Ермак Тимофеевич
1900
IV
Сила любви
Обморок с Ксенией Яковлевной был очень продолжителен. Сенные девушки раздели ее, уложили в постель, а она все не приходила в себя, несмотря на то что Антиповна опрыскала свою питомицу водой, смочила голову винным уксусом, давала нюхать спирт. Ничего не помогало.
Ксения Яковлевна лежала неподвижно на своей постели без кровинки в лице, и лишь теплота тела да слабое биение сердца указывали, что она жива.
Старуха окончательно растерялась и побежала к Семену Иоаникиевичу.
— Что случилось? — встревоженно спросил тот.
— Обмерла, батюшка, обмерла Ксенюшка.
— С чего же это?
— А Господь ее ведает… Сама не знаю, с чего… Вдруг обмерла и упала, да теперь вот с час поди пластом лежит.
— При тебе это случилось?
— Никак нет, батюшка Семен Аникич, я в рукодельной сидела.
— А Аксюша одна была?
— Нет, с Домашей.
— Опросила ее?
— Опросила…
— Что же она сказывает?
— Да стояли, гыть, у окна. Вдруг как-то вскрикнет, да на пол и упади. Домаша-то не успела и поддержать…
— Вот напасть-то…
— Истинно напасть, батюшка Семен Аникич. Раздели мы ее, в постель уложили, в себя не приходит. Уж чем только я ее не пользовала… Надо бы позвать Ермака Тимофеевича…
— Иди ты с твоим Ермаком Тимофеевичем, — крикнул было в сердцах Семен Иоаникиевич, но вдруг остановился и более мягким тоном произнес: — Сам-ка я пойду посмотрю ее…
Семен Аникич вместе с Антиповной отправился в опочивальню племянницы. В уме его происходила тяжелая борьба. «Ужели придется звать снова Ермака после того, как часа два тому назад он решил запретить ему встречаться с Ксенией. И с чего могла приключиться вдруг такая хворь с нею? Уж не проведала ли о его сговоре с Ермаком? Да и откуда узнать ей? С ним она не виделась… Он не посмел бы пойти в светлицу против его воли…»
Но для полного успокоения он все же спросил у Антиповны:
— Ермак был?
— Не бывал ноне… Пришел было, я его к тебе, батюшка, послала, а потом он не возвращался… Кабы был, може, того и не приключилось…
— Это почему же?
— Увидал бы он, что худо становится девушке, чем ни на есть бы пользовал.
— А-а, — протянул в ответ Семен Иоаникиевич.
Он вошел в светлицу, где застал сенных девушек, сбившихся в кучу и о чем-то оживленно беседовавших шепотом. Увидев Семена Иоаникиевича и Антиповну, они бросились по своим местам и притихли. Хозяин прошел в следующую горницу.
— У какого окна она упала-то? — спросил Строганов.
— Вот у этого, батюшка, Семен Аникич, у этого…
Она указала окно, у которого обыкновенно в последнее время стояла Ксения Яковлевна. Семен Иоаникиевич посмотрел в это окно. Изба Ермака Тимофеевича с петухом на коньке бросилась ему в глаза. Он понял все.
«Она видела, как Ермак шел сюда и как возвращался отсюда. Она догадалась», — промелькнуло в его уме. Он молча пошел в опочивальню.
Ксения Яковлевна продолжала лежать без движения на постели. У ее ног на табурете сидела Домаша, печальная и в слезах. Она встала и низко поклонилась Семену Аникичу. Старик Строганов грузно опустился на табурет и несколько секунд пристально смотрел на лежавшую недвижимо племянницу.
— Пошли, Антиповна, кого ни на есть за Ермаком Тимофеевичем, — сказал он наконец с видимым усилием.
Антиповна вышла с быстротой, не свойственной ее летам. Семен Аникич остался с Домашей у постели больной.
— Чего это с ней? — шепотом спросил он девушку.
— Не ведаю, сама не ведаю…
— Ой ли…
Домаша густо покраснела.
— Выкладывай всю правду лучше, — так же шепотом, с оттенком строгости продолжал Строганов. — Ждала она ноне Ермака?
— Ждала…
— В окно смотрела?
— Смотрела…
— И видела, как он назад пошел?
— Видела.
— В ту минуту с ней и приключилось…
— В ту же минуту…
— Что же сказала?
— Да проговорила только: «Что это значит?» Я сдуру-то молви: «Кажись, и впрямь что стряслось», а она и рухни…
— А ты все знала?
— Да что знать-то?
— Про Ермаковы шашни.
— Никаких шашень я не видала.
— Толкуй там… Я все знаю. Он мне сознался.
— В чем ему сознаваться-то, не ведаю… Что любят они друг друга, так какие же это шашни?
— А тебе что еще надобно?..
Этот разговор был прерван вернувшейся Антиповной.
— Послала?
— Послала, батюшка Семен Аникич, послала… Чай, скоро теперь и прибудет. Дай-то Господи, как бы опять вызволил.
Старушка истово перекрестилась.
В опочивальне наступила тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием бесчувственной Ксении Яковлевны.
Время, казалось, тянулось томительно долго. Наконец в соседней горнице послышались торопливые шаги. Антиповна бросилась к двери и отворила ее. В опочивальню вошел Ермак Тимофеевич, бледный, встревоженный. Он как бы не замечал никого, остановился у постели Ксении Яковлевны и с немым ужасом уставился на бесчувственную девушку.
Семен Иоаникиевич встал и приблизился к нему.
— Уж, видно, такая судьба твоя, Ермак Тимофеевич… Вишь, какая беда стряслась, как только удалил тебя… — тихо произнес он.
Ермак обвел его помутившимся взглядом.
— Так и убить недолго! — прошептал он.
— Уж ты, как ни на есть, вызволи…
— Вызволи, батюшка свет наш Ермак Тимофеевич, — с воплем бросилась ему в ноги Антиповна.
Ермак быстро наклонился и поднял старуху.
— Что ты, что ты, Богу кланяйся, а не грязным людям, — сказал он. — Не сумлевайся, постараюся… Только вот что… Уйдите отсюда все, кроме Домны Семеновны, она может остаться… Чистая девушка… Отчитать ее надо, наговором…
Семен Иоаникиевич бросил на Ермака Тимофеевича недоумевающий взгляд, отошел от него и сел на табурет.
Антиповна также не двинулась с места.
Ермак Тимофеевич несколько минут молчал, затем подошел к старику Строганову, наклонился к его уху и сказал властным шепотом:
— Слушай, купец, коли ты позвал меня сюда, так делай, что я приказываю… А не то я уйду, и она умрет, не приходя в себя… Ты будешь ее убийцей, да и моим, потому что я не переживу ее смерти. Нож в сердце и шабаш, других без промаха прирезывал наповал, так себя-то сумею.
Лицо Ермака было страшно. На нем застыло выражение бесповоротной решимости. Семен Иоаникиевич взглянул на Ермака и быстро встал.
— Пойдем, Антиповна… — обратился он к няньке Ксении Яковлевны.
Та послушно последовала за ним. Домаша плотно затворила за ними дверь и отошла в дальний угол опочивальни. Ермак Тимофеевич положил обе руки на плечи лежавшей без чувств девушки, низко наклонился над ней и впился в ее губы горячим поцелуем.
Это произвело почти волшебное действие. На щеках девушки вдруг появился яркий румянец. Она открыла глаза и уже сама протянула ему губы.
— Милый, желанный!
Он поцеловал ее второй раз.
— Легче тебе, касаточка?
— Теперь хорошо! — потянулась она в сладкой истоме.
На висках Ермака Тимофеевича налились кровью жилы, губы дрожали, но он осилил свое волнение.
— Отчего ты ноне не пришел?
— Прознал все Семен Аникич.
— Ты сказал?
— Нет.
— Кто же?
— Максим Яковлевич. Да ты не тревожься, он за нас, — успокоил ее Ермак Тимофеевич.
— А дядя?
— Тот пополам с горем.
— Как так?
— Да так…
И Ермак Тимофеевич в коротких словах передал Ксении Яковлевне свой разговор с Семеном Иоаникиевичем, но не стал пока говорить о намеченном им походе за Каменный пояс. Он понимал, что это известие огорчит и снова резко возбудит едва оправившуюся девушку.
— Значит, и дядя согласен… Слышишь, Домаша?
— Слышу, — откликнулась девушка из глубины опочивальни. — Говорила я, что все уладится…
— Согласен-то он согласен, — заметил Ермак Тимофеевич, — но до получения царского прощения просил не бывать ни ногой не только в твоей светлице, но и в хоромах, да и намедни не пустил меня. Здорова-де она, так нечего зря и ходить. Иди с Богом домой… Я и пошел.
— И не посмотрел даже в нашу сторону, — тоном упрека сказала Ксения Яковлевна.
— Тяжко мне было, моя касаточка!
— Милый, желанный!
Она протянула ему свои руки. Он снова склонился к ней.
Она обняла его руками за шею. Губы их слились в горячем поцелуе.
— Э, да ну вас! Довольно вам миловаться, пора и честь знать, — не выдержала Домаша.
— И впрямь довольно, — дрожащим голосом произнес Ермак Тимофеевич, тихо освобождаясь от объятий Ксении Яковлевны.
— А теперь-то ходить будешь? — спросила тоже дрогнувшим голосом молодая Строганова.
— Теперь, кажись, настою, чтобы ходить, потому что позвал… Не я напрашивался, ну, да и пугнул я его достаточно.
— Пугнул, говоришь?..
И Ермак передал Ксении Яковлевне то, что сказал Семену Иоаникиевичу перед его уходом из опочивальни.
— Кажись, на него это подействовало, — заключил он.
— Он добрый, — задумчиво проговорила Строганова.
— Впустить, что ли? Пора уж, — спросила неожиданно Домаша.
И Ермак и Ксения Яковлевна вздрогнули. Они только сейчас вспомнили, что их свидание с глазу на глаз не бесконечно.
— Впусти, девушка, — сказал Ермак.
Домаша отворила дверь. В опочивальню вошли Семен Иоаникиевич и Антиповна. На их лицах было написано тяжелое сомнение, но, когда они увидели пришедшую в себя Ксению Яковлевну, улыбающуюся, с румянцем на щеках, их лица тотчас озарились счастливой улыбкой.
— Ну и знахарь же ты, свет наш Ермак Тимофеевич! — с умилением воскликнула Антиповна.
— Вот она, сила любви! Как с ней бороться! — прошептал Семен Иоаникиевич Строганов. — Пусть видятся… Только бы здорова была… Надо послать челобитную.