Неточные совпадения
Князь несколько лет уже выражал заметное неудовольствие, когда жена хоть сколько-нибудь ярко выражала свою нежность
к нему. Сначала ее очень огорчало это, и она даже плакала потихоньку о том, но потом привыкла
к тому. На этот раз князь тоже совершенно механически отвечал на поцелуй жены и опешил
пройти в свой кабинет, где быстро и очень внимательно осмотрел весь свой письменный стол. Княгиня, хоть и
не совсем поспешными шагами, но вошла за ним в кабинет.
Известие, что Елена
к ним сегодня заходила, явным образом порадовало его, так что он тотчас же после того сделался гораздо веселее, стал рассказывать княгине разные разности о Петербурге, острил, шутил при этом. Та, с своей стороны, заметила это и вряд ли даже
не поняла причины тому, потому что легкое облако печали налетело на ее молодое лицо и
не сходило с него ни во время следовавшего затем обеда, ни потом…
Не прошло еще и десяти минут после того, как кучер уехал, а князь уже начал прислушиваться
к малейшему шуму в коридоре, и потом, как бы потеряв всякую надежду, подошел
к револьверу, вынул его, осмотрел и зарядил.
Покуда княгиня приводила себя в порядок, Анна Юрьевна
ходила взад и вперед по комнате, и мысли ее приняли несколько иное течение: прежде видя князя вместе с княгиней и принимая в основание, что последняя была tres apathique, Анна Юрьевна считала нужным и неизбежным, чтобы он имел какую-нибудь альянс на стороне; но теперь, узнав, что он уже имеет таковую, она стала желать, чтобы и княгиня полюбила кого-нибудь постороннего, потому что женщину, которая верна своему мужу, потому что он ей верен, Анна Юрьевна еще несколько понимала; но чтобы женщина оставалась безупречна, когда муж ей изменил, — этого даже она вообразить себе
не могла и такое явление считала почти унижением женского достоинства; потому, когда княгиня, наконец, вышла
к ней, она очень дружественно встретила ее.
Посидев еще несколько времени, больше из приличия, она начала, наконец, прощаться и просила княгиню передать мужу, чтобы тот
не медля
к ней приехал по одному очень важному для него делу; но,
сходя с лестницы, Анна Юрьевна встретила самого князя.
Самого князя
не было в это время дома, но камердинер его показал барону приготовленное для него помещение, которым тот остался очень доволен: оно выходило в сад; перед глазами было много зелени, цветов. Часа в два, наконец, явился князь домой; услыхав о приезде гостя, он прямо
прошел к нему. Барон перед тем только разложился с своим измявшимся от дороги гардеробом. Войдя
к нему, князь
не утерпел и ахнул. Он увидел по крайней мере до сорока цветных штанов барона.
Княгиня после того, ссылаясь на нездоровье, ушла
к себе в дом, а мужчины
прошли в свой флигель и стали играть на бильярде. Разговор об Елене и о княгине между ними
не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.
Барон отошел от него и прямо направился
к указанным ему купеческим дачам;
прошел мимо них раз десять, все ожидая увидеть в садиках или на балконах какую-нибудь юную фигуру, но
не видал ни одной.
Княгиня в продолжение всей кадрили
не отнеслась
к Елене ни с одним словом, ни с одним звуком и почти отворачивалась,
проходя мимо нее в шене.
Часов в двенадцать дня Елена
ходила по небольшому залу на своей даче. Она была в совершенно распущенной блузе; прекрасные волосы ее все были сбиты, глаза горели каким-то лихорадочным огнем, хорошенькие ноздри ее раздувались, губы были пересохшие. Перед ней сидела Елизавета Петровна с сконфуженным и оторопевшим лицом; дочь вчера из парка приехала как сумасшедшая,
не спала целую ночь; потом все утро плакала, рыдала, так что Елизавета Петровна нашла нужным войти
к ней в комнату.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова
не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и
не получал от жены никакого письма, а княгиня — что
к ней вовсе и
не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом, так что им неловко было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
Князь толкнулся было в дверь, но она
не уступила его усилиям.
Прошло несколько страшных, мучительных мгновений… Князь стоял, уткнувшись головою в дверь, у него все помутилось в голове и в глазах; только вдруг он затрепетал всем телом: ему послышался ясно плач ребенка… Князь опустился на стоявшее около него кресло; слезы, неведомо для него самого, потекли у него по щекам. «Боже, благодарю тебя!» — произнес он, вскидывая глаза
к небу.
— Если дьяволам дозволено
не бескорыстно возводить свои очи на ангелов земных, именуемых женщинами, то я виновен в том пред вами и пылаю
к вам неудержимой страстью, после которой опять, может быть, придется еще раз
сойти с ума.
Миклаков
прошел от княгини
не домой, а в Московский трактир, выпил там целое море разной хмельной дряни, поссорился с одним господином, нашумел, набуянил, так что по дружественному только расположению
к нему трактирных служителей он
не отправлен был в часть, и один из половых бережно даже отвез его домой.
— Он чуть ли опять с ума
не сходит, — проговорил он, входя
к ней.
Этого Миклаков
не в состоянии уже был вынести. Он порывисто встал с своего места и начал
ходить с мрачным выражением в лице по комнате. Княгиня, однако, и тут опять сделала вид, что ничего этого
не замечает; но очень хорошо это подметила г-жа Петицкая и даже несколько встревожилась этим. Спустя некоторое время она, как бы придя несколько в себя от своего волнения, обратилась
к Миклакову и спросила его...
В первые дни, когда князь хлопотал об отъезде жены за границу, у него доставало еще терпения
не идти
к Елене, и вообще это время он
ходил в каком-то тумане; но вот хлопоты кончились, и что ему затем оставалось делать?
Она непременно ожидала, что князь подойдет
к княгине, скажет с ней два — три ласковых слова; но он, поздоровавшись очень коротко с бароном, а на Миклакова даже
не взглянув, принялся
ходить взад и вперед по зале и взглядывал только при этом по временам на часы.
— Да вот… все о том, что Елена Николаевна переехала
к вам в дом! — начал Елпидифор Мартыныч с небольшой улыбочкой. — Раз при мне две модные дамы приехали в один дом и начали квакать: «Как это возможно!.. Как это
не стыдно!..» В Москве будто бы никогда еще этого и
не бывало… Господи, боже мой! — думаю. — Сорок лет я здесь практикую и, может, недели
не прошло без того…
Выйдя от Анны Юрьевны, князь отправился домой
не в экипаже, а пошел пешком и,
проходя по Кузнецкому, он вдруг столкнулся лицом
к лицу с шедшим
к нему навстречу Николя Оглоблиным.
Николя лучше, чем отец его, понимал почтенного правителя дел и, догадываясь, что тот был дурак великий, нисколько с ним
не церемонился и даже, когда Феодосий Иваныч приходил
к ним обедать и, по обыкновению своему, в ожидании, пока сядут за стол,
ходил, понурив голову, взад и вперед по зале, Николя вдруг налетал на него, схватывал его за плечи и перепрыгивал ему через голову: как гимнаст, Николя был превосходный!
Вы, как мужчина, может быть,
не совсем поймете меня: если б я князя
не знала прежде и для блага поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы
не задумалась; но я любила этого человека, я некогда
к ногам его кинула всю мою будущность, я думала всю жизнь мою
пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать себя за то, что расстроил свою семейную жизнь, разрушил счастие преданнейшей ему женщины, то есть полуидиотки его супруги!..
Приехав в гостиницу, где жил Жуквич, князь прямо
прошел к тому в номер, введя с собою и Николя, из опасения, чтобы тот
не улизнул. Они застали Жуквича дома. Тот при виде их заметно смутился. Князь подошел
к нему и сказал ему
не громко и по-английски, чтобы Николя
не мог понять, что он говорит...
— Месяца с два, как
ходит!.. Говорю Елене Николаевне, что «вот мне поручено навещать ребенка». — «Это, говорит, зачем? Вы видели, что он здоров, а сделается болен, так я пришлю за вами!» Так и
не позволила мне! Я доложил об этом князю, — он только глаза при этом возвел
к небу.
— Ну, а
не ходят ли
к Елене Николаевне разные барышни молоденькие… девицы небогатенькие? — сказал он.
— А что, — спросил его Севастьян, —
к этой новой кастелянше нашей никакого хахаля
не ходит?.. Генерал велел узнать.
— Переехала-с… Елизавета Петровна очень этим расстроилась: стала плакать, метаться, волоски даже на себе рвала, кушать ничего
не кушала, ночь тоже
не изволила почивать, а поутру только было встала, чтоб умываться, как опять хлобыснулась на постелю. «Марфуша! — кричит: — доктора мне!». Я постояла около них маненько: смотрю точно харабрец у них в горлышке начинает
ходить; окликнула их раза два — три, —
не отвечают больше, я и побежала
к вам.
— Вот дура-то девка! — выбранился он,
сходя с лестницы, и
к князю прямо проехать
не решился, а первоначально околесил других своих больных и все обдумывал, как бы ему половчее передать ответ Елены.
— Ой, господи, для чего так много! — произнес Елпидифор Мартыныч, как бы испугавшись даже такой огромной цифры денег; и после этого обещания по крайней мере с неделю
ходил по своим каналам; затем, приехав, наконец,
к князю, объявил ему с отчаянным видом: — Нет-с! Ничего тут
не поделаешь, и слышать
не хотят. «Как, говорят, при нынешней гласности, можно это сделать?.. — Пожалуй, все газеты протрубят: она мать, — кто же может взять у нее ребенка?»
Наконец,
прошла еще неделя, но Жуквич
не шел
к Елене, и она ни от кого даже звука о нем
не слыхала, так что решилась послать его просить
к себе и для этого позвала нумерного лакея.
Елена послала пожаловаться на него частному приставу, который очень наивно велел ей сказать, что частные доктора ни
к кому из бедных
не ходят, так как те им
не платят.