Неточные совпадения
— В человеке, кроме души, — объяснил он, — существует еще агент, называемый «Архей» — сила
жизни, и вот вы этой жизненной силой и продолжаете жить, пока к вам не возвратится душа…
На это есть очень прямое указание в нашей русской поговорке: «души она — положим, мать, сестра, жена, невеста — не слышит по нем»… Значит,
вся ее душа с ним, а между тем эта мать или жена живет физическою жизнию, — то есть этим Археем.
Все успехи в
жизни своей Крапчик нисколько не приписывал себе, а, напротив, говорил, что ради житейских благ он ни единым пальцем не пошевелил, но что
все это лилось
на него по великой милости божией.
Сверх того, она утверждала, что люди деловые, рассудительные пускай женятся
на каких им угодно неземных существах, но что людям с душой доброй, благородной следует выбирать себе подругу
жизни, которая умела бы хозяйничать и везде во
всем распорядиться.
—
Жизнь людей, нравственно связанных между собою, похожа
на концентрические круги, у которых один центр, и вот в известный момент два лица помещались в самом центре материального и психического сближения; потом они переходят каждый по своему отдельному радиусу в один, в другой концентрик: таким образом
все удаляются друг от друга; но связь существенная у них, заметьте, не прервана: они могут еще сообщаться посредством радиусов и, взаимно действуя, даже умерщвлять один другого, и не выстрелом в портрет, а скорей глубоким помыслом, могущественным движением воли в желаемом направлении.
«Имею удовольствие препроводить Вам при сем жития святых и книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Читайте
все сие со вниманием: тут Вы найдете вехи, поставленные нам
на пути к будущей
жизни, о которой Вы теперь болеете Вашей юной душой. Еще посылаю Вам книгу,
на русском языке, Сен-Мартена об истине и заблуждениях. Перевод очень верный. Если что будет затруднять Вас в понимании, спрашивайте меня. Может быть, при моей душевной готовности помогать Вам, я и сумею растолковать».
— Во
всю жизнь мою еще никогда не простуживался, — отвечал, усмехаясь, молодой человек, сбрасывая шинель и калоши, причем оказалось, что он был в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки,
всей своей наружностью, за исключением голубых глаз и некрасивого, толстоватого носа, мало напоминал русского, а скорее смахивал
на итальянца; волосы молодой человек имел густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики лежали у него
на губах, как бы две приклеенные раковинки, а также
на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
Не для услады своей и читателя рассказывает
все это автор, но по правдивости бытописателя, ибо картина человеческой
жизни представляет не одни благоухающие сердечной чистотой светлые образы, а большею частию она кишит фигурами непривлекательными и отталкивающими, и в то же время кто станет отрицать, что
на каждом авторе лежит неотклонимая обязанность напрягать
все усилия, чтобы открыть и в неприглядной группе людей некоторые, по выражению Егора Егорыча, изящные душевные качества, каковые, например, действительно и таились в его племяннике?
Ченцов, прежде
всего, по натуре своей был великодушен:
на дуэли, которую он имел с человеком, соблазнившим его первую жену, он мог, после промаха того, убить его наверняк, потому что имел право стрелять в своего врага
на десяти шагах; но Ченцов не сделал того, а спросил противника, даст ли он клятву
всю жизнь не покидать отнятой им у него женщины.
Катрин довольно долго ждала его и переживала мучительнейшие минуты. «Что, если ей придется
всю жизнь так жить с мужем?» — думалось ей, она любит его до сумасшествия, а он ее не любит нисколько и, кроме того, обманывает
на каждом шагу. «Неужели же, — спрашивала себя далее Катрин, — это чувство будет в ней продолжаться вечно?» — «Будет!» — ответила было она
на первых порах себе. «Нет, — отвергнула затем, — это невозможно, иначе я не перенесу и умру!»
Услышав это, отец Василий очень затуманился: от здоровья и
жизни Егора Егорыча зависело
все его благосостояние, как священника, состоявшего
на руге, а потому он заметно стал спешить дослужить обедню.
— И сделайте, не робейте!.. — бормотал Егор Егорыч. — Возьмем самое дурное предположение, что вас за совершение масонского обряда лишили бы вашего сана, то — вот вам бог порукой — я обеспечиваю вас и вашу семью
на всю вашу
жизнь; верите вы мне?
Первое: вы должны быть скромны и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и
всего того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие
на полное повиновение, без которого не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную
жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами не убийцею
всего вашего бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из мира труда и пота в область успокоения и награды.
На это gnadige Frau не нашлась, что и сказать. В первый еще раз в
жизни своей она до такой степени растерялась, что у нее
все мысли как бы перепутались в голове.
— Нет-с, это не от семьи зависит, а человеком выходит! — воскликнул Аггей Никитич. — У нас, например, некоторые ротные командиры тоже порядочно плутовали, но я, видит бог, копейкой казенной никогда не воспользовался… А тут вдруг каким хапалом оказался!.. Просто, я вам говорю,
на всю мою
жизнь осрамлен!.. Как я там ни уверял
всех, что это глупая выдумка почтальонов, однако
все очень хорошо понимают, что те бы выдумать не смели!
Таким образом, отец Василий должен был
на всю остальную
жизнь потерять всякую надежду заявить себя обществу в том, что составляло его главную силу и достоинство, а это было для него, как человека честолюбивого, горше смерти.
— О, нет, зачем же? — воскликнула она. — Если бы я стала получать с вас
все ваши долги мне, вам пришлось бы много заплатить; и я теперь требую от вас одного, чтобы вы мне выдали бумагу
на свободное прожитие в продолжение
всей моей
жизни, потому что я желаю навсегда разъехаться с вами и жить в разных домах.
— А я вас не прощаю и не извиняю, — ответила та ему, — и скажу прямо: если вам не угодно будет дать сегодня же бумагу, которую я требую от вас, то я еду к генерал-губернатору и расскажу ему
всю мою
жизнь с вами, — как вы развращали первого моего мужа и подставляли ему любовниц, как потом женились
на мне и прибрали к себе в руки
весь капитал покойного отца, и, наконец, передам ему те подозрения, которые имеет
на вас Марфин и по которым подан
на вас донос.
Перенося
все эти лишения, Миропа Дмитриевна весьма справедливо в мыслях своих уподобляла себя человеку, который стоит по горло в воде, жаждет пить и ни капли не может проглотить этой воды, потому что Аггей Никитич, несмотря
на свое ротозейство, сумел, однако, прекратить всякие пути для достижения Миропою Дмитриевною главной цели ее
жизни; только в последнее время она успела открыть маленькую лазейку для себя, и то произошло отчасти случайно.
— Пожалуйста, прошу тебя, не ссылайся
на это! Ты без всяких масонов можешь быть
всю жизнь исправником, потому что тебя
все очень любят и считают за примерного чиновника.
При других обстоятельствах я
всю бы
жизнь, конечно, отдал пани Вибель, но теперь…» О, как проклинал себя Аггей Никитич за свою глупую историю в Синькове с камер-юнкером, за свою непристойную выходку против пани Вибель, даже за свое возобновление знакомства с добрейшим аптекарем, и в голове его возникло намерение опять сойтись с пани Вибель, сказать ей, что он свободен, и умолять ее, чтобы она ему
все простила, а затем, не рассуждая больше ни о чем, Аггей Никитич не далее как через день отправился
на квартиру пани Вибель, но, к ужасу своему, еще подходя, он увидел, что ставни квартиры пани Вибель были затворены.
— Гроб, предстоящий взорам нашим, братья, изображает тление и смерть, печальные предметы, напоминающие нам гибельные следы падения человека, предназначенного в первобытном состоянии своем к наслаждению непрестанным бытием и сохранившим даже доселе сие желание; но,
на горе нам, истинная
жизнь, вдунутая в мир, поглощена смертию, и ныне влачимая нами
жизнь представляет борение и дисгармонию, следовательно, состояние насильственное и несогласное с великим предопределением человека, а потому смерть и тление сделались непременным законом, которому
все мы, а равно и натура
вся, должны подвергнуться, дабы могли мы быть возвращены в первоначальное свое благородство и достоинство.
— Потому что-с, — объяснил он, — нам надо
всю жизнь плутовать, а то откедова же добудешь? Извольте-ка вы рассудить: с мужика барин берет, царь берет, всякий что ни
на есть чиновник берет, а ведь у нас только две руки
на работу, как и у других прочих; за неволю плутуешь, и иди потом за то в ад кромешный.
Прося об отпущении ему этого греха, Егор Егорыч вместе с тем умолял свою супругу предаться
всем радостям земной
жизни, прелесть которой может оценить только человек, уже лежащий
на одре смерти, и первою из земных радостей Егор Егорыч считал любовь.
— Ну, тогда что же, он
всю жизнь будет жить у меня
на квартире и я должна буду содержать его?