Ужасы, боевики, романтика, исторические и 
философские истории, обучающие и рекламные комиксы – перечислять жанры и виды можно очень и очень долго.        
    
        Однако 
философскую историю справедливо упрекают в том, что она руководящие идеи исторического изложения брала вне истории и систематизировала факты произвольно.        
    
        Прогресс к смерти, смерть в результате прогресса как потери своего качества, самости, родовой идентичности –угроза, в 
философской истории человеческого духа практически не обсуждавшаяся.        
    
        Это мистическая, но и очень 
философская история для глубокого размышления и для живого разума, который ищет иные миры и новое понимание реальности.        
    
        Может быть, наиболее интересным здесь является момент, когда проникнутая идеей «эволюции» 
философская история приводит к мысли об одной общейсистематической науке о социальном и, таким образом, приводит к созданию динамической социологии,с основной идеей прогресса (Конт).        
    
    
    
        
             Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
            Карту слов. Я отлично
            умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
            Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
            Карту слов. Я отлично
            умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
        
        
            
                    
                    
                        Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
                     
                    
                        Вопрос: реформат — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?                    
 
         
     
                                
        В целом можно сказать, что для 
философской истории является существенным внесение в рассмотрение исторических событий рациональногометода на место психологистического мотивирования прагматической истории.        
    
        В целом можно поэтому сказать, что период 
философской истории есть тот именно её период, в который зарождается и конституируется научная история.        
    
        В 
философской истории могут беспорядочно перемешиваться «мотивы» с объединяющей их «точкой зрения» и причинными факторами, но тенденция к настоящей философии и науке истории выражается именно в методологическом очищении этих понятий.        
    
        С этой стороны 
философская история и определяется преимущественно, как «переходная ступень» в развитии самой исторической науки.        
    
        Прогресс к смерти, смерть в результате прогресса как потери своего качества, самости, родовой тождественности– угроза, в 
философской истории человеческого духа практически не обсуждавшаяся.        
    
        Естественная (не)мотивированность семиотического знака определяет нетранспарентность между первичной сигнификацией и производной сигнификацией, доступными в логике казуистики, подобно 
философской истории о первичных и вторичных качествах вещей: если внутренняя речь, сближающая мышление и язык в коммуникативной тесноте, сохраняет (когнитивный) суверенитет перед внешней речью, существуя при невыясненных обстоятельствах с бессознательным ((анти)языка), то скоропостижно говорить о том, что свобода мышления – это познанная необходимость для её носителя, каким бы отчуждённым он ни притворялся.        
    
        Внешним признаком, по которому можно определить наступление и наличность в исторической науке периода 
философской истории, является прежде всего её стремление обнять свой предмет во всей его конкретной полноте и всеобщности.        
    
        Другой, более углублённый признак даёт возможность перенести понятие 
философской истории и на такого рода «национальные» истории.        
    
        Напротив, 
философская история больше интересуется «закономерностью» вообще, чем просто «повторяемостью» явлений, что само по себе уже влечёт её к некоторым опытам методологического анализа соответствующих понятий, и что в конце концов определяет её переход к научным понятиям «оснований» и «причин», или так называемых «факторов», неиндивидуальных и «безличных».        
    
        Мы будем развлекать его разными 
философскими историями.        
    
        Этот же признак остаётся заметным и в 
философской истории, хотя в неё проникает уже сознание того, что мораль и резонерство не должны иметь места в историческом изложении.        
    
        Возможность же обратить на это внимание, а также направить честолюбие глав государств и их подчинённых на единственное средство, способное оставить о них славную память, может ещё, кроме того, послужить небольшимтолчком к попытке создать такую 
философскую историю.        
    
        Для философов 
философская история сменяется философией ucmopиu,когда удаётся подметить идею и смысл исторического процесса, не путём внешнего привнесения «точек зрения», а путём имманентного раскрытия смысла самого предмета, а для историков философская история сменяется научной историей, когда её объяснения и теории проникаются сознанием своей специфичности.        
    
        Для других эта система будет иметь наибольший интерес как 
философская история мысли, изложение того органического развития разума, которое лежит в основе и составляет всё многообразное и сложное движение мира.        
    
        Наконец, наступает момент для расчёта и с самой философией, история перестаёт быть 
философской историей и становится историей научной, когда она выделит из себя в виде особой и самостоятельной дисциплины философию истории.        
    
        Однако вопрос о том, возможно ли это, представляется слишком обоснованным, учитывая прометеевские масштабы задачи, а двухтысячелетняя 
философская история показывает, что скептицизм и критика всегда следовали за каждой серьёзно задуманной метафизикой, как тень по пятам.        
    
        Тема вечная и важнее её, пожалуй, нет во всей 
философской истории.        
    
        Такой 
философской историей философии не может заниматься обычный историк мысли, она подвластна только философу, который имеет об истине чёткое представление.