— Так разве ж можно, быв так близко к вам, не поклоняться вашей красоте?.. Разве ж вы, панна Жиглинская, не
знаете ваших чарующих прелестей? Перед вами быв, надо ж или боготворить вас, или бежать от вас!..
Неточные совпадения
— Да,
вашим, но не моим, а князь — мой знакомый, вы это очень хорошо
знаете, и я просила бы вас не унижать меня в глазах его, — проговорила резко Елена.
— Но кроме там
вашего князя Якова Долгорукова мало ли было государственных людей из князей? — воскликнула Анна Юрьевна. — Сколько я сама
знала за границей отличнейших дипломатов и посланников из русских князей!..
— Как не думал? — воскликнул барон. — Я положительно
знаю, что водопровод
ваш и Сухареву башню построил Брюс.
— А тем, что вы сами очень хорошо
знаете — чем, но только из принципов
ваших хотите показать, что вам ничего это не значит.
—
Ваше это дело!.. Вам лучше это
знать! — сказал Миклаков.
— Быть
вашим судьей!.. — повторил тот хоть и комически, но не без некоторого, кажется, чувства самодовольства. — Прежде всего-с я желал бы
знать, что признает ли, например, Елена Николаевна некоторое нравственное право за мотивами, побуждающими князя известным образом действовать и чувствовать?
— Одну только
вашу капризную волю и желание, потому что предмета этого вы не изучали, не
знаете хорошо; тогда как родители, действующие по здравому смыслу, очень твердо и положительно могут объяснить своим детям: «Милые мои, мы вас окрестили православными, потому что вы русские, а в России всего удобнее быть православным!»
— Я думал, бог
знает что случилось: останавливаюсь… он соскакивает с своего экипажа, подбегает ко мне: „Дайте-ка, говорит, мне
вашу шляпу, а я вам отдам мою шапку.
«Любезный князь! Незнакомые вам люди желают вас уведомить, что жена
ваша вам неверна и дает рандеву господину Миклакову, с которым каждый вечер встречается в
вашей гостиной; об этом
знают в свете, и честь
вашей фамилии обязывает вас отомстить княгине и
вашему коварному ривалю».
— И вообще я желал бы
знать, — начал Миклаков снова, — что хорошо ли вы обдумали
ваше решение отправить княгиню за границу и чтобы я ей сопутствовал?
— Да,
знаю ж! — воскликнул Жуквич. — И как землячку, прошу вас не оставить меня
вашим вниманием! — прибавил он с улыбкою и протягивая Елене руку.
— Но прежде я желал бы
знать: как вы очутились в этой клетке? Что князя вы кинули, это я слышал еще в Европе, а потому, приехав сюда, послал только спросить к нему в дом, где вы живете… Мне сказали — в таком-то казенном доме… Я в оный; но мне говорят, что вы оттуда переехали в сию гостиницу, где и нахожу вас, наконец. Вы, говорят, там служили и, по обыкновению
вашему, вероятно, рассорились с
вашим начальством?
— Но состояние-то-с, состояние-то, поймите вы!.. — старался было убедить Елену Елпидифор Мартыныч. — Вы, еще бог
знает, будете ли богаты, а князь, мы
знаем, что богат и сделает сына
вашего богачом.
— Оттого, что я сама не
знаю тех убеждений, которые вы желаете, чтобы я внушала дочерям
вашим.
Вы, в этом случае, одна из особ, — которую я очень хорошо
знаю: я видел
вашу дружбу,
вашу преданность княгине и убежден, что женщина, способная быть таким другом, может быть хорошей и полезной руководительницей детям…
— Вот это так вернее и естественнее! — подхватила Елена. — А вы
знаете, что княгиня
ваша вышла замуж за барона Мингера, и оба, говорят, наслаждаются жизнию?
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь
знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость,
ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не
знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы
вашей Авдотьи, которая, не
знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Хлестаков. Нет, нет, не отговаривайтесь! Мне хочется
узнать непременно
ваш вкус.
Осип. Да на что мне она? Не
знаю я разве, что такое кровать? У меня есть ноги; я и постою. Зачем мне
ваша кровать?
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как
вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я и сам не
знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.