Неточные совпадения
— Полно-ко вам друг дружку-то корить, — запищал Седов-богатырь, заметив, что тузы очень уж обозлились. — В чужи карманы неча глядеть — в своем хорошенько смотри. А не
лучше ль,
господа, насчет закусочки теперь нам потолковать?.. Онисим Самойлыч, Марко Данилыч, Степан Федорыч, какие ваши мысли на этот счет будут?.. Теперь госпожинки, значит, нашим же товаром будут нас и потчевать…
— Куда ехать?.. Куда,
господин купец?.. Вот со мной на серой!.. На
хорошей!
— Стало, все и будет по-хорошему, — молвил Марко Данилыч. — На Бога, матушка, поло́жишься, так не обложишься. Господь-от ведь все к лучшему строит, стало быть, плакать да убиваться вам тут еще нечего. Может, еще
лучше будет вам.
— Куда уж
лучше, Марко Данилыч! О лучшем-то нечего и помышлять, — сказала Таифа. — Хоть бы в вере-то
Господь сохранил, а то вон ведь какие напасти у нас пошли: в единоверческую многие хотят…
Хорошее дело, подходящее, значит, можно с вашей милостью про
господ повольготней маленько говорить…
Теперича для нашего брата купца времена подошли
хорошие:
господа, почитай, все до единого поистратились, кармашки-то у них поизорвались, деньжонкам не вод, — нам, значит, и можно свой интерес соблюдать.
— Идет, — радостно и самодовольно улыбаясь, вскликнул Василий Петрович. — А не в пример бы
лучше здесь же, на пароходе, покончить. Два бы рублика взяли, десять процентов, по вашему слову, скидки. По рублю бы по восьми гривен и порешили… Подумайте, Никита Федорыч, сообразитесь, — ей-Богу, не останетесь в обиде. Уверяю вас честным словом вот перед самим
Господом Богом. Деньги бы все сполна сейчас же на стол…
— И
господ не мало, — ответил Морковников. — В роду Марьи Ивановны довольно было фармазонов. А род алымовский,
хороший род, старинный, столбовой… Да что Алымовы!.. Из самых, слышь, важных, из самых сильных людей в Петербурге есть фармазоны.
Нет, так
лучше, как американец говорил: только что умрешь, тотчас тебе и суд, тотчас тебе и место, где
Господь присудит…
Даже на то, что старой вере она не последует, смотрела снисходительно и, говоря с Марком Данилычем, высказывала убеждение, что
хорошие люди во всякой вере бывают и что
Господь, видя добродетели Марьи Ивановны, не оставит ее навсегда во тьме неверия, но рано или поздно обратит ее к древлему благочестию.
— Полно, родная, перестань убиваться, — любовно молвил он ей, положив руку на ее плечо. — Бог не без милости, не унывай, а на него уповай. Снова пошлет он тебе и
хорошую жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному
Господу — ведь мы к нему с земной печалью, а он, свет, к нам с небесной милостью. Для того и не моги отчаиваться, не смей роптать. То знай, что на каждого человека Бог по силе его крест налагает.
— И
хорошее дело, невестушка. За это
Господь тебя не покинет, воззрит на печаль твою. Надейся, Пелагеюшка, надейся… На Бога положишься, не обложишься. Утри-ка слезы-то да покажь мне деток-то. Я ведь хорошенько-то еще и не знаю своих племянников. Показывай, невестушка, начинай со старшенького.
Хороший барин, нечего сказать, добрая душа.
— Ничего. Все слава Богу, — отвечал Степан Алексеич. — Хозяйка вот только нас с Катенькой сокрушает. Нет
лучше, не поднимает
Господь.
— Не испытывай, Степанушка, судеб Божиих, — сказал Пахом. — Не искушай
Господа праздными и неразумными мыслями и словесами. Он, милостивый,
лучше нас с тобой знает, что делает. Звезды небесные, песок морской, пожалуй, сосчитаешь, а дел его во веки веков не постигнешь, мой миленький. Потому и надо предать себя и всех своих святой его воле. К худу свят дух не приведет, все он творит к душевной пользе избрáнных людей, некупленных первенцев Богу и агнцу.
— У
господ Луповицких в Рязанской губернии, — с важностью приподняв голову, с расстановкой проговорил Марко Данилыч. — Люди с большим достатком, знатные, генеральские дети — наши
хорошие знакомые… Ихняя сестрица Алымова соседка будет нам. С нашим городом по соседству купила именье, Дунюшку очень она полюбила и выпросила ее у меня погостить, поколь я буду на ярманке.
Было, матушка, время, и нас из
хороших людей не выкидывали, и мы живали в достатке, и у нас дом полная чаша был, да вот
Господь горем посетил.
Хоть тут
хорошего и немного, хоть каждому человеку должно́ помереть, в чем родился, однако ж великороссийская все-таки от
Господа не отступная.
Придет опять весенняя бескормица, и они густыми толпами повалят к тому же хозяину, слезно станут просить и молить о работе, в ногах будут у него валяться и всеми святыми себя заклинать, что и тихи-то они, и смирны-то, и безответны, а пришла новая осень — сиволапый уж
барином глядит, и
лучше не подступайся к нему.
— Ехавши сюда, ночевала я в одном селе — забыла, как оно называется. Разговорилась с хозяевами — люди они простые,
хорошие. Зашла у нас речь про ваши Луповицы. И они говорили, правду иль нет, этого я уж не знаю, будто здешние
господа какую-то особую веру в тайне содержат.
— Я отвезу вас в губернию. Там будет безопасно — еретики там ничего не посмеют сделать. Привезу я вас в
хороший купеческий дом. Семейство Сивковых есть, люди благочестивые и сердобольные, с радостью приютят вас у себя. Только уж вы, пожалуйста, ни про наших
господ, ни про Денисова, ни про их богохульную веру ничего им не рассказывайте. Ежели донесется об этом до Луповиц, пострадать могу. Так уж вы, пожалуйста, Богом прошу вас, Авдотья Марковна.
— Ночью она убежала, — сказал отец Прохор. — Грозило ей большое несчастье, беда непоправимая. В окошко выпрыгнула. Не до того было ей, чтоб пожитки сбирать… Да я
лучше все по порядку расскажу. Неподалеку от того города, где жительствует родитель Авдотьи Марковны, одна пожилая барышня, генеральская дочь, именье купила. Из семьи здешних
господ она — Алымова, Марья Ивановна.
— Я-то думаю: кто пришел? А это сам барин, золотой ты мой, красавчик ненаглядный! — говорила старуха. — Куда зашел, не побрезговал. Ах ты, брильянтовый! Сюда садись, ваше сиятельство, вот сюда на коник, — говорила она, вытирая коник занавеской. — А я думаю, какой чорт лезет, ан это сам ваше сиятельство,
барин хороший, благодетель, кормилец наш. Прости ты меня, старую дуру, — слепа стала.
Неточные совпадения
Городничий. Тем
лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы,
господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Почтмейстер. Эх, Антон Антонович! что Сибирь? далеко Сибирь. Вот
лучше я вам прочту.
Господа! позвольте прочитать письмо!
«Вишь, тоже добрый! сжалился», — // Заметил Пров, а Влас ему: // — Не зол… да есть пословица: // Хвали траву в стогу, // А
барина — в гробу! // Все
лучше, кабы Бог его // Прибрал… Уж нет Агапушки…
— Водки
лучше всего, — пробасил Яшвин. — Терещенко! водки
барину и огурцов, — крикнул он, видимо любя слушать свой голос.
Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль о том, что в браке главное дело любовь и что с любовью всегда будешь счастлив, потому что счастье бывает только в себе самом. Егор внимательно выслушал и, очевидно, вполне понял мысль Левина, но в подтверждение ее он привел неожиданное для Левина замечание о том, что, когда он жил у
хороших господ, он всегда был своими
господами доволен и теперь вполне доволен своим хозяином, хоть он Француз.