Неточные совпадения
— В записках местного жителя Афанасия Дьякова, частию опубликованных мною в «Губернских ведомостях», рассказано, что швед пушкарь Егор — думать надо Ингвар, сиречь, упрощенно, Георг — Игорь, — отличаясь смелостью характера и простотой души, сказал Петру
Великому, когда суровый государь этот заглянул проездом в город наш: «Тебе,
царь, кузнечному да литейному делу выучиться бы, в деревянном царстве твоем плотников и без тебя довольно есть».
Заслуженно ненавидя власть
царя, честные люди заочно, с
великой искренностью полюбили «народ» и пошли воскрешать, спасать его.
Промчался обер-полицмейстер Власовский, держась за пояс кучера, а за ним, окруженный конвоем, торжественно проехал дядя
царя,
великий князь Сергей. Хрисанф и Диомидов обнажили головы. Самгин тоже невольно поднял к фуражке руку, но Маракуев, отвернувшись в сторону, упрекнул Хрисанфа...
— Тыл готовим, черт… Трехсотлетие-то для чего празднуется? Напомнить верноподданным, сукиным детям, о
великих заслугах
царей. Всероссийская торгово-промышленная выставка в Киеве будет.
А когда он пригрозил, что позовет полицейского, она, круто свернув с панели, не спеша и какой-то размышляющей походкой перешла мостовую и скрылась за монументом Екатерины
Великой. Самгин подумал, что монумент похож на царь-колокол, а Петербург не похож на русский город.
Берендеи,
Кому из вас удастся до рассвета
Снегурочку увлечь любовью, тот
Из рук
царя, с
великим награжденьем
Возьмет ее, и лучшим гостем будет
За царскими столами на пирах,
На празднике Ярилы.
О
царь!
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
При блеске дня теперь, при всем народе
В твоих глазах,
великий Берендей,
Готова я для жениха и речи
И ласки те сначала повторить.
Невежа ты! Глазеешь, рот разиня,
По сторонам, а батюшка,
великийПремудрый
царь, дивится, что за дура
В высокие хоромы забежала
Незваная. Деревня ты, деревня!
Поди к нему, не бойся, не укусит,
Да кланяйся пониже!
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я был
царем или паном
великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
Вероятно, оттуда, по преданию и старому обычаю, перебрался он на столы
великих князей и
царей московских и в народную современную речь, где слова лебедка и лебедушка остались навсегда выражением ласки и участия.
Не понимаю, отчего лебедь считался в старину лакомым или почетным блюдом у наших
великих князей и даже
царей; вероятно, знали искусство делать его мясо мягким, а мысль, что лебедь служил только украшением стола, должна быть несправедлива.
Не токмо не может быть вреда, но польза; польза от первого до последнего, от малого до
великого, от
царя до последнейшего гражданина.
Он законодатель мудрый, судия правдивый, исполнитель ревностный, он паче всех
царей велик, он вольность дарует всем.
О! дар небес благословенный,
Источник всех
великих дел;
О вольность, вольность, дар бесценный!
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
Исполни сердце твоим жаром,
В нем сильных мышц твоих ударом
Во свет рабства тьму претвори,
Да Брут и Телль еще проснутся,
Седяй во власти, да смятутся
От гласа твоего
цари.
Пройдя немного по берегу реки, я свернул в лес, где
царило великое безмолвие и покой.
Все-таки мы воздадим честь севастопольским героям; они только своей нечеловеческой храбростью спасли наше отечество: там, начиная с матроса Кошки до Корнилова [Корнилов Владимир Алексеевич (1806—1854) — вице-адмирал русского Черноморского флота, один из организаторов Севастопольской обороны; 5 октября 1854 года был смертельно ранен при отражении штурма Малахова кургана.], все были Леониды при Фермопилах [Леониды при Фермопилах — Леонид — спартанский
царь; в 480 году до н. э. защищал узкий проход Фермопилы с тремястами спартанцев, прикрывая от натиска персов отход греческих войск, пока все триста человек не пали смертью храбрых.], — ура
великим севастопольцам!
Растужилася Пахомовна от
великого страха и ужаса:"Не страши мя, государь небесный
царь, превеликиими ужасами; ты не дай мне померети безо времени, не дай скончать живота без святого причастия, без святого причастия, без слезного покаяния!"
— Теперь довольно, — сказал посол и поклонился Паше. Паша сделал то же самое. — О
великий батырь Буздыхан и Кисмет, — сказал посол, — мой владыко, сын солнца, брат луны, повелитель
царей, жалует тебе орден
великого Клизапомпа и дает тебе новый важный титул. Отныне ты будешь называться не просто Берди-Паша, а торжественно: Халда, Балда, Берди-Паша. И знай, что четырехстворчатое имя считается самым высшим титулом в Ниневии. В знак же твоего величия дарую тебе два драгоценных камня: желчный и мочевой.
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная,
великая радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
— Да вот что, хозяин: беда случилась, хуже смерти пришлось; схватили окаянные опричники господина моего, повезли к Слободе с
великою крепостью, сидит он теперь, должно быть, в тюрьме, горем крутит, горе мыкает; а за что сидит, одному богу ведомо; не сотворил никакого дурна ни перед
царем, ни перед господом; постоял лишь за правду, за боярина Морозова да за боярыню его, когда они лукавством своим, среди веселья, на дом напали и дотла разорили.
— Во здравие
великого государя нашего,
царя Ивана Васильевича!
— Садись на коня, скачи к князю Серебряному, отвези ему поклон и скажи, что прошу отпраздновать сегодняшний день: царь-де пожаловал меня милостию
великою, изволил-де снять с меня свою опалу!
А ты дай им, Христос,
царь небесный, дай-ко-се имя твое Христовое, дай-ко-се им те песни сладкие, сказаньица
великие про стару старину да про божьих людей.
Воротились мы в домы и долго ждали, не передумает ли
царь, не вернется ли? Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет государь, что я-де от
великой жалости сердца, не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
— На кого прошу, и сам не ведаю, надежа православный
царь! Не сказал он мне, собака, своего роду-племени! А бью челом твоей царской милости, в бою моем и в увечье, что бил меня своим
великим огурством незнаемый человек!
Стара была его мамка. Взял ее в Верьх еще блаженной памяти
великий князь Василий Иоаннович; служила она еще Елене Глинской. Иоанн родился у нее на руках; у нее же на руках благословил его умирающий отец. Говорили про Онуфревну, что многое ей известно, о чем никто и не подозревает. В малолетство
царя Глинские боялись ее; Шуйские и Бельские старались всячески угождать ей.
Прошли многие годы; впечатление страшной казни изгладилось из памяти народной, но долго еще стояли вдоль кремлевского рва те скромные церкви, и приходившие в них молиться могли слышать панихиды за упокой измученных и избиенных по указу
царя и
великого князя Иоанна Васильевича Четвертого.
К
великой радости зрителей и к немалой потехе
царя, Хомяк стал отступать, думая только о своем спасении; но Митька с медвежьею ловкостью продолжал к нему подскакивать, и оглобля, как буря, гудела над его головою.
— Да здравствует
великий государь наш,
царь Иван Васильевич всея Руси! — сказал Серебряный.
И, узнав о том,
царь вошел в ярость
великую, приказал Морозову отойти от очей своих и отпустить седые волосы, доколе не сымется с него опала. И удалился от двора боярин; и ходит он теперь в смирной одежде, с бородою нечесаною, падают седые волосы на крутое чело. Грустно боярину не видать очей государевых, но не опозорил он своего роду, не сел ниже Годунова!
— Боярин, — ответил Вяземский, —
великий государь велел тебе сказать свой царский указ: «Боярин Дружина!
царь и
великий князь Иван Васильевич всея Руси слагает с тебя гнев свой, сымает с главы твоей свою царскую опалу, милует и прощает тебя во всех твоих винностях; и быть тебе, боярину Дружине, по-прежнему в его,
великого государя, милости, и служить тебе и напредки
великому государю, и писаться твоей чести по-прежнему ж!»
Ты же дерзнул злыми, кусательными словами поносить самого государя,
царя и
великого князя всея Руси, и добрых слуг его на непокорство подымать.
— Спасибо на твоей ласке, государь, много тебе благодарствую; только не пришло еще мне время нести
царю повинную. Тяжелы мои грехи перед богом,
велики винности перед государем; вряд ли простит меня батюшка-царь, а хоча бы и простил, так не приходится бросать товарищей!
Боялись ее, может быть, потому, что она была вдовою очень знатного человека, — грамоты на стенах комнаты ее были жалованы дедам ее мужа старыми русскими
царями: Годуновым, Алексеем и Петром
Великим, — это сказал мне солдат Тюфяев, человек грамотный, всегда читавший Евангелие. Может быть, люди боялись, как бы она не избила своим хлыстом с лиловым камнем в ручке, — говорили, что она уже избила им какого-то важного чиновника.
— К вам теперь обращаюсь, домашние, — продолжал Фома, обращаясь к Гавриле и Фалалею, появившемуся у дверей, — любите господ ваших и исполняйте волю их подобострастно и с кротостью. За это возлюбят вас и господа ваши. А вы, полковник, будьте к ним справедливы и сострадательны. Тот же человек — образ Божий, так сказать, малолетний, врученный вам, как дитя,
царем и отечеством.
Велик долг, но
велика и заслуга ваша!
Великая императрица! чем же воздадим мы тебе за твою матернюю любовь к нам, за сии твои несказанные нам благодеяния? Наполняем сердца наши токмо вящим воспламенением искоренять из света злобу, царства твоего недостойную. Просим
царя царей, да подаст он нам в том свою помощь, а вашему императорскому величеству, истинной матери отечества, с любезным вашего императорского величества сыном, с сею бесценною надеждой нашею, и с дражайшею его супругою, в безмятежном царстве, многие лета благоденствия».
И всюду мелькает белая поддевка Лентовского, а за ним его адъютанты, отставной полковник Жуковский, старик князь Оболенский, важный и исполнительный, и не менее важный молодой и изящный барин Безобразов, тот самый, впоследствии блестящий придворный чин, «друг
великих князей» и представитель
царя в дальневосточной авантюре, кончившейся злополучной японской войной.
По совершенном освобождении от внешних врагов Россия долго еще бедствовала от внутренних мятежей и беспокойств; наконец господь умилосердился над несчастным отечеством нашим: все несогласия прекратились, общий глас народа наименовал
царем русским сына добродетельного Филарета, Михаила Феодоровича Романова, и в 1613 году, 11 числа июля, этот юный
царь, дед
Великого Петра, возложил на главу свою венец Мономахов.
И, на волнах витязя лелея.
Рек Донец: «
Велик ты, Игорь-князь!
Русским землям ты принес веселье,
Из неволи к дому возвратясь». —
«О река! — ответил князь, — немало
И тебе величья! В час ночной
Ты на волнах Игоря качала,
Берег свой серебряный устлала
Для него зеленою травой.
И, когда дремал он под листвою,
Где
царила сумрачная мгла,
Страж ему был гоголь над водою.
Чайка князя в небе стерегла.
Царь небесный
Приял меня в лик ангелов своих,
И я теперь
великий чудотворец!
К его одру,
царю едину зримый,
Явился муж необычайно светел,
И начал с ним беседовать Феодор
И называть
великим патриархом.
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих
царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
Подумай, сын, ты о
царях великих.
Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать
царей,
царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных
великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?
Аплодисментам и восторгам публики нет конца. И всюду, среди этого шума и блеска, мелькает белая поддевка Лентовского, а за ним его адъютанты: отставной полковник Жуковский, старик князь Оболенский, важный и исполнительный, и не менее важный молодой и изящный барин Безобразов, тот самый, что впоследствии был «другом
великих князей» и представителем
царя в дальневосточной авантюре, кончившейся японской войной.
Петр
Великий был
царь божеского ума — он нам цену знал!
— Но у
царя нашего есть верные слуги, они стерегут его силу и славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы против подлых затей революционеров, против конституций и всякой мерзости, пагубной нам, истинно русским людям. В общество это входят графы и князья, знаменитые заслугами
царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам святой старины, и даже, может быть, сами
великие…
— It was a tzar! [Вот это был
царь!] — процедил Фарр, щупая постель, на которой отдыхал
великий преобразователь.
Наполеон не может иметь друзей: ему нужны одни рабы; а благодаря бога наш
царь не захочет быть ничьим рабом; он чувствует собственное свое достоинство и не посрамит чести
великой нации, которая при первом его слове двинется вся навстречу врагам.