Этим рекламодателям лучше писать романы, если они так щедро одарены талантом
беллетристов.
Беллетрист должен идти в толпу драматургов-специалистов или генералом, или же никак.
Под неопределённостью я разумею современное состояние нашего общества: русский
беллетрист чувствует эту неопределённость.
Век исторического
беллетриста недолог!
Есть группа внеоктябрьских молодых
беллетристов и поэтов.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: несравнимость — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Мы перед ней в неизмеримом долгу: именно её талант
беллетриста позволил превратить нашего неуклюжего «слона» в прыткого ягуара.
О жизни этой дамы, полной любовных приключений, можно сочинить не один роман, чем с переменным успехом занимаются многие господа
беллетристы.
Причины всего этого
беллетрист может объяснить вам в десяти объёмистых томах, которые осветят проблему в той же мере, в какой пламя сальной свечки способно осветить бездну его невежества.
Всё меньше становится учёных и всё больше
беллетристов от истории.
Несмотря на свою молодость, литературный талант голландского
беллетриста уже успел представить в своём развитии три яркие периода, из которых каждый всецело выразился в его произведениях.
Изумлял декрет, по которому новая власть объявляла пятилетнюю государственную монополию на издание сочинений отечественных
беллетристов.
Новаторство французского
беллетриста проявилось в разработанном им новом жанре: вместо многотомного романа был создан тип ёмкого прозаического произведения с несложным сюжетом, сжатой композицией и непременным моральным конфликтом.
Очень хорошо пишут современные
беллетристы, очень хорошо.
Неужели я становлюсь
беллетристом, а не историком?
Это уже второй сборник талантливого
беллетриста: первый, озаглавленный «Пёстрые рассказы», вышел в прошедшем году.
Но вдруг, как любят писать
беллетристы, разгоняя захромавший сюжет, раздался громкий стук в дверь.
Белинский, Герцен, Грановский, вся так называемая плеяда знаменитых
беллетристов сороковых годов, даже славянофилы – всё это было не ко двору в своё время, всё это едва терпелось в урезанном виде, а иногда и совсем не терпелось.
Командировка в один из колхозов и свела его с человеком, навсегда вошедшим в человеческую и творческую судьбу журналиста, а потом, действительно, и популярного
беллетриста.
Светский человек, он писал неплохую прозу и слыл модным
беллетристом.
По своему значению они совершенно заслоняют все объёмистые, многословные и претенциозно-наблюдательные романы разных маститых
беллетристов современности.
Ограниченные в своём кругозоре созерцанием «дрязг повседневной жизни»
беллетристы начали писать по трафареткам и обратились в холодных протоколистов.
Эта оригинальность каждого из
беллетристов сороковых годов, кроме разных других причин и обстоятельств, наиболее определяется средой, из которой вышел тот или другой из них, так как среда всегда налагает резкую и неизгладимую печать как на характеры, так и на ход жизни исторических личностей.
Около того времени молодые
беллетристы ещё пробовали себя в «выдумке».
Причём чем хуже
беллетрист, тем больше традиций сидит на его лице.
Обращаясь к проблеме соотношения научной историографии и художественной прозы на исторические сюжеты, можно отметить готовность большинства
беллетристов признать первенство учёных в изображении прошлого и нотки высокомерия, с которым профессиональные историки оценивают творчество писателей.
Если подойти к его творчеству критически обнаруживается масса нестыковок и неразрешенных внутренних противоречий, но будучи
беллетристом мирового уровня эти понятия он определил в точно отмеренной пропорции абстрактности, «интуитивно понятными».
Он должен быть историком, точным исследователем, архивным учёным, – и в то же время психологом, угадчиком, настоящим
беллетристом.
И читателю тут доведётся узнать много любопытных фактов, открыть для себя некоторое количество увлекательных историй, достойных пера хорошего
беллетриста.
– Оставьте эту тему
беллетристам.
Мысленно я воздал хвалу репортёрскому прошлому
беллетриста.
Интересовались они больше такими слоями общества, которые мало или вовсе не привлекали к себе творческого внимания
беллетристов предыдущего поколения: мужик, рабочий, дьячок, мещанин, мелкий чиновник – вот кто их почти исключительно занимал.
Не мудрено, что упомянутая группа
беллетристов имела большой успех – она вполне соответствовала житейскому моменту, была костью от кости и плотью от плоти его.
Далее, с какой стати высокодаровитый
беллетрист занимается публицистикой?
На смену блестящим
беллетристам стали приходить писатели-мыслители.
Я жадно, в ущерб учёбе в школе, буквально проглатывал и почти выучил наизусть произведения многих великих
беллетристов.
Критики пока не пришли к единому мнению относительно того, к какому разряду его причислить: бойких
беллетристов или настоящих писателей?
Но наступают такие мгновенья, когда и
беллетристу приходится браться за перо публициста.
Да-да, образцовый, поскольку все писатели, отдавшие свою лиру детективу, впоследствии как бы равнялись на «сакральные тексты» английского
беллетриста, кто более, кто менее тщательно разрабатывая намеченные им пути.
Начинающий журналист или
беллетрист редко просит о помощи: он ищет агентов и издателей, пока его более серьёзные собратья по перу мучаются от чувства бессилия и никчёмности.
Зато застрахован от краха иллюзий и всяческих иных неприятностей, подробно описанных
беллетристами, к которым я глубоко равнодушен.
Это дало основание некоторым историкам и
беллетристам выдвинуть версию убийства.
Порой самые, казалось бы, постные факты, умело сложенные историком воедино, становятся не менее захватывающими, чем, если бы они вышли из-под пера известного
беллетриста, умеющего завораживать читателя своей фантазией.
Однако, увы, приятель мой, писавший письмо, был из нашего ж брата, стилизующего сочинителя, запоздало начинающий
беллетрист, и он мог довольно-таки далековато зайти за ради красного словца.
Искусственная завязка и развязка, сухие схемы вместо подлинных жизненных драм и людских переживаний, лживый энтузиазм и «безграничная» любовь к вождям, – вот что глядит на нас со страниц советских
беллетристов: поэтов и драматургов.
Историю с древним языческим захоронением и мстительным духом шамана можно было бы счесть выдумкой
беллетристов 19 века, однако в старинных шведских хрониках действительно есть упоминание об этих событиях.
Графиня, увидев рану, зияющую в груди
беллетриста, пронзительно завизжала.
Всё похоже на более чем непринуждённую рецензию по поводу рукописи, которая ещё неизвестно, станет ли она книгой; или же, если станет книгой, то заведомого
беллетриста средней руки, который живёт, пишет, издаётся, читается (и ничего с этим не поделаешь), но серьёзному критику тут не с чего изображать почтение, или там даже – пиетет!
Так, уже одно только название последнего, опубликованного уже после смерти
беллетриста очерка «Завидение муской, дамской и децкой обуви» является впечатляющим предисловием автора к рассказу о жизни вырванного из крестьянского мира ребёнка, оказавшегося в смрадном чаду маленькой сапожной мастерской.