Неточные совпадения
Автор однажды высказал в обществе молодых деревенских девиц, что,
по его мнению, если девушка мечтает при луне, так это прекрасно рекомендует ее сердце, — все рассмеялись и сказали в один голос: «Какие глупости мечтать!» Наш великий Пушкин, призванный, кажется, быть вечным любимцем женщин, Пушкин, которого барышни моего
времени знали всего почти наизусть, которого Татьяна была для них идеалом, — нынешние барышни почти не читали этого Пушкина, но зато поглотили целые сотни томов Дюма и Поля Феваля [Феваль Поль (1817—1887) — французский писатель, автор бульварных романов.], и знаете ли почему? — потому что там описывается двор, великолепные гостиные героинь и торжественные поезды.
Героиня моя была не такова: очень умненькая, добрая, отчасти сентиментальная и чувствительная, она в то же
время сидела сгорбившись, не умела танцевать вальс в два темпа, не играла совершенно на фортепьяно и по-французски произносила — же-не-ве-па, же-не-пе-па.
Так
время шло. Настеньке было уж за двадцать; женихов у ней не было, кроме одного, впрочем, случая. Отвратительный Медиокритский, после бала у генеральши, вдруг начал каждое воскресенье являться
по вечерам с гитарой к Петру Михайлычу и, посидев немного, всякий раз просил позволения что-нибудь спеть и сыграть. Старик
по своей снисходительности принимал его и слушал. Медиокритский всегда почти начинал, устремив на Настеньку нежный взор...
— Превосходно знают свой предмет; профессорской кафедры
по своим познаниям достойны, — вмешался Годнев. — Может быть, даже вы знакомы
по университету? Судя
по летам, должно быть одного
времени.
— Верно,
по каким-нибудь делам сюда приехали? — продолжала генеральша. Она сочла Калиновича за приехавшего из Петербурга чиновника, которого ждали в то
время в город.
Я сам воспитывался в Московском университете,
по словесному факультету, и в мое
время весьма справедливо и достойно славился Мерзляков.
— Гоголя, по-моему, чересчур уж захвалили, — отвечал старик решительно. — Конечно, кто у него может это отнять: превеселый писатель! Все это у него выходит живо, точно видишь перед собой, все это от души смешно и в то же
время правдоподобно; но…
— Да, пожалуй, по-нашему с тобой, Флегонт Михайлыч, и так бы; да нынче, сударь, другие уж
времена, другие нравы.
Хотя поток
времени унес далеко счастливые дни моей юности, когда имел я счастие быть вашим однокашником, и фортуна поставила вас, достойно возвыся, на слишком высокую, сравнительно со мной, ступень мирских почестей, но, питая полную уверенность в неизменность вашу во всех благородных чувствованиях и зная вашу полезную, доказанную многими опытами любовь к успехам русской литературы, беру на себя смелость представить на ваш образованный суд сочинение в повествовательном роде одного молодого человека, воспитанника Московского университета и моего преемника
по службе, который желал бы поместить свой труд в одном из петербургских периодических изданий.
Взяв рукопись, Петр Михайлыч первоначально перекрестился и, проговорив: «С богом, любезная, иди к невским берегам», — начал запаковывать ее с таким старанием, как бы отправлял какое-нибудь собственное сочинение, за которое ему предстояло получить
по крайней мере миллион или бессмертие. В то
время, как он занят был этим делом, капитан заметил, что Калинович наклонился к Настеньке и сказал ей что-то на ухо.
В это же самое
время с заднего двора квартиры молодого смотрителя промелькнула чья-то тень, спустилась к реке и начала пробираться, прячась за установленные
по всему берегу березовые поленницы.
— Как, я думаю, трудно сочинять — я часто об этом думаю, — сказала Полина. — Когда, судя
по себе, письма иногда не в состоянии написать, а тут надобно сочинить целый роман! В это
время, я полагаю, ни о чем другом не надобно думать, а то сейчас потеряешь нить мыслей и рассеешься.
В это
время, к неописанному ужасу обеих дам, вдруг пробежала
по зале мышь, и с этого завязался разговор о привидениях, предчувствиях и ясновидящих.
— А что, Яков Васильич, теперь у вас
время свободное, а лето жаркое, в городе душно, пыльно: не подарите ли вы нас этим месяцем и не погостите ли у меня в деревне? Нам доставили бы вы этим большое удовольствие, а себе, может быть, маленькое развлечение. У меня местоположение порядочное, есть тоже садишко, кое-какая речонка, а кстати вот mademoiselle Полина с своей мамашей будут жить
по соседству от нас, в своем замке…
За лесом пошли дачи князя, и с первым шагом на них Калинович почувствовал, что он едет
по владениям помещика нашего
времени.
Что нам, прозаистам, делать, как не заниматься материальными благами? — отвечал тот и, попросив гостя располагать своим
временем без церемонии, извинился и ушел в кабинет позаняться кой-чем
по хозяйству.
— Нет, не строгий, а дельный человек, — возразил князь, —
по благородству чувств своих — это рыцарь нашего
времени, — продолжал он, садясь около судьи и ударяя его
по коленке, — я его знаю с прапорщичьего чина; мы с ним вместе делали кампанию двадцать восьмого года, и только что не спали под одной шинелью. Я когда услышал, что его назначили сюда губернатором, так от души порадовался. Это приобретение для губернии.
Лицо это было некто Четвериков, холостяк, откупщик нескольких губерний, значительный участник
по золотым приискам в Сибири. Все это, впрочем, он наследовал от отца и все это шло заведенным порядком, помимо его воли. Сам же он был только скуп, отчасти фат и все
время проводил в том, что читал французские романы и газеты, непомерно ел и ездил беспрестанно из имения, соседнего с князем, в Сибирь, а из Сибири в Москву и Петербург. Когда его спрашивали, где он больше живет, он отвечал: «В экипаже».
Знаете ли, что я и мое образование, которое
по тому
времени, в котором я начинал жить, было не совсем заурядное, и мои способности, которые тоже из ряда посредственных выходили, и, наконец, самое здоровье — все это я должен был растратить в себе и сделаться прожектером, аферистом, купцом, для того чтоб поддержать и воспитать семью, как прилично моему роду.
— Пушкин был человек с состоянием, получал
по червонцу за стих, да и тот постоянно и беспрерывно нуждался; а Полевой, так уж я лично это знаю, когда дал ему пятьсот рублей взаймы, так он со слезами благодарил меня, потому что у него полтинника в это
время не было в кармане.
Во весь остальной вечер он был мрачен. Затаенные в душе страдания подняли в нем
по обыкновению желчь. Петр Михайлыч спросил было, как у князя проводилось
время. Калинович сделал гримасу.
— Все вертишься под ногами… покричи еще у меня; удавлю каналью! — проговорил, уходя, Флегонт Михайлыч, и
по выражению глаз его можно было верить, что он способен был в настоящую минуту удавить свою любимицу, которая, как бы поняв это, спустя только несколько
времени осмелилась выйти из-под стула и, отворив сама мордой двери, нагнала своего патрона, куда-то пошедшего не домой, и стала следовать за ним, сохраняя почтительное отдаление.
Чем ближе подходило
время отъезда, тем тошней становилось Калиновичу, и так как цену людям, истинно нас любящим, мы
по большей части узнаем в то
время, когда их теряем, то, не говоря уже о голосе совести, который не умолкал ни перед какими доводами рассудка, привязанность к Настеньке как бы росла в нем с каждым часом более и более: никогда еще не казалась она ему так мила, и одна мысль покинуть ее, и покинуть, может быть, навсегда, заставляла его сердце обливаться кровью.
— Я на это неспособен; а что, конечно, считаю себя вправе говорить об этом всему Петербургу, — отвечал Дубовский, и, так как обед в это
время кончился, он встал и, поматывая головой, начал ходить
по комнате.
А мы, маленькие чиновники, воротим год-то годенский, копны бумаги одной испишем, и все берем даром жалованье — что ты прикажешь делать? — воскликнул Забоков; но в это
время дверь кабинета отворилась, и быстро прошел
по зале новый вице-директор.
— Очень бы желал, — начал он, подняв голову, — сделать для князя приятное… Теперь у меня
времени нет, но, пожалуйста, когда вы будете писать к нему, то скажите, что я по-прежнему его люблю и уважаю и недоволен только тем, что он нынче редко стал ездить в Петербург.
— Да-а, пожалуйста! — повторил директор. — В отношении собственно вас могу только, если уж вам это непременно угодно, могу зачислить вас писцом без жалованья, и в то же
время должен предуведомить, что более десяти молодых людей терпят у меня подобную участь и, конечно,
по старшинству
времени, должны раньше вас получить назначение, если только выйдет какое-нибудь, но когда именно дойдет до вас очередь — не могу ничего сказать, ни обещать определительно.
— Благодаря нашему развитию мы не можем,
по крайней мере долгое
время, обманываться собственными чувствами.
— Знаете что? Вы прекрасно читаете; у вас решительно сценическое дарование! — проговорил, наконец, Белавин, сохранявший все это
время такое выражение в лице,
по которому решительно нельзя было угадать, что у него на уме.
— Э, помилуйте! Что может быть хорошего в нашем захолустье! — произнес князь. — Я, впрочем, последнее
время был все в хлопотах.
По случаю смерти нашей почтенной старушки, которая, кроме уж горести, которую нам причинила… надобно было все привести хоть в какую-нибудь ясность. Состояние осталось громаднейшее, какого никто и никогда не ожидал. Одних денег билетами на пятьсот тысяч серебром… страшно, что такое!
— Я бы, конечно, ваше сиятельство, никогда не решился начинать этого разговора; но, сколько раз ни бывал в последнее
время у mademoiselle Полины, она по-прежнему ко мне внимательна.
А вы, наш друг и Аристид [Аристид (ок. 540—467 до н. э.) — древнегреческий политический деятель и полководец, получивший прозвание «Справедливый».], превосходные обеды которого мы поглощаем, утопая в наслаждении, вы, как всем известно,
по случаю одного наследства десять лет (а это немножко труднее, чем один раз шагнуть против совести), десять лет вели такого рода тактику, что мы теперь совершенно обеспечены касательно ваших обедов на все будущее
время.
Рыдания Настеньки между тем раздавались громче и громче
по комнатам. Белавин, возмущенный и оскорбленный до глубины души всей этой сценой, сидел некоторое
время задумавшись.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее
время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный и белокурый; но в этом только и заключались,
по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг в жизни.
Как и зачем он тут появился? Еще полчаса перед тем он выбежал, как полоумный, из дому, бродил несколько
времени по улицам, случайно очутился на пожаре и бросился в огонь не погибающую, кажется, спасать, а искать там своей смерти: так, видно, много прелести и наслаждения принесло ему брачное ложе.
Когда, задумавшись и заложив руки назад, он ходил
по своей огромной зале, то во всей его солидной посадке тела, в покрое даже самого фрака, так и чувствовался будущий действительный статский советник, хоть в то же
время добросовестность автора заставляет меня сказать, что все это спокойствие была чисто одна личина: в душе Калинович страдал и беспрестанно думал о Настеньке!
Вот клянусь вам спасителем, — продолжал вице-губернатор, окончательно разгорячившись и показывая на образ, — что если вы не дадите мне… теперь уж не десять, а пятнадцать тысяч, когда заартачились, если не пожертвуете этой суммой, то каждое воскресенье, каждый праздник я велю во всей губернии запирать кабаки во
время обедни и при малейшем намеке на участие ваших целовальников в воровстве и буйствах буду держать их в острогах
по целым годам!
Молодой прокурор, решившийся в последнее
время кончить свою танцевальную карьеру и жениться именно на дочери губернского предводителя, тоже вошел к управляющему губерниею с вопросом,
по какому именно делу содержится в тюремном замке арестант, коллежский советник, князь Иван Раменский и в какой мере важны взводимые на него обвинения.
Вице-губернатор, показав ему головой, что он может уйти, опустился в кресло и глубоко задумался: видно, и ему нелегок пришелся настоящий его пост, особенно в последнее
время: седины на висках распространились
по всей уж голове; взгляд был какой-то растерянный, руки опущены; словом, перед вами был человек как бы совсем нравственно разбитый…
— На этих словах Полина приостановилась, но потом, горько улыбнувшись, снова продолжала: — Обиднее всего для меня то, что сам на мне женился решительно
по расчету и никогда мне не был настоящим мужем, а в то же
время мстит и преследует меня за мое прошедшее.
Полина зарыдала… Но в это
время раздался шум, и послышались явственные шаги
по коридору. Князь вздрогнул и отскочил от нее; та тоже, сама не зная чего, испугалась и поспешно отерла слезы.
— Все это вздор и со
временем поправится, но тут такого рода обстоятельство открывается… — начал князь каким-то протяжным тоном, — господин этот выведен в люди и держится теперь решительно
по милости своей жены…
Впрочем, надобно сказать, что и вся публика, если и не так явно, то в душе ахала и охала. Превосходную актрису, которую предстояло видеть, все почти забыли, и все ожидали, когда и как появится новый кумир, к которому устремлены были теперь все помыслы. Полицейский хожалый первый завидел двух рыжих вице-губернаторских рысаков и, с остервенением бросившись на подъехавшего в это
время к подъезду с купцом извозчика, начал его лупить палкой
по голове и
по роже, говоря...
По всему было заметно, что Калинович никак не ожидал удара с этой стороны. Удивленный, взбешенный и в то же
время испуганный мыслью об общественной огласке и другими соображениями, он на первых порах как бы совершенно потерялся и, сам не зная, что предпринять, судорожно позвонил.
— Во
времена это происходило еще древние, старые… жил-был
по деревне мужик жаднеющий… бывало, на обухе рожь молотить примется, зернышка не уронит; только было у него, промеж прочего другого именья, стадо овец…
Но в то
время как служебная деятельность была разлита таким образом
по всем судебным и административным артериям, в обществе распространилась довольно странная молва: Сашка Козленев, как известный театрал, знавший все закулисные тайны, первый начал ездить
по городу и болтать, что новый губернатор — этот идеал чиновничьего поведения — тотчас после отъезда жены приблизил к себе актрису Минаеву и проводит с ней все вечера.
— Ни стыдиться, ни скрывать этого не намерен! — повторял губернатор, а потом вдруг обратился к Экзархатову. — Послушайте! — начал он. — Не хотите ли, пока есть еще
время, вместо настоящей вашей службы получить место какого-нибудь городничего или исправника, окружного, наконец, начальника?.. Я,
по своему влиянию, могу еще теперь сделать это для вас.