Устриц едят живыми. Письмо на тот свет

Римма Соколова

Новая книга Риммы Соколовой – музы, жены, вдовы, все перевернула во мне – читается на одном дыхании. И плачешь вместе с автором, ревешь в голос, и смеешься. И слышишь голос Володи и его музыку. Но ничего бы этого не получилось, если бы не было Римминых стихов, ее откровенности на разрыв всех аорт и сосудов. «Самого главного глазами не увидишь». Только сердцем. Только любовью через любовь. Вот об этом книга. О любви. О счастье, пусть и горестном, но настоящем. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6

Мы были одинаковые, только миру свою одинаковость транслировали по-разному. Именно эта одинаковость и спасла наше совместное бытие. Могли молчать вечер напролет. Зайдешь в комнатку «дай головочку поцелую» и уйдешь к себе. А то и чай нальешь, принесешь, бутерброд икрой намажешь. Так набуровишь, что икра на пол падает. В комнатку заглядываешь, стоишь минуту на пороге скромно. Садишься на уголок кровати, словно стесняешься, рассказываешь о чем-нибудь. «Ешь давай, тебе для крови полезно». Всегда икру покупал для моей крови…

Главное, что друг у друга в поле зрения. Это называется — просто быть. А теперь как быть? Тебя ведь нет в поле зрения…

В изголовье твоя фотокарточка

В белой рамке под тонким стеклом.

Я теперь беспризорная ласточка

Навсегда потерявшая дом.

Я любуюсь влюбленными парами

Под июльской блуждаю луной,

Обнимаясь с ночными кошмарами,

И каждый с разлуку длиной.

И не дай бог кому то услышать

Как, вытягиваясь в струну,

На чужой, обветшалой крыше,

Воет ласточка на луну…

Ты любил про семью говорить. «Как то отец матери задание дал, мол, иди на рынок и купи букет цветов для Лени Мессмана. Он, говорит, их только и любит. Называются залупянки, голубенькие такие. Ходит Инесса по рынку у всех про залупянки спрашивает, и никто про такие не знает. Возвращается домой злющая и на Игоря шумит. А тот смеется, заливается…»

Любил родителей очень. Тебе их не хватало с самого детства. Вы с братиком Сашей подолгу жили с дедом Александром Федоровичем и бабушкой Викторией Иосифовной в Ленинграде, пока родители по городам и весям мотались.

Братики Володя и Саша Соколовы с дедом Александром Федоровичем Соколовым

Маленький Володя у памятника Михаилу Глинки

Братики Володя и Саша Соколовы возле дома в Ленинграде

Володя Соколов с мамой Инессой Акимовной

Тебе не хватило родительского внимания. И тащил ты эту нехватку за собой до самого конца. Дома стояла статуэтка Богородицы из кафедрального католического собора. Ты, как мимо нее идешь, всегда берешь ее в руки и целуешь тихонько. Говоришь, что Инесса в ней поселилась.

Мама Владимира — Инесса Акимовна Соколова

И еще говорил, что незадолго до смерти она сказала, что будет тебя охранять, и что дух ее будет жить под кроватью. Да, она была рядом. Когда я была дома одна, то чувствовала необъяснимое присутствие чего-то или кого-то. Но мне было хорошо и тепло.

Когда я увидела тебя в морге 18 декабря, на твоем лице застыла улыбка. Потом люди «которыезнаютвсе» говорили, что это мышцы твои расслабились так, и это вовсе даже не улыбка. Но они дураки какие-то. Я знаю, что это именно улыбка. Ты когда умирал, увидел родителей. Мне хочется так думать. Мне хочется хотя бы так облегчить твой уход. Я чувствую свою вину за то, что меня в тот момент не было рядом. Здесь я матерюсь, долгим и замысловатым матом. Была бы рядом с тобой, тебе было бы легче, и мы бы отсрочили смерть. Упросили бы ее хоть на денек задержаться.

Это стихотворение тоже написала от имени Володи, словно он от туда говорит…

Я чувствую тебя вокруг

И твои запахи и звуки

И к ним протягиваю руки

Совсем не ощущая рук

И говорю тебе:

«Я здесь»

Но ты меня уже не слышишь,

А только, всхлипывая, дышишь

И кошке говоришь «не лезь»

И фотографию целуешь,

И тихо шепчешь «как же так.

Подай мне хоть какой то знак»…

И что-то на снегу рисуешь…

И тает снег в твоей ладони

И бьется огонек в окне

И пляшут тени на стене,

Сползая в мир потусторонний.

И вдруг я вижу яркий свет,

И в нем мгновенно растворяюсь,

И словно заново рождаюсь:

Малыш, не бойся, смерти нет…