Неточные совпадения
Повторяю: если иногда нам кажется, что кто-либо из наших подчиненных действует не вполне согласно с нашими видами, что он не понимает «сути»
и недостаточно
делает «благих начинаний», то это кажется нам ошибочно: не нужно
только торопиться, а просто призвать такого подчиненного
и сказать ему: милостивый государь! неужто вы не понимаете?
— Вот вы увидите, что мы
и теперь накидаем
только шаров, да
и разъедемся, ничего не
сделавши!
— Нет, вы представьте себе, что он со мной
сделал! — докладывал четвертый, — сидит этак он, этак я, а этак стоит Катька-мерзавка… Хорошо.
Только, слышу я, говорит он ей: вы тоже, голубушка, можете сесть… это Катьке-то! Хорошо.
Только я, знаете, смотрю на него, да
и Катька тоже смотрит: не помстилось ли ему! Ничуть не бывало! Сидит себе да бородку пощипывает: «Садитесь, говорит, садитесь!» Это Катьке-то!
Проходя мимо шкафа, он улыбался
и делал головой иронический жест, но даже малопроницательный человек мог догадаться, что
и улыбкой
и жестом он
только обманывает самого себя.
Это вдвойне меня огорчило: во-первых, потому, что я искренно любил Феденьку
и мне всегда казалось, что он может
сделать свою карьеру
только на либеральной почве, а во-вторых,
и потому, что меня в это время уже сильно начали смущать будущие судьбы русского либерализма.
И вот, опять-таки в угоду ему, она решается сказать несколько слов об усилении власти
и о том, что на помпадурах должен лежать лишь высший надзор, а не подробности; но она
делает это так нерешительно
и с таким множеством оговорок, что Феденька чувствует свою власть не
только не усиленною этим наивным вмешательством, но даже значительно умаленною.
Многое потому
только кажется нам преувеличением, что мы без должного внимания относимся к тому, что делается вокруг нас. Действительность слишком примелькалась нам, да
и мы сами как-то отвыкли отдавать себе отчет даже в тех наблюдениях, которые мы несомненно
делаем. Поэтому, когда литература называет вещи не совсем теми именами, с которыми мы привыкли встречаться в обыденной жизни, нам думается уже, что это небывальщина.
Я не знаю, что собственно
делал Сережа, сидя в деревне, но думаю, что он, по обыкновению своему, клеил, вырезывал
и строгал, потому что крестьянская реформа не
только не застигла его врасплох, как других, но, напротив того, он встретил ее во всеоружии
и сразу сумел поставить свое хозяйство на новую ногу.
Стоит
только сказать самому себе: надо
делать совершенно противоположное тому, что
делают все прочие помпадуры, —
и результаты получатся громадные.
Он же, ласковый
и простодушный, ходил по улицам
и не
только никого не ловил, но, напротив того, радовался, что всякий при каком-нибудь деле находится, а он один ничего не
делает и тем целому городу счастье приносит.
И вдруг его обожгло. Из-за первого же угла, словно из-под земли, вырос квартальный
и, гордый сознанием исполненного долга,
делал рукою под козырек. В испуге он взглянул вперед: там в перспективе виднелся целый лес квартальных, которые, казалось,
только и ждали момента, чтоб вытянуться
и сделать под козырек. Он понял, что
и на сей раз его назначение, как помпадура, не будет выполнено.
И, к удивлению моему, он не
только не бросился меня бить (как это почти всегда
делают заблуждающиеся молодые люди), но даже протянул мне обе руки
и, в свою очередь, объявил, что он русский
и занимает в своем отечестве ранг помпадура.
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь с нами и, на беду мою, почти не выходит из дома, так что я недели две
только и делала, что пряталась от него. Какую бездну ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он с собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Судья тоже, который
только что был пред моим приходом, ездит
только за зайцами, в присутственных местах держит собак
и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня
и приятель, — поведения самого предосудительного.
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя!
Только выйду куда-нибудь, уж
и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты
и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не
делала; чего
только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Когда человек
и без законов имеет возможность
делать все, что угодно, то странно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое не
только не распространяет, но именно ограничивает эту возможность.