Неточные совпадения
Зато кому удастся выбиться из этой — прах ее
возьми — общины да завестись хоть не великим куском земли собственной,
тому житье не плохое: земля на Горах родит хорошо.
Через Потемкина выпросил Андрей Родивоныч дозволенье гусаров при себе держать. Семнадцать человек их было, ростом каждый чуть не в сажень, за старшого был у них польский полонянник, конфедерат Язвинский. И
те гусары зá пояс заткнули удáлую вольницу, что исстари разбои держала в лесах Муромских. Барыню ль какую, барышню, поповну, купецкую дочку выкрасть да к Андрею Родивонычу предоставить — их
взять. И
тех гусаров все боялись пуще огня, пуще полымя.
Икорки бы надо к блинкам — купила б исправской, хорошенькой, да купил-то, Сергевнушка, нет, так я уж пробоечек думала
взять — и
те восьмнадцать да двадцать копеек, самы последние…
— Да чтой-то ты, Анисья Терентьевна?.. Помилуй, ради Христа, с чего ты
взяла такие слова мне говорить? — взволнованным голосом, но решительно сказала ей на
то Дарья Сергевна. — Что тебе за дело? Кто просит твоих советов да поучений?
— А в позапрошлом году, помните, как на Троицу по «Общей минеи» стала было службу справлять да из Пятидесятницы простое воскресенье сделала?.. Грехи только с ней! — улыбаясь, сказала Дарья Сергевна. — К
тому ж и
то надо
взять, Марко Данилыч, не нашего ведь она согласу…
Ден пять прошло после
тех разговоров. Про отправленье Дунюшки на выучку и помина нет. Мать Макрина каждый раз заминает разговор о
том, если зачнет его Марко Данилыч,
то же делала и Дарья Сергевна. Иначе нельзя было укрепить его в намеренье, а
то, пожалуй, как раз найдет на него какое-нибудь подозренье. Тогда уж ничем не
возьмешь.
Не перечьте вы мне, Христа ради, отучится Дуня, вам же все останется, — не везти же мне тогда добро из обители…» И на
то поворчала Манефа, хоть и держала на уме: «Подай-ка, Господи, побольше таких благодетелей…» И сдержал свое обещанье Марко Данилыч: когда
взял обученную дочку из обители — все покинул матери Манефе с сестрами.
Шестнадцати лет еще не было Дуне, когда воротилась она из обители, а досужие свахи
то́тчас одна за другой стали подъезжать к Марку Данилычу — дом богатый, невеста одна дочь у отца, — кому не охота Дунюшку в жены себе
взять. Сунулись было свахи с купеческими сыновьями из
того городка, где жили Смолокуровы, но всем отказ, как шест, был готов. Сына городского головы сватали — и
тому тот же ответ.
Оставшись с Дуней, Дарья Сергевна раздела ее и уложила в постель. В соседней горнице с молитвой налила она в полоскательную чашку чистой воды на уголь, на соль, на печинку — нарочно на всякий случай ее с собой захватила, —
взяла в рот
той воды и, войдя к Дуне, невзначай спрыснула ее, а потом оставленною водой принялась умывать ей лицо, шепотом приговаривая...
— Опять же и
то взять, — опять помолчав, продолжал свое нести Фадеев. — Только что приказали вы идти каждому к своему месту, слепые с места не шелохнулись и пуще прежнего зачали буянить, а которы с видами,
те, надеясь от вашего здоровья милости, по первому слову пошли по местам… Самым главнеющим озорникам, Сидорке во-первых, Лукьяну Носачеву, Пахомке Заплавному, они же после в шею наклали. «Из-за вас, говорят, из-за разбойников, нам всем отвечать…» Народ смирный-с.
Долго после
того сидел он один. Все на счетах выкладывал, все в бумагах справлялся. Свеча догорала, в ночном небе давно уж белело, когда, сложив бумаги, с расцветшим от какой-то неведомой радости лицом и весело потирая руки, прошелся он несколько раз взад и вперед по комнате. Потом тихонько растворил до половины дверь в Дунину комнату, еще раз издали полюбовался на озаренное слабым неровным светом мерцавшей у образов лампадки лицо ее и,
взяв в руку сафьянную лестовку, стал на молитву.
Воротясь на квартиру, Марко Данилыч тотчас за счеты. Долго щелкал костями,
то задумываясь,
то самодовольно улыбаясь. Ловкий оборот затевал. Баш на баш, пожалуй,
возьмет…
Меж
тем в гостиной на особый столик закуску поставили, и Зиновий Алексеич,
взяв гостя под руку, подвел к ней и молвил...
— Что ж ты, Дунюшка, не берешь? — весело молвил ей Марко Данилыч. —
Возьми, голубка, не чинись, с этого питья не охмелеешь.
Возьми стаканчик, не задерживай капитана. Он ведь теперь над нами человек властный. Что прикажет,
то и делай — на
то он и капитан.
Миновав
ту гору, Самоквасов
взял «право руля», и косная, плавно повернувши влево, тихо пристала у берега.
Опять вошел толстый приказчик, опять что-то шепнул ему хозяин, и опять
тот,
взявши пакеты, из комнаты вон вышел.
Привез с
того берега перевозный пароход толпу народа, притащил за собой и паром с возами. Только что сошел с них народ, Петр Степаныч туда чуть не бегом. Тройку с тарантасом, что
взял он на вольной почте, первую на паром поставили. Когда смеркаться стало, он уже ехал в лесах.
До ночи просидела Таифа, поджидая возврата Марка Данилыча. Еще хотелось ей поговорить с ним про тесное обстояние Манефиной обители. Знала, что чем больше поплачет,
тем больше
возьмет. Но так и ушла, не дождавшись обительского благодетеля.
— Это я точно слыхал, и не один даже раз разговаривал про них с отцом Никифором, — молвил Василий Петрович. — В
том только у меня сумнительство на ихний счет, что ведь с чего-нибудь
взял же народ про Сергея так рассказывать. Без огня дыма, матушка, не бывает.
Да, окроме
того, кто холстика попадье, кто овощей со своего огорода, работа какая у попа случится, без зова придут и медной копейки с него не
возьмут.
— Вот тебе, Пармен Сергеич, рублевка за
то, что исправно караулишь. А теперь возьми-ка ты мое платье да утром пораньше почисти его хорошенько… Прощай, Никита Сокровенный!.. Покойной ночи, приятного сна.
И,
взяв за руку, вывела Лизу в
ту комнату, где оставался Меркулов. А у самой рядная запись в руках.
И
то надо
взять, что Рассохины, Напольная, Марфина, Заречная из Манефиной воли не выходят, правды не скажут и там…
Та мастерская была также по-скитски построена — ни дать ни
взять обительская келарня, только без столов, без скамей и без налоя перед божницей.
Да не что
взял — никаких бумаг на
то, что домик Марьи Гавриловнин, нет…
— Не перебивая, слушай, что я говорю, — сказала она. — Вот икона Владычицы Корсунской Пресвятой Богородицы… — продолжала она, показывая на божницу. — Не раз я тебе и другим говаривала, что устроила сию святую икону тебе на благословенье. И хотела было я благословить тебя
тою иконой на смертном моем одре… Но не так, видно, угодно Господу.
Возьми ее теперь же… Сама
возьми… Не коснусь я теперь… В затыле тайничок.
Возьми же Царицу Небесную, узнаешь тогда: «игуменьино ли
то дело».
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену
взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка к концу подходит… избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому надо присмотреть, а
то народец-от у нас теплый. Чуть чего недоглядел, мигом растащут.
Телятины простой народ ни за что на свете в рот не
возьмет, в город возить ее из далекого захолустья накладно, а вскормить бычка тоже не барыш какой, другое дело телушка,
та по времени хозяйку молоком за корм да за уход наградит.
— Опростала бы ты мне, Филиппьевна, посудинку-то. Пора уж, матка, домой мне идти. Мужики, поди, на лужайке гуляют, может, им что-нибудь и потребуется. Перецеди-ка квасок-от, моя милая, опростай жбан-от… Это я тебе, сударыня, кваску-то от своего усердия, а не
то чтобы за деньги… Да и ягодки-то пересыпала бы, сударыня, найдется, чай, во что пересыпать-то, я
возьму; это ведь моя Анютка ради вашего гостя ягодок набрала.
Образа очень полюбились Марку Данилычу, рад был радехонек им, но без
того не мог обойтись, чтоб не прижать Чубалова, не
взять у него всего за бесценок.
— Зачем с вас дорого брать? — молвил Чубалов. — Кажись бы, за мной
того не водилось. В убыток отдавать случалось, а чтобы лишнее когда
взять — на этот счет будьте спокойны. Сами только не будьте оченно прижимисты.
— Лет сорок
тому, точно, за эти иконы-то рублев по десяти и даже по восьми бирали, а ноне по пятнадцати да по пятнадцати с полтиной. Сами от холуйских получаем. Пользы ведь тоже хоть немножко надо
взять. Из-за чего-нибудь и мы торгуем же, Марко Данилыч.
Не
то кручинило отцов и матерей, что их детище барской работой завалят,
того они опасались, не вздумал бы барин бабенку во двор
взять.
Кого
возьмут, первым делом руки
тому назад да ремнем либо арканом скрутят, как белугу, на дно лодки и кинут.
— Хана не согласишь
взять дешево за Мокея Данилыча, — молвил Хлябин. — Ему известно, что он из богатого рода. И другие, что с нами вместе в полон попали, про
то говорили, и сам Мокей Данилыч не скрывался.
Прежний-то его хозяин для
того больше и мучил его, что был в надежде хорошие деньги за него
взять.
Все утро просидела в каморке Дарья Сергевна, жадно прислушиваясь к словам Марьи Ивановны, но никак не могла
взять в толк, о чем
та говорила.
— Как к нему писать? — молвил в раздумье Николай Александрыч. — Дело неверное. Хорошо, если в добром здоровье найдешь его, а ежели запил? Вот что я сделаю, — вложу в пакет деньги, без письма. Отдай ты его если не самому игумну, так казначею или кто у них делами теперь заправляет. А не отпустят Софронушки, и пакета не отдавай… А войдя к кому доведется — прежде всего золотой на стол. Вкладу, дескать, извольте принять. Да, опричь
того, кадочку меду поставь. С пуд хоть, что ли,
возьми у Прохоровны.
А ежель
возьмет что в лавке Софронушка, не
то чтобы деньги с него спросить, накланяются еще досыта за такую милость, руки и полы расцелуют, потому что если он хоть самую малость
возьмет, значит хозяин весь залежалый товар поскорости с барышом распродаст.
— Конечно, дело такое, что колется, — сказал отец Израиль. — Страшливо… Однако ж и
то надо к предмету
взять, что нельзя не уважить Марью Ивановну — она ведь наша истая благодетельница. Как по-твоему, отец казначей, можно ль ей не уважить?
— «
Возьмите врата князи ваша и
возьмите врата вечные и внидет царь славы! Кто есть сей царь славы? Господь сил —
той есть царь славы!».
— Когда я в первый раз увидала тебя, Дунюшка, была я тогда в духе, и ничто земное тогда меня не касалось, ни о чем земном не могла и помышлять, — сказала Катенька,
взявши Дуню за руку. — Но помню, что как только я взглянула на тебя, — увидала в сердце твоем неисцелевшие еще язвы страстей… Знаю я их, сама болела
теми язвами, больше болела, чем ты.
Доходило до Луповиц и
то, что царь Комар, опричь плотской жены,
взял еще духовную и что у каждого араратского святого есть по одной, по две и по три духовные супруги.
— Только, чур, наперед уговор, — начал молчавший Орошин. — Ежель на чем порешим, кажду малость делать сообща, по совету, значит, со всеми. Друг от дружки дел не таить, друг дружке ножки не подставлять. Без
того всем можно разориться, а ежели будем вести дела вкупе, тогда и барыши
возьмем хорошие, и досыта насмеемся над Лебякиным, над Колодкиным и над зятьями Доронина.
— А ведь Онисим-от Самойлыч сказал правду, — помолчав несколько, молвил Сусалин. — Ежели бы, значит, весь товар был в наших руках, барышей столько бы пришлось, что и вздумать нельзя. Ежели друг дружку не подсиживать, рубль на рубль получить можно. Потому все цены будут в наших руках… Что захотим,
то и
возьмем.
— Ладно-с, оченно даже хорошо-с. Можно и векселя
взять, — сказал Белянкин. — Да дело-то, Степан Федорыч, завтра ранним утром надо покончить. Когда ж векселя-то писать? Ночью ни один маклер не засвидетельствует… А после давешнего разговора с Лебякиным да с Колодкиным они завтра же пойдут умасливать доронинских зятьев, чтоб поверили им на неделю там, что ли… Верно знаю о
том, сам своими ушами вечор слышал, как они сговаривались.
— Себе я
возьму этот лист. Каждый из вас от меня получит за наличные деньги товару, на сколько кто подписался. Только, чур, уговор — чтоб завтра же деньги были у меня в кармане. Пущай Орошин хоть сейчас едет к Меркулову с Веденеевым — ни с чем поворотит оглобли… Я уж купил караван… Извольте рассматривать… Только, господа, деньги беспременно завтра сполна, — сказал Марко Данилыч, когда рыбники рассмотрели документ. — Кто опоздает, пеняй на себя — фунта
тот не получит. Согласны?
— А что б ты
взял с меня, Махметушка, чтоб
того полоняника высвободить? — спросил Марко Данилыч. — Человек он уж старый, моих этак лет, ни на каку работу стал негоден, задаром только царский хлеб ест. Ежели бы царь-от хивинский и даром его отпустил, изъяну его казне не будет, потому зачем же понапрасну поить-кормить человека? Какая, по-твоему, Махметушка,
тому старому полонянику будет цена?
— Слухом земля полнится, Махметушка, — с усмешкой молвил Марко Данилыч. — И про
то знаем мы, как ты летошний год солдатку Палагею Афанасьевну выкупал,
взял меньше двухсот целковых, а за мещанина города Енотаевска за Илью Гаврилыча всего-навсего триста рублев.
— Куда мне с вами, батюшка! — повысив голос, сказала Аграфена Ивановна. — Мне ль, убогой, таких гостей принимать?.. И подумать нельзя! И не приборно-то у меня и голодно. Поезжайте дальше по селу, родимые, — много там хороших домов и богатых, в каждый вас с великим удовольствием пустят, а не
то на площади, супротив церкви, постоялый двор. Туда въезжайте — хороший постоялый двор, чистый, просторный, и там во всем будет вам уваженье. А с меня, сироты, чего
взять? С корочки на корочку, любезный, перебиваемся.