Неточные совпадения
Однако Клима Лавина
Крестьяне полупьяные
Уважили: «Качать его!»
И ну качать… «Ура!»
Потом вдову Терентьевну
С Гаврилкой, малолеточком,
Клим посадил рядком
И жениха с невестою
Поздравил! Подурачились
Досыта мужики.
Приели все, все припили,
Что
господа оставили,
И только поздним вечером
В деревню прибрели.
Домашние их
встретилиИзвестьем неожиданным:
Скончался старый князь!
«Как так?» — Из лодки вынесли
Его уж бездыханного —
Хватил второй удар...
Все узнали, что приехала барыня, и что Капитоныч пустил ее, и что она теперь
в детской, а между тем
барин всегда
в девятом часу сам заходит
в детскую, и все понимали, что
встреча супругов невозможна и что надо помешать ей.
Толпа дворовых не высыпала на крыльцо
встречать господ; показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней вышел из дому молодой парень, очень похожий на Петра, одетый
в серую ливрейную куртку [Ливрейная куртка — короткая ливрея, повседневная одежда молодого слуги.] с белыми гербовыми пуговицами, слуга Павла Петровича Кирсанова.
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его
в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при
встрече с таким
барином…
— Пойдемте чай пить, — предложила жена. Самгин отказался, не желая
встречи с Кутузовым, вышел на улицу,
в сумрачный холод короткого зимнего дня. Раздраженный бесплодным визитом к богатому
барину, он шагал быстро, пред ним вспыхивали фонари, как бы догоняя людей.
Захар умер бы вместо
барина, считая это своим неизбежным и природным долгом, и даже не считая ничем, а просто бросился бы на смерть, точно так же, как собака, которая при
встрече с зверем
в лесу бросается на него, не рассуждая, отчего должна броситься она, а не ее
господин.
Барин помнит даже, что
в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля,
в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То
в поле чужих мужиков
встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь
в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
В передней Бахарева
встретил неизменный Палька, который питал непреодолимую слабость к «настоящим
господам». Он помог гостю подняться на лестницу и, пока Бахарев отдыхал на первой площадке, успел сбегать
в кабинет с докладом.
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это срамить полк, на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!» Стал я тут пред ними пред всеми и уже не смеюсь: «
Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего времени удивительно
встретить человека, который бы сам покаялся
в своей глупости и повинился,
в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять.
Дикий-Барин посмеивался каким-то добрым смехом, которого я никак не ожидал
встретить на его лице; серый мужичок то и дело твердил
в своем уголку, утирая обоими рукавами глаза, щеки, нос и бороду: «А хорошо, ей-богу хорошо, ну, вот будь я собачий сын, хорошо!», а жена Николая Иваныча, вся раскрасневшаяся, быстро встала и удалилась.
Барин делает полуоборот, чтоб снова стать на молитву, как взор его
встречает жену старшего садовника, которая выходит из садовых ворот. Руки у нее заложены под фартук: значит, наверное, что-нибудь несет.
Барин уж готов испустить крик, но садовница вовремя заметила его
в окне и высвобождает руки из-под фартука; оказывается, что они пусты.
В очень хорошо и со вкусом меблированной комнате ее
встретил военный
господин с немецким лицом и очень страшными усами.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться
в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не
встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый
господин, мой верный друг?
Наконец, я, думая все-таки, что он недостаточно усердно хлопочет, поехала сама; дачу нашла под Петергофом, — совершенный раек: так нарядно
в ней все убрано;
встретил меня
господин, разодетый по последней моде,
в маленькой фуражке с приплюснутой тульей.
Во всем этом, разумеется, она многого не понимала, но, тем не менее, все это заметно возвысило понятия ее: выйти, например, замуж за какого-нибудь
господина «анхвицера», как сама она выражалась для шутки, она уже не хотела, а всегда мечтала иметь мужем умного и образованного человека, а тут
в лице Вихрова
встретила еще и литератора.
Он вошел
в него и
встретил, наконец, лакея, который объявил ему, что
господа уехали сначала
в Петербург, а потом и за границу.
— А то,
барин, еще умора… — продолжала она, развеселившись, — этта верхний-то хозяин наш, Виссарион Ардальонович
встретил меня
в сенях; он наглый такой, ни одной девушки не пропустит…
Встреча барина в Баламутском заводе очень походила на такую же
встречу в Кукарском, только
в меньших размерах.
Густая толпа народа не успела мигнуть, как
барин уже был на дороге
в Мельковский завод, где готовилась ему торжественная
встреча.
Уставщики и надзиратели вытягивались
в струнку, рабочие
встречали барина без шапок.
И вот теперь, после такого решительного бахвальства, я же
встречаю его не только
в штанах, но и
в суконной поддевке,
в барашковой шапке, форма и качество которых несомненно свидетельствуют о прикосновенности к этой метаморфозе
господина Разуваева.
Как светская женщина, говорила она с майором, скромно старалась уклониться от благодарности старика-нищего;
встретила, наконец, своих
господ, графа и графиню, хлопотала, когда граф упал
в воду; но
в то же время каждый, не выключая, я думаю, вон этого сиволапого мужика, свесившего из райка свою рыжую бороду, — каждый чувствовал, как все это тяжело было ей.
После всех подъехал
господин в щегольской коляске шестериком,
господин необыкновенно тучный, белый, как папошник — с сонным выражением
в лице и двойным, отвислым подбородком. Одет он был
в совершенно летние брюки,
в летний жилет, почти с расстегнутой батистовою рубашкою, но при всем том все еще сильно страдал от жара. Тяжело дыша и лениво переступая, начал он взбираться на лестницу, и когда князю доложили о приезде его, тот опрометью бросился
встречать.
— Вы,
господа литераторы, — продолжал он, прямо обращаясь к Калиновичу, — живя
в хорошем обществе,
встретите характеры и сюжеты интересные и знакомые для образованного мира, а общество, наоборот, начнет любить, свое, русское, родное.
Александр часто гулял по окрестностям. Однажды он
встретил толпу баб и девок, шедших
в лес за грибами, присоединился к ним и проходил целый день. Воротясь домой, он похвалил девушку Машу за проворство и ловкость, и Маша взята была во двор ходить за
барином. Ездил он иногда смотреть полевые работы и на опыте узнавал то, о чем часто писал и переводил для журнала. «Как мы часто врали там…» — думал он, качая головой, и стал вникать
в дело глубже и пристальнее.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его большими надеждами до
встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник Зверев, так как на месте побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник,
в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения к
господину Звереву.
В Английском клубе из числа знакомых своих Егор Егорыч
встретил одного Батенева, о котором он перед тем только говорил с Сергеем Степанычем и которого Егор Егорыч почти не узнал, так как он привык видеть сего
господина всегда небрежно одетым, а тут перед ним предстал весьма моложавый мужчина
в завитом парике и надушенном фраке.
«Ах, говорит, братец, на тебе записку, ступай ты к частному приставу Адмиралтейской части, — я теперь, говорит, ему дом строю на Васильевском острову, — и попроси ты его от моего имени разыскать твою жену!..»
Господин частный пристав расспросил меня, как и что, и приказал мне явиться к ним дня через два, а тем временем, говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со мной
в трактире и говорит мне: «Я, говорит, Савелий, твою жену
встретил, идет нарядная-пренарядная!..
Я
в Сибири
встретил пани Вибель, приехавшую туда с одним
барином, Рамзаевым, который теперь стал сибирским откупщиком.
Потом, помню, он вдруг заговорил, неизвестно по какому поводу, о каком-то
господине Коровкине, необыкновенном человеке, которого он
встретил три дня назад где-то на большой дороге и которого ждал и теперь к себе
в гости с крайним нетерпением.
Ответ по обычаю через две недели. Иду, имея
в виду
встретить того же любвеобильного старичка европейца. Увы, его не оказалось
в редакции, а его место заступил какой-то улыбающийся черненький молодой человечек с живыми темными глазами. Он юркнул
в соседнюю дверь, а на его место появился взъерошенный пожилой
господин с выпуклыми остановившимися глазами.
В его руках была моя рукопись. Он посмотрел на меня через очки и хриплым голосом проговорил...
— Нет, батюшка,
господь милостив! До этих храбрецов дошла весть, что верстах
в тридцати отсюда идет польская рать, так и давай бог ноги! Все кинулись назад, по Волге за Нижний, и теперь на большой дороге ни одного шиша не
встретишь.
В числе лиц, собравшихся 18 августа к двенадцати часам на площадку железной дороги, находился и Литвинов. Незадолго перед тем он
встретил Ирину: она сидела
в открытой карете с своим мужем и другим, уже пожилым,
господином. Она увидала Литвинова, и он это заметил; что-то темное пробежало по ее глазам, но она тотчас же закрылась от него зонтиком.
— А,
барин, ишь ты! Поздравляем! —
встретили его оборванцы, даже сам буфетчик руку подал и взглянул как-то странно на его костюм, будто оценивая его. Потом Корпелкин угостил всех на радостях водкой, а сам долго не хотел пить больше одной рюмки, но не вытерпел. К полуночи все его платье очутилось за буфетом, а он сам, размахивая руками, кричал, сидя
в углу...
Жуквич, войдя к Елене, которая приняла его
в большой гостиной, если не имел такого подобострастного вида, как перед князем, то все-таки довольно низко поклонился Елене и подал ей письмо Миклакова. Она, при виде его, несколько даже сконфузилась, потому что никак не ожидала
в нем
встретить столь изящного и красивого
господина. Жуквич, с своей стороны, тоже, кажется, был поражен совершенно как бы южною красотой Елены. Не зная, с чего бы начать разговор с ним, она проговорила ему...
А
в табельные-то дни, батюшка! приедешь
в собор — у дверей
встречает частный пристав, народ расступается; идёшь по церкви
барин барином!
Русской крестьянин, надев солдатскую суму,
встречает беззаботно смерть на неприятельской батарее или, не будучи солдатом, из одного удальства пробежит по льду, который гнется под его ногами; но добровольно никак не решится пройти ночью мимо кладбищной церкви; а посему весьма натурально, что ямщик, оставшись один подле молчаливого
барина, с приметным беспокойством посматривал на кладбище, которое расположено было шагах
в пятидесяти от большой дороги.
— Да, Рено, — перервал полковник, — этот
господин говорит правду; но я никак не думал
встретить его
в Москве и, признаюсь, весьма удивлен…
Встреть сего посланного Прокофий, тот бы прямо ему объявил, что барыню ихнюю
барин его никогда не велел к себе пускать; но
в передней
в это время был не он, а один из молодых служителей, который, увидав подъехавшую карету, не дожидаясь даже звонка, отворил дверь и, услыхав, что приехала Домна Осиповна навестить госпожу Мерову, пошел и сказал о том Минодоре, а та передала об этом посещении Елизавете Николаевне, которая испугалась и встревожилась и послала спросить Александра Ивановича, что позволит ли он ей принять Домну Осиповну.
Труднее всего вначале было найти
в городе хорошую квартиру, и целый год были неудачи, пока через знакомых не попалось сокровище: особнячок
в пять комнат
в огромном, многодесятинном саду, чуть ли не парке: липы
в петербургском Летнем саду вспоминались с иронией, когда над самой головой раскидывались мощные шатры такой зеленой глубины и непроницаемости, что невольно вспоминалась только что выученная история о патриархе Аврааме: как
встречает под дубом
Господа.
Липы
в саду шумели иначе: они гудели ровно и могуче, и седой Авраам
встречал под дубом
Господа,
в зеленом тенистом шатре приветствовал Его.
Господин, сидевший на дрожках, нечаянно увидев лицо
господина Голядкина, довольно неосторожно высунувшего свою голову из окошка кареты, тоже, по-видимому, крайне был изумлен такой неожиданной
встречей и, нагнувшись сколько мог, с величайшим любопытством и участием стал заглядывать
в тот угол кареты, куда герой наш поспешил было спрятаться.
Он обернулся и увидел пред собою двух своих сослуживцев-товарищей, тех самых, с которыми встретился утром на Литейной, — ребят еще весьма молодых и по летам и по чину. Герой наш был с ними ни то ни се, ни
в дружбе, ни
в открытой вражде. Разумеется, соблюдалось приличие с обеих сторон; дальнейшего же сближения не было, да и быть не могло.
Встреча в настоящее время была крайне неприятна
господину Голядкину. Он немного поморщился и на минутку смешался.
— Рок, судьба! Яков Петрович… но оставим все это, — со вздохом проговорил
господин Голядкин-младший. — Употребим лучше краткие минуты нашей
встречи на более полезный и приятный разговор, как следует между двумя сослуживцами… Право, мне как-то не удавалось с вами двух слов сказать во все это время…
В этом не я виноват, Яков Петрович…
Чиновники же, как показалось
господину Голядкину, были тоже, с своей стороны,
в крайнем недоумении,
встретив таким образом своего сотоварища; даже один из них указал пальцем на г-на Голядкина.
— Куда прикажете? — спросил довольно сурово Петрушка, которому уже наскучило, вероятно, таскаться по холоду. — Куда прикажете? — спросил он
господина Голядкина,
встречая его страшный, всеуничтожающий взгляд, которым герой наш уже два раза обеспечивал себя
в это утро и к которому прибегнул теперь
в третий раз, сходя с лестницы.
Если же вы
встречаете на улице не односельца, но лицо неизвестного происхождения, то, кроме этого вопроса, надлежит предлагать еще следующее: откуда? зачем? где был вчера? покажи, что несешь? кто
в твоей местности сотский, староста, старшина,
господин становой пристав?
Зачем этот смешной
господин, когда его приходит навестить кто-нибудь из его редких знакомых (а кончает он тем, что знакомые у него все переводятся), зачем этот смешной человек
встречает его так сконфузившись, так изменившись
в лице и
в таком замешательстве, как будто он только что сделал
в своих четырех стенах преступление, как будто он фабриковал фальшивые бумажки или какие-нибудь стишки для отсылки
в журнал при анонимном письме,
в котором обозначается, что настоящий поэт уже умер и что друг его считает священным долгом опубликовать его вирши?
«А заметили ли вы,
господа, — сказал он, — что у нас
в высокоторжественные дни всегда играет ясное солнце на ясном и безоблачном небе? что ежели, по временам, погода с утра и не обещает быть хорошею, то к вечеру она постепенно исправляется, и правило о предоставлении обывателям зажечь иллюминацию никогда не
встречает препон
в своем исполнении?» Затем он вздохнул, сосредоточился на минуту
в самом себе и продолжал: «Стоя на рубеже отдаленного Запада и не менее отдаленного Востока, Россия призвана провидением» и т. д. и т. д.
В Могилках тоже были слезы.
В той же самой гостиной,
в которой мы
в первый раз
встретили несокрушимого, казалось, физически и нравственно Михайла Егорыча, молодцевато и сурово ходившего по комнате, он уже полулежал
в креслах на колесах; правая рука его висела, как плеть, правая сторона щеки и губ отвисла. Матрена, еще более пополневшая, поила
барина чаем с блюдечка, поднося его, видно, не совсем простывшим, так что больной, хлебнув, только морщился и тряс головою.