-то
господин… дружески пожимая руку магнатам канцелярии, снисходительно кланяясь столоначальникам. «Фу, черт возьми, — подумал я, — да неужели это он?»
Видя во всем толикую превратность, от слабости моей и коварства
министров моих проистекшую, видя, что нежность моя обращалася на жену, ищущую в любви моей удовлетворения своего только тщеславия и внешность только свою на услаждение мое устрояющую, когда сердце ее ощущало ко мне отвращение, — возревел я яростию гнева: — Недостойные преступники, злодеи! вещайте, почто во зло употребили доверенность
господа вашего? предстаньте ныне пред судию вашего.
— Погоди, постой, любезный,
господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их
министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни с губернаторами, ни с другими министерствами не намерены.
— Я вовсе не злая по натуре женщина, — заговорила она, — но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу, что тут происходит. Вообрази себе, какой-то там один из важных особ стал обвинять
министра народного просвещения, что что-то такое было напечатано. Тот и возражает на это: «Помилуйте, говорит, да это в евангелии сказано!..» Вдруг этот
господин говорит: «Так неужели, говорит, вы думаете, что евангелия не следовало бы запретить, если бы оно не было так распространено!»
— Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до
министров, тем нажаловался; потом этот молодой генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне на раут. «Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем деле…» Он всем и объяснил — и пошел трезвон по городу!..
Министр видит, что весь Петербург кричит, — нельзя ж подобного
господина терпеть на службе, — и сделал доклад, что по дошедшим неблагоприятным отзывам уволить его…
Не одна она оплакивала разлуку: сильно горевал тоже камердинер Сашеньки, Евсей. Он отправлялся с
барином в Петербург, покидал самый теплый угол в дому, за лежанкой, в комнате Аграфены, первого
министра в хозяйстве Анны Павловны и — что всего важнее для Евсея — первой ее ключницы.
— Вот эти
господа коронные чиновники!.. Для того, чтобы подделаться к
министру, они готовы целое сословие очернить.
— Тогда пусть напишет графу
министр юстиции [
Министр юстиции — Дмитрий Васильевич Дашков (1784—1839), известный также своей литературной деятельностью.]! — настаивал на своем князь. — Не поручит же Егор Егорыч
господину Крапчику говорить то, чего нет!
— Да, — подтвердил и управляющий, — ни один еще
министр, как нынешний, не позволял себе писать такие бумаги князю!.. Смотрите, — присовокупил он, показывая на несколько строчек министерской бумаги, в которых значилось: «Находя требование московской полиции о высылке к ее производству дела о
господине Тулузове совершенно незаконным, я вместе с сим предложил местному губернатору не передавать сказанного дела в Москву и производить оное во вверенной ему губернии».
— Для Тулузова хуже всего то, что он — я не знаю, известно ли вам это, — держался на высоте своего странного величия исключительно благосклонностию к нему нашего добрейшего и благороднейшего князя, который, наконец, понял его и, как мне рассказывал управляющий канцелярией, приказал дело
господина Тулузова, которое хотели было выцарапать из ваших мест, не требовать, потому что князю даже от
министра по этому делу последовало весьма колкого свойства предложение.
И вот раз он зашел на гумно; поговорив с мужичками о хозяйстве, хотя сам не умел отличить овса от пшеницы, сладко потолковав о священных обязанностях крестьянина к
господину, коснувшись слегка электричества и разделения труда, в чем, разумеется, не понимал ни строчки, растолковав своим слушателям, каким образом земля ходит около солнца, и, наконец, совершенно умилившись душой от собственного красноречия, он заговорил о
министрах.
То ему представлялся губернский прокурор, который в три минуты успел ему шесть раз сказать: «Вы сами человек с образованием, вы понимаете, что для меня
господин губернатор постороннее лицо: я пишу прямо к
министру юстиции,
министр юстиции — это генерал-прокурор.
— Вы уже знаете о новой хитрости врагов, о новой пагубной затее, вы читали извещение
министра Булыгина о том, что царь наш будто пожелал отказаться от власти, вручённой ему
господом богом над Россией и народом русским. Всё это, дорогие товарищи и братья, дьявольская игра людей, передавших души свои иностранным капиталистам, новая попытка погубить Русь святую. Чего хотят достигнуть обещаемой ими Государственной думой, чего желают достичь — этой самой — конституцией и свободой?
— Вот они какие, настоящие-то! — говорил Грохотов. — Он сам в
министры годится, — имеет фигуру и лицо! А мы что? Голодного
барина нищий народ…
— Не один этот
господин, а вся страна такая, от малого и до большого, от мужика и до
министра!.. И вы сами точно такой же!.. И это чувство я передам с молоком ребенку моему; пусть оно и его одушевляет и дает ему энергию действовать в продолжение всей его жизни.
— Я,
барин, по другому делу. Куда нам до
министра! Я,
барин, разбойник, вот я кто. Душегуб. Ничего,
барин, потеснись, не своей волей в компанию затесался. На том свете всем места хватит.
Цитировав, как уже сказано было, весьма кстати фразу бывшего французского
министра Виллеля,
господин Голядкин тут же, неизвестно почему, припомнил и о бывшем турецком визире Марцимирисе, равно как и о прекрасной маркграфине Луизе, историю которых читал он тоже когда-то в книжке.
Рассеянность не оставляла иногда Загоскина даже в делах служебных: он подал один раз
министру вместо рапорта о благосостоянии театра счет своего портного:
министр усмехнулся и сказал: «Ох, эти
господа авторы».
Сахатов, Сергей Иванович, лет 50-ти, бывший товарищ
министра, элегантный
господин, широкого европейского образования, ничем не занят и всем интересуется. Держит себя достойно и даже несколько строго.
На другой день
барин и первый
министр его отправились в подмосковную.
Возьмет горсть гороху, выберет что ни самые ядреные гороховины, да и рассажает их по свитке: «Вот это, говорит, самый нббольший — король; а это, поменьше, — его
министры с князьями; а это, еще поменьше, —
баре, да купцы, да попы толстопузые; а вот это, — на горсть-то показывает, — это, говорит, мы, гречкосеи».
—
Господин король! Я не могу принять на свой счет того, чего никогда не делал. Третьего дня я имел счастие избавить от смерти не
министра вашего, а черную нашу курицу, которую не любила кухарка за то, что не снесла она ни одного яйца…
— Дедушка мой,
министр, изволил приказанье отдать, чтоб быть ему по торговой части: «Галстуки, платки, помада самолучшие; пожалуйте сюда,
господин, сделайте милость, пожалуйте сюда!» — говорил охотник, встав и представляя, как купцы зазывают в лавку, — плутовать, народ, значит, обманывать, — не хочу!
— Я не боюсь
господина государственного
министра!
— Здесь не место для докладов, — вскричал озлобленный Бирон. — А чем, сударь, назвать, как не бунтовщиками, людей, которые приходят возмущать удовольствия ее величества и в глазах ее противиться ее воле. И вы,
господин кабинет-министр, заодно с ними!
—
Господин генерал-кригскомиссар! Я только теперь признаю вас таким, — произнесла баронесса с видимым смирением. — Вы победили меня. Горжусь, по крайней мере, тем, что, имев дело с могучим царем Алексеевичем и умнейшим
министром нашего века, едва не разрушила побед одного и смелой политики другого. Надеюсь, что для изображения этой борьбы история уделит одну страничку лифляндке Зегевольд.
— Да,
господина Зибенбюргера. Сверх того, по дальнейшим моим соображениям и надежде, что при чести, которую я… со временем… буду иметь лично ознакомиться с моим дорогим родственником, генералом…
министром… я буду удостоверен в сильном покровительстве его охранным листом и другими вернейшими способами, даю слово содержать тайну до трех часов завтрашнего дня. Ну вот как я щедр и великодушен! даже до четырех часов. Уф! это многого мне стоит.
13 сентября Каульбарс прибыл в Софию и вступил в управление агентства, а 14-го он в полной парадной форме сделал официальные визиты регентам и
министрам, а
министру иностранных дел вручил письмо
господина Гирса, уполномочивавшего его в качестве политического представителя России.
— Это зависит от воли
господина кабинет-министра, — отвечал Бирон, — не знаю, когда ему угодно будет назначить.
В самом деле, араб только что успел встать, как вошел секретарь кабинет-министра. Смущение на лице
господина и слуги встретило его; но он сделал вид, что ничего не примечает, скорчил свою обыкновенную гримасу и, съежившись, ожидал вызова Артемия Петровича начать разговор.
Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий уважали его и в шутку называли
министром.