Панургово стадо

19-го апреля с.-петербургский обер-полицмейстер публиковал приказ по полиции, в котором предписывал ей наблюдать за тем, чтобы подпольные воззвания не появлялись в столице, и даже самое появление их относил к недостаточности полицейского надзора. Полиция, конечно, наблюдала, но… наблюдения ее оставались сами по себе, а прокламации тоже сами по себе благополучно продолжали «возмущать спокойствие мирных обывателей». Эти разнообразные листки, тянувшие все более или менее сказку про белого бычка, частью приходили из-за границы, а частью печатались дома на ручных станках, что можно было отличить сразу, по одной их внешности. Сначала это были памфлеты на правительство и его представителей, потом всяческие программы политического и общественного обновления, и наконец, призыв к топору и истреблению.

В начале мая месяца с особенным обилием стала распространяться по Петербургу довольно длинная и многоречивая прокламация «К молодой России».

«Мы требуем уничтожения брака, — гласила она между прочим, — как явления в высшей степени безнравственного и немыслимого при полном равенстве полов и без которого немыслимо уничтожение наследства. Мы требуем полного освобождения женщины, дарования ей всех тех политических и гражданских прав, какими будут пользоваться мужчины. Мы требуем уничтожения семьи, препятствующей развитию человека. Мы требуем общественного воспитания детей, требуем содержания их за счет общества до конца учения. Мы требуем заведения общественных фабрик, управлять которыми должны лица, выбранные от общества, обязанные по истечении известного срока давать ему отчет; требуем заведений общественных лавок, в которых продавались бы товары по той цене, которой они действительно стоят, а не по той, которую заблагорассудится назначить торговцу для своего скорейшего обогащения». Религия какая бы то ни было, а христианская и православие в особенности, совершенно отменялась. Церкви немедленно должны быть упразднены. Всякая собственность — долой! Каждый собственник — вор и преступник! «Мы изучали историю Запада, — гласилось там далее, — и это изучение не прошло для нас даром: мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48-го года, но и великих революционеров 93-го года. Мы не испугаемся, если нам придется пролить втрое более крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах». Словом, требовалось немедленное уничтожение всех тех начал, на которых основано современное бытие всякого общества и государства. Герцен объявлялся отсталым и ни на что не пригодным человеком.

Затем, в числе самых настоятельных, первых действий «Молодой России» представлялась неизбежная необходимость вырезать, по крайней мере, хоть полтораста тысяч русских дворян и помещиков, смертью казнить вообще всех собственников, положить под топор всех вообще ретроградов и противников благодетельной радикальной реформы и идей «молодой России». «Кто не с нами, тот против нас, тот враг наш, а врагов следует истреблять всеми средствами». Это называлось самым простым и обыкновенным «освежением политической и общественной атмосферы». А в случае сопротивления авторы «Молодой России» грозились «камня на камне не оставить». «Нас слишком много, и мы имеем полную веру в себя и в свои силы», — заявляла эта «Молодая Россия». Прокламация, кончавшаяся призывом к скорейшему восстанию, заключалась торжественным возгласом, который был отпечатан даже особым шрифтом и долженствовал служить лозунгом дела и бойни: «Да здравствует Молодая Россия и русская социально-демократическая республика!»

«Молодая Россия» рассчитывала, что никакой другой, а именно этот самый возглас будет греметь в устах народа, когда этот народ пойдет делать революцию с его плотничьими топорами. Она даже с полной уверенностью заявила: «мы-де надеемся на сочувствие народа».

Русское общество положило, наконец, себе в рот палец недоумения.

«Нет, уж это что ж такое!.. И меня, значит, резать?.. Да за что же меня-то? Помилуйте!» — поднялся говор с разных концов и слоев этого общества. «Нет уж, воля ваша, а это сумбур какой-то!.. Это, значит, я моего Ваничку да Надюшу в Воспитательный сбрось, а мою Марью Ивановну в люпанар отведи? Да за что же так?.. Разве Марье Ивановне в люпанаре-то лучше будет?»

Так рассуждало «нравственное мещанство», не способное, по своей тупоумной пошлости, возвыситься до понимания столь великих в своей первобытной простоте и ясности идей «Молодой России».