Неточные совпадения
— Странный человек —
князь! —
сказал он после короткого молчания.
— Ах, да, вижу —
сказал, как бы разбуженный от сна,
князь и затем стал неловко отворять себе дверцы экипажа.
Князь на это ничего не
сказал.
В одну из минут весьма крайней нужды госпожа Жиглинская решилась было намекнуть об этом дочери: «Ты бы попросила денег у друга твоего, у
князя; у него их много», —
сказала она ей больше шутя; но Елена почти озлобленно взглянула на мать.
— Никогда! Ни за что! — воскликнула Елена, догадавшаяся, что хочет
сказать мать. — Я могла пойти к
князю, — продолжала она с каким-то сдержанным достоинством: — и просить у него места, возможности трудиться; но больше этого я ни от кого, никогда и ничего не приму.
— Не принимай
князя,
скажи, что я больна, лежу в постели, заснула… — говорила торопливо Елена и вместе с тем торопливо гасила лампу.
Испугавшись всего этого, она поутру, не
сказав даже о том
князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с княгиней вошел в кабинет к
князю.
— Получила, вот по милости
князя! —
сказала Елена.
Елена, с инстинктом и проницательностью умной девушки, чувствовала это и старалась мать свою не сводить с
князем и не беспокоить его, так
сказать, ею.
— А черт его знает, у кого он был! —
сказал с сердцем
князь, и вообще, как видно было, весь этот разговор начинал ему становиться скучным и неприятным.
Князь в первый еще раз так прямо
сказал ей о чувстве своем.
— Есть,
князь, есть! —
сказала Елена, и голос у ней при этом отозвался даже какой-то строгостью.
— До свиданья! —
сказала она и пошла проводить
князя до передней.
— Увидим! —
сказал князь.
Дело в том, что, как
князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может и не должно существовать, и хоть вместе с тем знал даже, что и Елена точно так же это понимает, но
сказать ей о том прямо у него никак не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
Выведенная всем этим из терпения, Елена даже раз
сказала князю: «Пойдемте в мою комнату, там будет нам уединеннее!» — «И я с вами пойду!» — проговорила при этом сейчас же госпожа Жиглинская самым кротким голосом.
— Всем, начиная с своей подлой рожи до своих подлых мыслей! —
сказал князь.
— Чернильницу мне и все, что нужно для письма! —
сказал князь.
— Ты мне больше не нужен, —
сказал ему почти сердито
князь.
— Отыщу-с, только бы
сказали где, — отвечал кучер, потупляя несколько глаза перед
князем.
— Да так уж, извини!.. —
сказал князь, беря и целуя обе ее руки. — Мы, впрочем, здесь совершенно безопасны, — прибавил он, подходя и запирая дверь.
— Ну, садись! —
сказал ей
князь, тоже как-то неловко и несмело беря ее за руку и сажая на стул.
— А
скажи, отчего это она, — продолжал
князь, — двух слов не дает нам
сказать наедине?
— Нет-с, я не к тому это
сказал, — начал он с чувством какого-то даже оскорбленного достоинства, — а говорю потому, что мать мне прямо
сказала: «Я, говорит, дело с
князем затею, потому что он не обеспечивает моей дочери!»
— Нисколько, говорит мать… Кому же мне
сказать о том? У
князя я не принят в доме… я вам и докладываю. К-ха!
— И в самом деле, лучше ехать! —
сказал князь, подумав немного, и затем сейчас же встал с своего места.
— Но чем же, однако, позвольте вас спросить? —
сказал князь, все еще желавший и продолжавший отшучиваться.
— Так вот же тебе за это по русскому самодурству, если оно так тебе нравится! —
сказал князь и слегка приложил свою руку к щечке Елены.
— Едемте-с! —
сказал князь, и через несколько времени они уже катили в его карете по дороге к Останкину.
— Поедемте скорее домой, —
сказал с заботливостью
князь, подсаживая ее в карету, где она не преминула спросить его: зачем он, собственно, нанял два флигеля?
— Заедемте к вашей начальнице! —
сказал князь Елене.
— Я только предуведомлю ее о вас, —
сказал князь, войдя с Еленою в залу Анны Юрьевны и уходя вперед ее в кабинет к той.
А шутки в сторону, — продолжала она как бы более серьезным тоном, —
скажите мне, был ли из русских
князей хоть один настоящим образом великий человек, великий полководец, великий поэт, ученый, великий критик, публицист?..
— Ну, однако, поедемте, пора! —
сказал вдруг
князь, вставая и обращаясь к Елене.
— Будем ждать вас! —
сказал князь и ушел к жене.
— Если ей так хочется видеть меня, так пусть сама сюда едет, —
сказал тем же досадливым голосом
князь.
— Ну, когда не может, так и сиди там себе! —
сказал князь резко, и вместе с тем очень ясно было видно, до какой степени он сам хорошо сознавал, что ему следовало съездить к старушке, и даже желал того, но все-таки не мог этого сделать по известной уже нам причине.
Князь совершенно был убежден, что барон, чисто по своей чиновничьей привычке, никогда и никому звука не
скажет из того, что услышит от него.
— Это именно та особа, о которой я вам говорил, —
сказал негромко барону
князь.
— Заходите как-нибудь к нам! —
сказала Елена
князю, садясь на своего извозчика.
Видимо, что она ожидала и желала, чтобы на эти слова ее Елпидифор Мартыныч
сказал ей, что все это вздор, одна только шалость со стороны
князя, и Елпидифор Мартыныч понимал, что это именно княгиня хотела от него услышать, но в то же время, питая желание как можно посильнее напакостить
князю, он поставил на этот раз правду превыше лести и угодливости людям.
— Хорошо! — согласился Елпидифор Мартыныч. — Только одного я тут, откровенно вам
скажу, опасаюсь: теперь вот вы так говорите, а потом как-нибудь помиритесь с
князем, разнежитесь с ним, да все ему и расскажете; и останусь я каким-то переносчиком и сплетником!
— Вот записку сейчас дам вам в том, —
сказала Елизавета Петровна и, с необыкновенной живостью встав с лавки, сбегала в комнаты и написала там записку, в которой обязывалась заплатить Елпидифору Мартынычу тысячу рублей, когда получит от
князя должные ей тридцать тысяч.
— Magnifique еще какой-то выдумал! —
сказал князь, покачав головой.
— Ты это у Герцена читал, —
сказал ему
князь.
— Что ж «Блюдо»? Читай дальше, —
сказал князь, стоявший сзади барона и насмешливо смотревший на него.
— Никак не меньше нынешнего: попробуй, сядь, —
сказал ему
князь, явно желая подшутить над приятелем.
— Ах, ты, габерсупник [Габерсупник — человек, питающийся «габерсупом» — лечебной жидкой овсяной кашей.]! —
сказал ему почти с презрением
князь.
Между тем княгиня велела ему
сказать, что она никак не может выйти из своей комнаты занимать гостью, а поэтому
князю самому надобно было оставаться дома; но он дня два уже не видал Елены: перспектива провести целый вечер без нее приводила его просто в ужас.
— Но это же самое можно ведь
сказать и про общество! — возразил уже
князь Елене. — И оно тоже не виновато, что у него нет в мозгу рефлексов, способных удержать его от желания вздернуть всех этих господ на виселицу.