Неточные совпадения
Главный доход с имения
сестры получался за заливные луга.
— Вот что, Дуня, — начал он серьезно и сухо, — я, конечно, прошу у тебя за вчерашнее прощения, но я долгом считаю опять тебе напомнить, что от
главного моего я не отступаюсь. Или я, или Лужин. Пусть я подлец, а ты не должна. Один кто-нибудь. Если же ты выйдешь за Лужина, я тотчас же перестаю тебя
сестрой считать.
— Шампанское за отыскание квартиры: ведь я тебя облагодетельствовал, а ты не чувствуешь этого, споришь еще; ты неблагодарен! Поди-ка сыщи сам квартиру! Да что квартира?
Главное, спокойствие-то какое тебе будет: все равно как у родной
сестры. Двое ребятишек, холостой брат, я всякий день буду заходить…
Антипатичен он ему был своей вульгарностью чувств, самоуверенной ограниченностью и,
главное, антипатичен был ему за
сестру, которая могла так страстно, эгоистично, чувственно любить эту бедную натуру и в угоду ему могла заглушить всё то хорошее, что было в ней.
Всякому хотелось узнать тайну; всякий подозревал друг друга, а
главное, всякий желал овладеть кубышкой врасплох, в полную собственность, так чтоб другим ничего не досталось. Это клало своеобразную печать на семейные отношения. Снаружи все смотрело дружелюбно и даже слащаво; внутри кипела вражда. По-видимому, дядя Григорий Павлыч был счастливее
сестер и даже знал более или менее точно цифру капитала, потому что Клюквин был ему приятель.
Мое настроение падало. Я чувствовал, что мать меня сейчас хватится и пошлет разыскивать, так как братья и
сестры, наверное, уже спят. Нужно бы еще повторить молитву, но… усталость быстро разливалась по всему телу, ноги начали ныть от ходьбы, а
главное — я чувствовал, что уже сомневаюсь. Значит, ничего не выйдет.
Некоторое время я бродил ощупью по книге, натыкаясь, точно на улице, на целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще не схватывая
главного: струи диккенсовского юмора. Передо мною промелькнула фигурка маленького Павла, его
сестры Флоренсы, дяди Смоля, капитана Тудля с железным крючком вместо руки… Нет, все еще неинтересно… Тутс с его любовью к жилетам… Дурак… Стоило ли описывать такого болвана?..
— Можно и
сестру Марью на такой случай вывести… — предлагал расхрабрившийся Яша. — Тоже девица вполне… Может, вдвоем-то они скорее найдут. А ты, Андрон Евстратыч,
главное дело, не ошибись гумагой, потому как гумага первое дело.
— Так-с… А я вам скажу, что это нехорошо. Совращать моих прихожан я не могу позволить… Один пример поведет за собой десять других. Это называется совращением в раскол, и я должен поступить по закону… Кроме этого, я знаю, что завелась у вас новая секта духовных братьев и
сестер и что
главная зачинщица Аграфена Гущина под именем Авгари распространяет это лжеучение при покровительстве хорошо известных мне лиц. Это будет еще похуже совращения в раскол, и относительно этого тоже есть свой закон… Да-с.
…Вы меня спрашиваете о действии воды. Оставим этот вопрос до свидания. Довольно, что мое здоровье теперь очень хорошо: воды ли, или путешествие это сделали — все равно.
Главное дело в том, что результат удовлетворительный… Если б я к вам писал официально, я бы только и говорил о водах, как это делаю в письмах к
сестре, но тут эта статья лишняя…
Это бы еще ничего — она всегда согласна была бы, чтоб Николай с нами помолился, но
главное дело в том, что, сказавши ему, нельзя не сказать
сестрам, не обидевши их.
— Но самое
главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое
главное то, что я вас всех видел сегодня на реке и потом там… на том берегу… с этими милыми, славными девушками. Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас уже тянет к публичным женщинам. Пускай каждый из вас представит себе на минутку, что все мы были в гостях у его
сестер и прямо от них поехали в Яму… Что? Приятно такое предположение?
Рябая девица была Александра Ивановна Ковригина, двоюродная моя
сестра, круглая сирота, с малых лет взятая на воспитанье Прасковьей Ивановной; она находилась в должности
главной исполнительницы приказаний бабушки, то есть хозяйки дома.
Но самое
главное мое удовольствие состояло в том, что приносили ко мне мою милую сестрицу, давали поцеловать, погладить по головке, а потом нянька садилась с нею против меня, и я подолгу смотрел на
сестру, указывая то на одну, то на другую мою игрушку и приказывая подавать их сестрице.
«Черт знает, ничего тут не понимаю!» — думал между тем инженер, в самом деле поставленный в недоумение: Груню он считал
главной и единственною виновницею того, что Вихров не делал предложения его
сестре.
Славные люди были в конторе, служившие еще в старом доме. Ф.В. Головин,
главный бухгалтер, тогда еще совсем молодой человек, очень воспитанный, сама доброта и отзывчивость, С.Р. Скородумов, принимавший объявления, Митрофан Гаврилов, строгого солдатского вида, из бывших кантонистов, любимец газетчиков и наборщиков, две славные, молчаливые барышни, что-то писавшие, — и глава над всем, леденившая своим появлением всю контору, Ю.Е. Богданова,
сестра одного из пайщиков, писавшего статьи о банках.
Сусанна Николаевна ехала тоже под влиянием
главного своего желания успокоить, сколько возможно,
сестру и Лябьева; но к этому как-то болезненно и вместе радостно примешивалась мысль об Углакове; что этот бедный мальчик влюблен в нее до безумия, Сусанна Николаевна, к ужасу своему, очень хорошо видела.
Главным и единственным ее средством в это время была «Юлочка», и Юлочка, ценою собственного глубокого нравственного развращения, вывезла на своих детских плечах и мать, и отца, и
сестру, и братьев.
— Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я
главный повар царя. И ты видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе,
сестра моя! Сядь вот здесь на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне твое имя?
На этот раз мои каникулы были особенно удачны. Я застал
сестру Лину не только вполне освоившеюся в семействе, но и успевшею заслужить всеобщую симпатию, начиная с
главных лиц, то есть нашего отца и дяди Петра Неофитовича. Старушка Вера Александровна Борисова, узнав от матери нашей, что Лина есть сокращенное — Каролина и что покойного Фета звали Петром, сейчас же переделала имя
сестры на русский лад, назвав ее Каролиной Петровной.
Мне было уже лет 14, когда около Нового года отец решительно объявил, что повезет меня и Любиньку в Петербург учиться. Приготовлены были две кожаных кибитки с фартуками и круглыми стеклянными по бокам окошечками, и как бы вроде репетиции отец повез нас с
сестрою на «Добрую Воду», на Оптуху к Семенковичам и наконец,
главным образом, в Орел проститься с дедушкой.
— Это еще что, он это еще только начал, — задумчиво говорил Мухоедов, — он тебе еще не успел ничего рассказать о производительных артелях, о ремесленных школах, а
главное — он не сказал тебе, какую мы мину под «
сестер» подвели… Вот так штуку придумал Гаврило! Андроник понравился тебе? Я его очень люблю, не чета этому прилизанному иезуиту Егору… А как пел Асклипиодот? А?
С другой стороны, смешон и ты, Михайло Иванов; все бы тебе, забубённая голова, ссора да драка с кем-нибудь; но в этом деле и нельзя;
главное,
сестре себя надобно показать, а то, пожалуй, она уваженье всякое потеряет да и держать еще после того не станет.
Иосаф проворно зашагал к бульвару. На средней
главной аллее он еще издали узнал идущего впереди под ручку с
сестрою Бжестовского, который был на этот раз в пестром пиджаке, с тоненькой, из китового уса, тросточкой и в соломенной шляпе. На Эмилии была та же белая шляпа, тот же белый кашемировый бурнус, но только надетый на голубое барежевое платье, которое, низко спускаясь сзади, волочилось по песку. Какой-то королевой с царственным шлейфом показалась она Иосафу. На половине дорожки он их нагнал.
Родители еще были живы и
сестра… но, самое
главное, и драгоценнейшее мати… мати моя добродетельница!..
Марья Ивановна. Вот
сестра и поехала в Москву, хотела переговорить с нотариусом, а
главное, привезти отца Герасима, чтобы он убедил его.
Если Альберт считался сердцем цирка, то, по совести, его
главной красой и очарованием была младшая
сестра Ольга.
Но
главная цель его восстания состоит в возведении на престол
сестры своей, законной наследницы русского престола.
— Про князя, — сказал Гуськов. — Мы ведь родня с ним, а
главное — старые приятели. Оно, знаете, господа, хорошо этакого знакомого иметь. Он ведь богат страшно. Ему сто целковых пустяки. Вот я взял у него немного денег, пока мне
сестра пришлет.
Потом эти невольные отношения с юнкерами, а
главное avec les petits moyens, que j'avais, je manquais de tout [при тех маленьких средствах, которые у меня были, я нуждался во всем (франц.).], y меня было только то, что
сестра мне присылала.
И довольно спокойно повинился ей, представил дело так, как решил; выгородил Серафиму, выставил себя как
главного виновника того, что ее двоюродная
сестра задерживала до сих пор ее деньги.
Здесь я брал уроки английского языка у одной из княжон, читал с ней Шекспира и Гейне, музицировал с другими
сестрами, ставил пьесы, играл в них как
главный режиссер и актер, читал свои критические этюды, отдельные акты моих пьес и очерки казанской жизни, вошедшие потом в роман"В путь-дорогу".
Светский круг знакомств сложился у меня с первой же зимы довольно большой,
главным образом через Дондукова, с семейством которого я в Дерпте так сошелся, и через мою двоюродную
сестру С.Л.Боборыкину, тогда круглую сироту, жившую у своей кузины, княгини Шаховской, жены известного тогда крупного деятеля по финансово-экономической части А.И.Бутовского, директора департамента мануфактур и торговли.
Думаю, что
главное русло русской культурной жизни, когда время подошло к 60-м годам, было полно молодыми женщинами или зрелыми девушками этого именно этическо-социального типа. История показала, что они, как
сестры, жены и потом матери двух поколений, не помешали русскому обществу идти вперед.
У всех было негодующее изумление, — зачем эта
сестра, кому она нужна? Утром, когда
главный врач зашел в офицерскую палату, граф Зарайский попросил его принять в госпиталь сверхштатною
сестрою привезенную им даму.
Брук прождал в канцелярии два часа, потом пошел к Давыдову. У него сидели
сестры, смотритель.
Главный врач шутил с
сестрами, смеялся, на Брука не смотрел. Письмо, разорванное в клочки, валялось на полу. Брук посидел, подобрал клочки своего письма и удалился.
Сестры передали это новой
сестре. Она при встрече сказала
главному врачу...
Главный врач
сестру принял.
Отдельные из таких
сестер могли очень добросовестно относиться к своим обязанностям, но
главное, что шли-то они в
сестры вовсе не по влечению, а только для того, чтобы быть поближе к мужьям.
— И
главное, на что, на что она мне? — вторил
главный врач. — Я и с своими-то
сестрами не знаю, что делать, и они-то мне совсем не нужны!
Вообще Султанов резко изменился. В вагоне он был неизменно мил, остроумен и весел; теперь, в походе, был зол и свиреп. Он ехал на своем коне, сердито глядя по сторонам, и никто не смел с ним заговаривать. Так тянулось до вечера. Приходили на стоянку. Первым долгом отыскивалась удобная, чистая фанза для
главного врача и
сестер, ставился самовар, готовился обед. Султанов обедал, пил чай и опять становился милым, изящным и остроумным.
Вскоре
главный врач отдал в распоряжение вновь приехавшей
сестры небольшую, стоявшую в стороне, фанзу, отделанную под больных.
На место Султанова был назначен новый
главный врач, суетливый, болтливый и совершенно ничтожный старик. Султановские традиции остались при нем в полной целости. Граф Зарайский продолжал ездить к своей
сестре, госпитальное начальство лебезило перед графом. У его
сестры был отдельный денщик. Она завела себе корову, — был назначен солдат пасти корову. Солдат заявил
сестре...
Посоветовался Сметанников с
сестрами и решил ехать. Через полтора суток к ним, наконец, присоединились
главный врач и смотритель.
Сестры боялись, как бы Сметанникову не пришлось отвечать за самовольный уход. Они сказали
главному врачу...
При переезде через какую-то речку мы нагнали уцелевшую другую часть нашего обоза. При нем были
главный врач и смотритель, были также две
сестры (остальные
сестры были с нами).
Ехали с нами еще аптекарь, священник, два зауряд-чиновника и четыре
сестры милосердия.
Сестры были простые, мало интеллигентные девушки. Они говорили «колидор», «милосливый государь», обиженно дулись на наши невинные шутки и сконфуженно смеялись на двусмысленные шутки
главного врача и смотрителя.
Он распоряжался умело и энергично,
сестры встретили с его стороны столько заботливости, сколько никогда не видели от
главного врача и смотрителя.
В сочельник под вечер к нам пришел телеграфный приказ: в виду ожидающегося боя, немедленно выехать в дивизионный лазарет обоим
главным врачам госпиталей, захватив с собой по два младших врача и по две
сестры. Наш дивизионный лазарет уже несколько дней назад был передвинут из Ченгоузы версты на четыре к югу, к самым позициям.
Узнав о представлении Султанова, наш
главный врач поспешил представить к медалям и своих
сестер, — старшую, имевшую уже серебряную медаль за свою службу в России, к золотой, остальных — к серебряным.
Не понимая цели этой гнусной интриги против родной
сестры, Иван Павлович инстинктивно чувствовал, что тайным, но
главным руководителем ее является Гиршфельд и не знал, какими средствами бороться с этим человеком, не пренебрегающим никакими средствами для достижения своих целей.