Здесь интеллектуал предстаёт как носитель определённого исторического послания, который призван связать
историю мысли с историей социальных классов.
Исследуя богатую
историю мысли трёх римских философов, мы увидим, как сильно отличаются они от расхожего образа замкнутого и бесчувственного стоика.
Это означает, что исследовать мы должны теории, основной проблематикой которых является
история мысли.
Рассматривая
историю мысли, мы должны спросить себя, действительно ли факты показывают, что такое противоположение обязательно, то есть существует всегда12.
Как это обычно бывает,
история мысли тесно связана с историей экономических и политических процессов.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: провёрнутый — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Мне важно показать саму возможность существования
истории мысли, не ограниченной рамками истории философии.
Об этом красноречиво свидетельствует
история мысли.
За самыми ценными из тех суждений, которые намечают ход
истории мысли, кроется непонимание физических свойств нашего тела, по отношению ли к индивиду, сословию или даже целой расе.
Но чтобы философ обвинил в злонамеренности, извращённости и открытой алчности не просто всех тех, кто держится иного мнения, но даже тех, кто только пытается прикоснуться к проблеме, опасной для сохранения авторитета, – это, к счастью, в
истории мысли встречается редко.
В той же мере, в какой «Разделённый город» является интеллектуальной
историей мысли, он является историей задних мыслей и историей немыслимого – и это немыслимое в свою очередь не является только лишь скрытыми причинами, которые не донесли до нас греческие исторические нарративы, общим социально-историческим базисом, который следует реконструировать, или неочевидными контекстами (хотя тщательный анализ таких причин и контекстов также проводится в книге).
Знание
истории мысли позволит лучше разобраться в социально-исторических корнях экономических учений и школ.
Но на какую традицию в
истории мысли следовало бы опереться защитникам идеи свободы в середине XX века?
Соответственно я оказался вынужден отделить
историю мысли от истории политических событий и социальных обстоятельств.
Короче говоря, это книга для социологов, а не всеобщая история идеи, история социальных наук или, тем более, энциклопедия
истории мысли.
За многовековую
историю мысли они помогли создать лишь путаницу, не давали ответов, но только приумножали вопросы.
Да,
история мысли пробуждает разум женщины, и происходит чудо, как бы ни утверждали, что женская психика и мужская – это две разные планеты.
История мысли более широкое понятие, литература её частичное проявление; её обособление предполагает ясное понимание того, что такое поэзия, что такое эволюция поэтического сознания и его форм, иначе мы не стали бы говорить об истории.
В шелесте их говорит
история мысли человеческой, от оракулов древности до скончания земного мира.
Точно так же я не утверждаю, что имена тех профессоров, слушателям коих имена были легионы, все записаны золотыми буквами в скрижалях
истории мысли человеческой.
Трудно даже найти в
истории мысли теорию, которая не была бы хоть на короткое время покрыта злокачественною и отвратительною сыпью оптимизма и фатализма.
Внимание читателя привлекается лишь к таким страницам
истории мысли, которые имеют прямое значение для более отчётливого выявления собственных идей автора (хотя, конечно, при этом и прилагается забота, чтобы при эпизодическом изложении не было существенных пробелов).
Гегелевский панлогизм есть вместе с тем и самый радикальный имманентизм, какой только знает
история мысли, ибо в нём человеческое мышление, пройдя очистительный «феноменологический» путь, становится уже не человеческим, а божественным, даже самим божеством.
Культурная история изучает не только культуру элит, но и культуру народа (культуру низов) и, в отличие от истории культуры, для которой важность представляет только культура избранных, является культурной
историей мысли.
Возьмём наудачу пример из новейшей
истории мысли и книги.
Здесь, в свою очередь, может возникнуть исторический абсурд двух разновидностей, одна из которых характерна прежде всего для интеллектуальных биографий и обзорной
истории мысли, где в центре внимания оказываются отдельные теоретики (или ряд теоретиков), а другая в большей степени типична для собственно «истории идей», где акцент делается на развитии какой-то конкретной «идеи» как таковой.
От придуманных волшебных
историй мысли мамочки уплывали в другие миры и на целый день таким образом прогоняли туманность из головы.
Для мыслителей антропологической и экзистенциальной школы характерно разделение
истории мысли на период первоначальных верований, мифов, религий (царство иррационального) и период победившей научной рациональности, кардинально изменившей и общество, и условия существования (экзистенции) человека.
В «Наркокапитализме» я решил привести лишь несколько примеров из самых разных областей, в первую очередь ставя перед собой задачу не столько установить тезис, обеспечивающий новое прочтение
истории мысли, сколько предложить саму возможность такого прочтения.
Тогда история философии ещё не существует как университетская специальность, не мыслится в качестве самостоятельной отрасли философии или области изысканий, поэтому часто становится синонимична общей
истории мысли.
Беда рода человеческого в том, что сроки исторических трансформаций много превосходят сроки «бедной жизни нашей»:
история мыслит поколениями, человеком властвует мгновенье.
Впервые в
истории мысли именно марксизм дал подлинно научное решение вопроса о сущности человека как совокупности всех общественных отношений.
История чувства ведёт под узды
историю мысли, а уже та несёт на своём крупе всадника – событие.
Но
история мысли сделала свой выбор.
Но в
истории мысли нередко при отсутствии доказательств и критического анализа побеждают самые простые идеи.
Речь идёт – и это производит сейчас эффект шока – не только о неолиберальном постмодернизме, но и о его предшественнице – о философии диалога, –казалось бы, вершине гуманизма в европейской
истории мысли.
Отсюда – более глубокие корни экономических учений во французской науке, что проявилось и в стремлении современных французских учёных связать
историю мысли в поиске её истоков с эпистемологией.
Так, например, французский католический философ Jacques Maritain («Humanisme integral», pp. 113–118) остроумно различает в
истории мысли три крупных ереси во взгляде на мир.