Неточные совпадения
— Не знаю-с, какой я начальник! — произнес он
голосом, полным некоторой торжественности. — Но знаю, что состав моих чиновников по своим умственным и нравственным качествам, конечно, есть лучший в Петербурге…
В
голосе старика невольно слышалась еще не остывшая досада; затем он, мотнув пригласительно барону головой, ушел
с ним в кабинет.
— Какое-с? — спросил он ее не совсем спокойным
голосом.
— Совершеннейшее! — воскликнул князь, смотря на потолок. — А что, — продолжал он
с некоторой расстановкой и точно не решаясь вдруг спросить о том, о чем ему хотелось спросить: — Анна Юрьевна ничего тебе не говорила про свою подчиненную Елену?.. —
Голос у него при этом был какой-то странный.
— Нет-с, я служить не могу! — произнес он глубоко оскорбленным
голосом.
Выведенная всем этим из терпения, Елена даже раз сказала князю: «Пойдемте в мою комнату, там будет нам уединеннее!» — «И я
с вами пойду!» — проговорила при этом сейчас же госпожа Жиглинская самым кротким
голосом.
— Это
с чего вам пришло в голову? — спросил, сколько возможно насмешливым и даже суровым
голосом, князь. Но если бы в комнате было несколько посветлее, то Анна Юрьевна очень хорошо могла бы заметить, как он при этом покраснел.
Анна Юрьевна вовсе не считала любовь чем-нибудь нехорошим или преступным, но все-таки этот заезд к ней кузена со своей любовницей, которая была подчиненною Анны Юрьевны, показался ей несколько странным и не совсем приличным
с его стороны, и потому, как она ни старалась скрыть это чувство, но оно выразилось в ее
голосе и во всех манерах ее.
— Почему же я говорю утопию? — спросила Елена удивленным
голосом: ее больше всего поразило то,
с какой это стати и в каком значении употребила тут Анна Юрьевна слово «утопия».
— Нет-с, этого нельзя, — сказал он ему не совсем, впрочем, смелым
голосом.
— Но научите же, по крайней мере, меня, — продолжала княгиня, и в
голосе ее послышались рыдания, — как я должна себя вести; встречаться и видеться
с ней я не могу: это выше сил моих!
— Ваши страдания, поверьте вы мне, слишком для меня тяжелы! — начал князь, и от душевного волнения у него даже пересохло во рту и
голос прервался, так что он принужден был подойти к стоявшему на столе графину
с водой, налил из него целый стакан и залпом выпил его.
На этом его решении вдруг раздался
голос с террасы...
— Что такое
с вами, какой вы сегодня пасмурный? — спросил он его заискивающим
голосом.
— Но какое же его чувство ко мне, как вы находите, серьезное или пустое? — спрашивала Елена настойчиво, но
с заметным трепетом в
голосе.
— Я как-то раз гуляла, — начала она, по обыкновению, своим ровным и кротким
голосом, — и вдруг на даче у Жиглинских вижу вашего мужа! Никак не ожидала, что он
с ними знаком!
— Эта дочь госпожи Жиглинской, — начала она
с некоторым одушевлением и не столько ровным и монотонным
голосом, — говорят, чистейшая нигилистка!
— Не знаю, — отвечала
с небольшою досадой г-жа Петицкая, — я знаю только одно, — продолжала она каким-то шипящим
голосом, — что она развратнейшее существо в мире!
— В таком случае, пойдемте! — проговорила Елена довольным
голосом; она нисколько даже не подозревала о волновавших князя чувствованиях, так как он последнее время очень спокойно и
с некоторым как бы удовольствием рассказывал ей, что барон ухаживает за княгиней и что между ними сильная дружба затевается!
— Все это так-с!.. Но суть-то тут не в том! — воскликнул князь каким-то грустно-размышляющим
голосом. — А в том, что мы двойственны: нам и старой дороги жаль и по новой смертельно идти хочется, и это явление чисто продукт нашего времени и нашего воспитания.
— Слушаю-с! — повторил еще раз смиренным
голосом Елпидифор Мартыныч и стал раскланиваться
с Анной Юрьевной.
— Слушаю-с! — сказал и на это
с покорностью Елпидифор Мартыныч. — А вы ничего не изволите сказать князю при свидании об этих тридцати тысячах на младенца, о которых я вам докладывал?.. — прибавил он самым простодушным
голосом.
— Вот эта княгиня, — продолжал Архангелов более уже тихим
голосом и показывая глазами на княгиню и барона, —
с этим бароном вожжается!
— Все! — отвечала Елена задыхающимся
голосом. — Как же? Как он смел оскорбить княгиню!.. Я бы убить его советовала вам! — прибавила она
с насмешкой.
— Нисколько!.. Нисколько!.. Вы должны извиняться передо мною совершенно в другом!.. — воскликнула княгиня, и
голос ее в этом случае до того был искренен и правдив, что князь невольно подумал: «Неужели же она невинна?» — и вместе
с тем он представить себе без ужаса не мог, что теперь делается
с Еленой.
— Верно,
с князем что-нибудь вышло?.. Непременно уж так, непременно! — произнесла Елизавета Петровна каким-то успокоивающим
голосом.
— Но ты только выслушай меня… выслушай несколько моих слов!.. — произнесла Елизавета Петровна вкрадчивым
голосом. — Я, как мать, буду говорить
с тобою совершенно откровенно: ты любишь князя, — прекрасно!.. Он что-то такое дурно поступил против тебя, рассердил тебя, — прекрасно! Но дай пройти этому хоть один день, обсуди все это хорошенько, и ты увидишь, что тебе многое в ином свете представится! Я сама любила и знаю по опыту, что все потом иначе представляется.
Большая часть мужчин несколько удивленным
голосом отвечали: «Нет-с, не знаем!», но двое или трое из них сказали ей: «Знаем-с!»
— Нет, не видала!.. — отвечала та почти задыхающимся
голосом: встретиться и беседовать в такую минуту
с г-жою Петицкой было почти невыносимо для Елены, тем более, что, как ни мало она знала ее, но уже чувствовала к ней полное отвращение.
— Что делать! — произнес в свою очередь невеселым
голосом Миклаков. — Но мне хотелось бы, — прибавил он
с некоторою улыбкою, — не только что вестником вашим быть, но и врачом вашим душевным: помочь и пособить вам сколько-нибудь.
— Ни взглядом, ни словом не обнаружу сего грубого чувства пред вами, — отвечал
с оттенком веселости князь. — Но она все-таки не очень огорчилась? — прибавил он озабоченным
голосом.
После 15 августа Григоровы, Анна Юрьевна и Жиглинские предположили переехать
с дач в город, и накануне переезда князь, сверх обыкновения, обедал дома. Барон за этим обедом был какой-то сконфуженный. В половине обеда, наконец, он обратился к княгине и к князю и проговорил несколько умиленным и торжественным
голосом...
— Ни за что на свете, ни за что! Чтобы связать себя
с кем-нибудь — никогда!.. — воскликнула Анна Юрьевна и таким решительным
голосом, что барон сразу понял, что она в самом деле искренно не желает ни за кого выйти замуж, но чтобы она не хотела вступить
с ним в какие-либо другие, не столь прочные отношения, — это было для него еще под сомнением.
— Казенный-с! — проговорил он каким-то мрачным
голосом.
— Что ж, разве Анна Юрьевна и выгонит меня по этому письму? — спросила она
с раздувшимися ноздрями и дрожащим немного
голосом.
— Теперь, конечно, давайте! Не
с голоду же умирать! — отвечала Елена, пожимая плечами. — Не думала я так повести жизнь, — продолжала она почти отчаянным
голосом, — и вы, по крайней мере, — отнеслась она к князю, — поменьше мне давайте!.. Наймите мне самую скромную квартиру — хоть этим отличиться немного от содержанки!
— Как
с ума сошел?.. Не может быть! — воскликнули в один
голос княгиня и Петицкая.
— На ангела!.. — повторила княгиня еще более смущенным
голосом. — Мне муж говорил, что вы раз сходили
с ума от несчастной любви!
— Ну-с, теперь все готово и отлично, — послышался ему
голос Елпидифора Мартыныча. — Не угодно ли вам, милостивая государыня, привстать и пройтись немножко! — присовокупил он, видимо, относясь к Елене.
— Ну что, благополучно? — спросил его трепещущим
голосом князь и
с еще более выступившими слезами на глазах.
— Всеотличнейшим манером!.. Сына-с вам подарила!.. — отвечал Елпидифор Мартыныч как бы веселым
голосом, хоть холодный пот все еще продолжал у него выступать на лбу, так что он беспрестанно утирал его своим фуляровым платком.
По тону
голоса князя и по выражению лица его Елена очень хорошо поняла, что его не своротишь
с этого решения и что на него, как она выражалась, нашел бычок старых идей; но ей хотелось, по крайней мере, поязвить его умственно.
— Зайду-с, — отвечал Миклаков опять как бы несколько сконфуженным
голосом.
—
С чем,
с чем? — повторила та дважды и как бы укоризненным
голосом.
Весь следующий день Миклаков провел в сильном беспокойстве и волнении. Он непременно ожидал, что когда придет к Григоровым, то усатый швейцар их
с мрачным выражением в лице скажет ему строгим
голосом: „Дома нет-с!“.
— Не может быть! — возразил князь искренно встревоженным
голосом. — Но что же это, от любви, что ли, опять какой-нибудь? — присовокупил он, смотря, по преимуществу,
с удивлением на воспаленные глаза Миклакова и на его перепачканные в пуху волосы.
— Нет, уж это — благодарю покорно! — возразила Елизавета Петровна грустно-насмешливым
голосом. — Мне дочка вон напрямик сказала: „Если вы, говорит, маменька, еще раз заикнетесь, говорит,
с князем о деньгах, так я видеться
с вами не буду“. Ну, так мне тут погибай лучше все, а видеть ее я желаю.
Задняя тройка шла молча и как-то неуклюже шагая. В передней паре один одет был разбойником,
с огромным кинжалом за поясом, а другой — кучером
с арапником. Задние же все наряжены были в потасканные грубые костюмы капуцинов,
с огромными четками в руках. Проходя мимо того бенуара, в котором поместился Николя со своей маской, разбойник кивнул головой своему товарищу и проговорил несколько взволнованным
голосом...
— Почему безрассудно?.. Странный вопрос! — отвечала г-жа Петицкая грустно-насмешливым
голосом. — Словом, — присовокупила она решительным тоном, — любовницей я ничьей больше быть не желаю, но женой вашей
с величайшим восторгом буду!
Первым движением Елпидифора Мартыныча было закричать г-же Петицкой несколько лукавым
голосом: „Какая это такая у ней шляпа?“, но многолетняя опытность жизни человека и врача инстинктивно остановила его, и он только громчайшим образом кашлянул на всю комнату: „К-ха!“, так что Петицкая даже вздрогнула и невольно проговорила сама
с собой...