Неточные совпадения
Возмутительная операция эта
была совершена надо мною
с самым грубым насилием и при таком численном превосходстве со стороны моих врагов, что я никак не мог не сдаться,
хотя и бился до потери сознания.
Впрочем, может
быть, начальство не
хотело этого замечать и потому, что ему уже надоело возиться
с нашими «бунтами», да и не в этом дело. Мир и покой всем им, устроившим такую нашу карьеру, а ты иди вперед, моя история.
Пользуясь полною свободою ходить куда
хотим, мы, разумеется, сейчас же отправились на указанный нам постоялый двор, который
был где-то в Гончарной улице, — и там, под темными навесами сараев этого двора, мы дружески познакомились
с извозчиками,
с которыми должны
были ехать.
В корпусе мы все в общих чертах характера и взглядов походили друг на друга, — все мы
были кадеты, а теперь,
хотя мы оставались в своей же однокашнической компании, в нас обозначались будущие фаты, щеголи, которые
будут пускать пыль в глаза, и задумчивые философы
с зародышем червя в беспокойном, вдаль засматривающем воображении.
Возвратясь
с вечера, который нам показался прекрасным балом, я во всю остальную ночь не мог заснуть от любви, и утро застало меня сидящим у окна и мечтающим о ней. Я обдумывал план, как я стану учиться без помощи учителей, сделаюсь очень образованным человеком и явлюсь к ней вполне достойный ее внимания. А пока… пока я
хотел ей написать об этом, так как я
был твердо уверен, что одна подобная решимость
с моей стороны непременно должна
быть ей очень приятна.
Но, наконец, к ночи четвертого дня Кирилл явился — мрачный и тяжелый, но живой,
хотя, впрочем,
с несомненными знаками только что перенесенной тягостной борьбы
с медведем: армяк и рубашка на одном плече у него
были прорваны насквозь, и сквозь прореху виднелось голое тело
с страшным синяком, лицо возле носа
было расцарапано и покрыто черными струпьями, а на шее под левым ухом в складках кожи чернела засохшая кровь.
Пословицу эту мы хвалили, но все-таки нас пугала мысль: не пропил ли Кирилл в Москве все деньги, данные ему за наш провоз, — и мы
хотели узнать:
будет ли ему
с чем доставить нас до Киева?
Много церемониться
было не из чего — и мы откровенно выразили ему наши опасения; но Кирилл нас тотчас же благородно успокоил, и притом сделал самому себе некоторый комплимент, сказав, что он водил медведя, держа рассудок в сумке, и
пил только на чужой счет своих земляков, а все деньги забил в сапоги под стельку, — и потому когда товарищи
захотели снять
с него и пропить те сапоги, то он тут сейчас очувствовался и вскричал караул, но сапог снять не дал, а лучше согласился претерпеть неудовольствие на самом себе, что и последовало.
Я
хотел избежать встречи
с родными покойного Кнышенки, для которых не выдумал никакого утешительного слова, потому что мою сократовскую мысль о том, что смерть, может
быть,
есть благо, всякий раз перебивали слова переведенной на русский язык греческой песенки, которую мне певала матушка.
Это
был портрет моего покойного отца, на которого я теперь
был поразительно похож — и
хотя в этом обстоятельстве не
было ничего удивительного, но матушка
была этим, видимо, сильно занята. Высвободив из моих рук свои руки, она в одну из них взяла этот портрет, а другою приподняла волоса
с моего лба — и, еще пристальнее взглянув мне в лицо, отодвинулась и прошептала...
Едучи к ней из корпуса, я
хотя и не
был намерен отвергать ее материнского авторитета, но все-таки в сокровеннейших своих мечтах я лелеял мысль, что мы
с нею встретимся и станем жить на равной ноге, даже, пожалуй,
с некоторым перевесом на мою сторону, так как я мужчина.
Теперь, — добавила матушка, — я надеюсь, этот риск немножко уменьшится, потому что ты за компанию
с Харитой, конечно,
захочешь быть моим вторым учеником, и потом мы, вероятно, скоро найдем возможность сделать этот язык нашим домашним разговорным языком вперемежку
с французским, на котором
будем объясняться до обеда.
Если бог нам поможет, все это пойдет стройно и превесело, а в то же время это сблизит тебя
с достойнейшим семейством Альтанского, который вызвался давать тебе почти даровые уроки, потому что он не
хочет брать деньги, а
будет заниматься
с тобой за мои уроки его дочери.
— Ты приходи как-нибудь ко мне: я тебя познакомлю
с моим отцом, у меня отличный отец; он титулярный советник, и у него
есть седло, и две винтовки, и сабля, — и, представь себе, что он служит в гражданской палате и как две капли воды похож на Кошута. Когда начнется революция, он непременно
хочет быть нашим полководцем, и все чиновники на это согласны, но ты, сделай милость, пока никому своим об этом не говори.
Хотя генерала Льва Яковлевича мне никто не рекомендовал
с особенно дурной стороны, но я не
был расположен составлять о нем хорошее мнение: его дом
с каким-то огненным трясением во всех окнах, его псы, сумрачные жиды, а особенно его низенький камердинер Иван
с узким лисьим лицом и широким алчным затылком — все это производило во мне отталкивающее впечатление.
— Между тем, мне кажется, я сделал все, — продолжал Серж, — ты желала, чтобы я помирился
с тетками, и я для тебя помирился
с этими сплетницами… И даже более: ты
хотела, чтобы в течение года, как мы любим друг друга,
с моей стороны не
было никакой речи о нашей свадьбе. Я знал, что это фантазия; вам угодно
было меня испытать, удостовериться: люблю ли я вас
с такою прочностию, какой вы требуете?
Христя еще стояла на пороге и все смотрела ему вслед. Мне казалось, что она тихо и неутешно плакала, и я все
хотел к ней подойти, и не решался; а в это время невдалеке за углом послышались голоса какой-то большой шумной компании, и на улице показалось несколько молодых людей, в числе которых я
с первого же раза узнал Пенькновского. Он
был очень весел — и, заметив в калитке женское платье Христи, кинулся к ней
с словами...
В это время, помимо болезни, со мною случилось еще две неприятности: во-первых, Кирилл явился ко мне прощаться, а как я тотчас не встал
с постели, то его приняла матушка и дала ему рубль, и этим бы все могло благополучно и кончиться; но, тронутый этою благодатью, Кирилл
захотел блеснуть умом и, возмнив себя чем-то вроде Улисса, пустился в повествование о том, как мы дорогой страждовали и как он после многих мелких злоключений
был, наконец, под Королевцем крупно выпорон.
— Не думаю: светские люди стараются
быть сдержанными; а люди практические — если
хотят кого обидеть, то не бранятся
с первых строк, потому что тогда благоразумные люди далее не читают. Кстати, извини меня: я бросила это глупое письмо в печку.
Вообще же,
хотя maman отзывалась об Альтанском не иначе как
с величайшею похвалою, я чувствовал, что все ее похвалы относятся только к его светлому уму, непререкаемой честности и большим сведениям, но что в нем
было нечто такое, что ей не совсем нравилось, и что если бы от нее зависело отлить человека в идеальную форму, то этой формой не во всем послужил бы избранный ею мне наставник.
Я
хотел возражать, но матушка, закрыв мне
с улыбкою рот своею ладонью, поцеловала меня в голову и вышла в свою комнату, чтобы надеть шляпу. Потом я проводил ее до дому дяди, а сам, отправясь к Альтанскому, и не заметил, как время ушло за полночь, и я не
поспел проводить maman.
Я делал усилия изменить это, но безуспешно — ибо
хотя я просил ее восстановить именно тот порядок, который она сочинила и который не практиковался, а
с самых же первых дней уступил место другому, но матушка решительно отвергла мои представления и отвечала, что это невозможно и не должно
быть, потому что нынешний, органически возникший порядок жизни ей кажется гораздо лучше и целесообразнее.
Альтанский, который терпеть не мог встречи
с новыми людьми,
хотел было сейчас же уйти, но, к счастию, я, прислушавшись, узнал голос Пенькновского, и мы вошли.
— Ну так это теперь более не секрет, потому что
с такими негодяями, как дворянский заседатель, ничего нельзя делать. Ты помнишь, что он за свои сто рублей
хотел быть королем?
Она
была одета очень небрежно, в каком-то старом черном изношенном платье, и покрыта
с головы таким же черным платком; но лицо ее,
хотя и
было бледнее обыкновенного, казалось спокойным и даже счастливым.
Он понял, какой червяк забрался в мою душу, и порешил помочь мне его выкурить; но ошибся в расчете и вместо одного горя отпустил со мною на дорогу два, из коих одно
было злее другого,
хотя оба они выводили меня на одну торную дорогу, к глубочайшему раздору
с собою и
с миром, от которого скрыла меня черная мантия и воскрылия клобука — моего духовного шлема.
Здесь в городе и мне и вам страшно скучно — и я
хочу вам предложить небольшую прогулочку за город, но только ручаюсь вам, что прогулка
будет первый сорт,
с сопряжением пользы и удовольствий.
Издали виднелся большой каменный дом
с куполом и флагштоком, на котором, впрочем, флага не
было,
хотя владелец жил тут.
И я взял из его рук письмо maman от довольно давней уже даты и прочел весть, которая меня ошеломила. Maman, после кратких выражений согласия
с Кольбергом, что «не все в жизни можно подчинить себе», справедливость этого вывода применяет к Христе, которая просто
захотела погибнуть, и погибла.
Суть дела
была в том, что у Христи явилось дитя, рождение его
было неблагополучно — и мать и ребенок отдали богу свои чистые души.