Ты моя

Валентин Сорокин, 2018

Тот, кто знал долгую муку одиночества, никогда не устанет благодарить за дар любви. «Ты моя» – книга о нежданном, но сбывшем счастье. Это стихи о жизни, озарённой светом любви, о горьких потерях и разочарованиях, о вечной красоте и надежде. «Ты моя» – книга верности, отваги и мужества.

Будь со мной

Стыдливые шторы

Вспышки, охапки, кудели —

Снег возмущен кутерьмой:

Вот напроказят метели

И уберутся домой.

Плещет серебряным вихрем

Солнце?..

Озёра ли тьмы?..

Сядем к окну и притихнем,

Очень счастливые, мы.

Эти мгновенья святыми

Кто-то нарёк неспроста,

С вечера ведь не остыли

Наши с тобою уста.

Мимо в немые просторы

Движется белая рать,

Утром стыдливые шторы

Не торопись убирать.

Грянула б радостным гулом

Свежих сугробов гряда,

Чтобы под ней потонула

Русская боль и беда.

Не уворует ворона

Тайного счастья ключи.

И над тобою корона,

Звёздная, вспыхнет в ночи!..

1995

Лебяжье имя

То гладь снегов, то приовражье

Весенней дымчатой земли,

Где с именем твоим лебяжьим

Купавы тихо расцвели.

И ты летишь под облаками,

Свободная,

и пусть, и пусть —

Я оробевшими руками

Вновь до тебя не дотянусь.

Но будет миг — и я поймаю

Иль украду в своём лесу

И по ликующему маю

Тебя хвастливо пронесу.

Меж звёзд крыло твоё искрится

И голос падает, звеня,

Тебе сам Бог велел родиться

Под вечным стоном у меня.

Не поцелуи, не объятья,

А горе кличет нас вперёд,

Там всех влюблённых

на распятье

Слепая зависть приведёт.

1995

Возвращённая клятва

Может быть, и я сойду с ума,

Если вновь твоё услышу тело.

Этой ночью с древнего холма

В облака рябина улетела.

Скорая на чувства и слова,

Кратко с ним и весело простилась.

И его седая голова

В синей мгле опять засеребрилась.

Прикоснись к душе моей на миг,

Наяву, а в мёртвых снах не мучай, —

Тьма в глазах твоих, и только в них

Затаился наречённый случай:

Я твои ладони разведу,

Трудных клятв негромко удостою,

В небесах остывшую звезду

Свечкою затеплю золотою.

Вздох себе же в юность посылать

Нам, холмам, завещано природой,

А тебе — искриться и пылать

Над неповторимою свободой.

Ты, рябина, гибельней, чем стон,

Проще сказки, виноватей вьюги,

Спеленала с четырех сторон

Все мои тропины по округе!

1995

Русская дума

Глаза твои черные очень печальны,

А беды застывшие — впрямь величальны.

Не вьюгу, не вьюгу мы топчем ногами,

Наш край, каменея, молчит под снегами.

Ладонь твоя рядом, тиха и приветна,

Мы канем в просторах с тобой незаметно.

И чья-нибудь сытость хихикнет злорадно,

А время вперед полетит безвозвратно.

И русская дума раскосой луною

Взойдет над огромной и мертвой страною.

1995

Сияющие руки

Не лавина снежная, не ливень,

Молниями вдруг озарена,

На мгновенье сделалась счастливей,

Погружаясь в сумерки, страна.

Ледяная изморозь над нами

И равнинный ветер-снегокут.

Долгий вздох твой выстрадал я снами,

А такой серьезной сны не лгут.

Мне ласкать глаза твои и брови,

Оторопью тело обнимать.

Я не страсть, а русский голос крови,

Рок любви учился понимать.

Одинокий по тоске о вечном,

Дни я перелистываю вдруг.

Небеса Путем струятся Млечным,

А земля тревожится вокруг.

Я иду, превозмогая муки,

Думам дорастая до плеча,

И твои сияющие руки

Словно два заоблачных луча.

Чья же тройка проскакала быстро

Мимо нас?

Безумьем ночь полна.

Но цветет, как ландыш, серебристо

За горами темными луна.

1995

Голос в дороге

За сумятицей дорожной,

За мерцанием огня

Слышу голос осторожный,

Он опять зовёт меня.

Что тебе, упрямой, надо,

Чья тебя кручинит боль?

Ты нежданная награда

Мне за пагубы недоль.

Я несу тебя высоко,

Я такой зажег костёр —

Серебром звенит осока

Наших северных озёр.

Опалив тебе ресницы,

Роет ветер темноту.

Но слова твои, как птицы,

Замерзают на лету.

Поле белое широко.

И до черных облаков

Стон земли, и плач, и рокот

Вырастают из веков.

Взята мной и мной любима,

Замыкая все пути,

Ты — багряная рябина,

Свет мой тайный впереди.

1995

Ещё одна заря

Памяти Андрея Блинова

Там, за Москвой, где в крапинах мороза

Кресты и купола монастыря,

Вчера с небес упала и в берёзах

Могилу другу вырыла заря.

Он был поэт, и воин, и философ,

Окончена сыновняя страда.

В униженной стране великороссов

И он — обычный ныне сирота.

Мы гроб несли семьёй, а не толпою,

К предательскому времени спиной.

…Я от могилы тихо шёл тропою,

И вдруг раздался голос надо мной:

«Ты нелегко сюда нас провожаешь

И никого, тоскуя, не коришь.

А помянуть весною приезжаешь

И золотое слово говоришь.

В тебе не новой злобой сердце рдеет,

А добротой, как тыщи лет назад,

Пусть не завянет и не поредеет

Вокруг тебя голубоглазый сад!..»

И вздрогнул я, а за холмом пластались,

Летели вёрсты в серебристой мгле…

Я понимал: да, мы с тобой остались

Продлить уют их душам на земле.

Ты не роняй в метельных стонах слёзы,

Наш дом беда лихая не найдёт,

Пока с небес в такие же берёзы

Ещё одна заря не упадёт.

1996

Крокодилы

Наша любовь не погибнет

И, кажется, не солжет,

Если тебя Египет

На пляже не подожжет.

Если движеньем ловким,

Ну, Боровой

иль Форд

Эти командировки

Не превратят в курорт.

У нас ведь всегда найдутся

Жены, чей светел труд:

По офисам отдадутся,

А в кухне на мужа орут.

В глубях не только Нила,

А и Москвы-реки

Носастые крокодилы

Точат на баб клыки.

Звери напропалую

Рвутся из южных мест,

Я тебя поцелую,

А кто-то пымает и съест.

Питается лис мышами,

А я, СНГэшный осел,

Прохлопал тебя ушами

Среди городов и сел.

1996

След и след

Сколько слёз и затаённой боли

Пролилось над зимнею страной,

И зачем тебе седое поле

В поздний час переходить одной?

Не посветит окнами опушка,

В ночь луна не перестанет плыть,

Только вьюга — белая кукушка

Обо мне проплачет, может быть.

И умчится по лесным улогам

Тень мою в просторе отыскать:

Дескать, он на землю послан Богом

Самую красивую ласкать!..

Ты ли мне, скажи, не доверяла,

Очи опуская с высоты,

Но метель взяла и потеряла

Наши перевитые следы.

Мы привыкли счастье тихо кутать

В белые сугробы:

след и след

Тот найдёт, кому их не распутать

И себя не уберечь от бед.

Не чужою злобой мы воскреснем,

Не своей излечится народ,

Нам судьба даётся поднебесьем,

А судьба встречает у ворот.

1996

Божья Чаша

Серебряное льется поле,

И холм отлит из серебра,

Моя душа на крыльях боли

К тебе летит через ветра.

Пусть за лесами небо ниже,

Но в свете серебристой тьмы

Я узнаю тебя и вижу

За белым облаком зимы.

Белым-бела округа наша,

Тебе, что ею спасена,

Серебряного луга чаша

Всевышним преподнесена.

Мне ж не соперничать с богами,

И я не зря прошу в пути:

«Ты разведи меня с врагами,

Владыка, слышишь, разведи!..»

Мне б целовать твои ресницы

И чёрные твои глаза,

Пусть после вьюги в колеснице

В просторы вырвется гроза.

Я обниму тебя до стона,

Я припаду к твоим губам:

А предписания закона

Царями посланы рабам!

1996

Ночь такая

Туча — большая рыба,

Месяц над ней — весло,

Снег серебристый выпал,

Так на дворе светло.

Дремлет берёза будто

В сетке застывших слёз,

Или её окутал

Выдохом синь-мороз.

Плакать или смеяться,

Если и в гололедь

Хочется ей подняться

И на звезду взлететь.

Это нам вызов брошен

Высшею красотой,

Вот и звенит пороша

Тихо во мгле густой.

Лунной тоски погода

Мучит нас до утра,

Вроде и жить охота,

И умереть пора.

Нету на небе рая,

Если и здесь не рай,

Ночь пролилась такая:

Здравствуй,

мой белый край!

1995

Кровь и свет

Серебристой северной порошей

Замело твой скоролётный путь.

Ну а я как будто всеми брошен, —

Давит боль виски мои и грудь.

Кто ты мне: жена моя родная,

Иль сестра,

иль ветреная дочь?

Чей-то голос, каясь и рыдая,

В белом поле пропадает в ночь.

И спешат по ледяной округе

Дьяволы на праздник пировать,

Только эти губы, эти руки

Завистью уже не разорвать.

Нам тоской разлуки не согреться.

Белые деревья.

Лунный чад.

И тебе под маленькое сердце

Кровь и свет страстей моих стучат.

От любви до смерти вздох короче.

Память поцелуев тяжела.

Я молился на такие очи,

И ко мне с иконы ты сошла!..

1995

Где наш дом?

Ты на небе, а я на земле,

Ты под звёздами, я же в тумане,

Как снегирь в хитроумной петле

Или взвившийся конь на аркане.

Где наш холм или древний курган,

Или дом наш?

Но в нём не ваятель —

Новый русский сидит, Чигнгисхан,

Белой родины завоеватель.

Дали белые пали окрест,

Небо синее тронув перстами,

Вождь грабителей каменный крест

С упоением ставит над нами.

Ты не можешь ребёнка родить,

Ты квартиру не можешь покинуть,

Страх — язычнику не угодить,

Страх — пощёчиной хама отринуть.

Да не сцапает нежность пират,

Атакуя нас ветром разврата,

Я отец твой,

и муж твой,

и брат,

Русский воин с мечом Коловрата!

Горе времени в нас говорит,

И, склоняясь твоими очами,

Куликовское поле горит

За Окой золотыми свечами.

1995

Конь без всадника

Люблю я вещие слова,

Люблю хмельных поэтов очи.

…Не зря же слушала Москва

Когда-то нас до полуночи.

Стаканов звон и высверк фраз,

Да хлеб на скатерти шершавой.

Бедны мы были, но у нас

Был честный долг перед державой.

Среди разбуженных комет

Холодной не найти кометы,

Поэтов побеждённых нет,

Ты знаешь, это — Пересветы.

Нас травят, гордых и седых,

Опричники наёмной власти,

Теперь иных, из молодых,

Объял туман торговой страсти.

Они не вскочат в стремена

Тушить враждебные салюты.

Их конь умчался, а страна

Распластана у ног Малюты.

За шумами политвитийств

Границ вершатся переделы.

И на загадочность убийств

Есть планомерные расстрелы.

Цветёт предатель и бандит,

Бурбонистые хохля брови…

А конь без всадника летит

Над бездною огня и крови.

1995

Две песни

Зачем упиваться безумием чувства седому,

Дороги не будет к тому незнакомому дому.

И люстра не вспыхнет для нас, огоньками играя,

Из ада мы вырвались, но не пробились до рая.

А рай — белоснежная русская наша пустыня,

И церковь над нею — сияет крестами святыня.

И если мы вскинем с тобою крылатые руки,

Как лебеди, вечно мы будем лететь без разлуки.

Крылом прикасаясь к родному крылу

в поднебесье,

Две капли жемчужных,

два сердца,

две стонущих песни.

И только боюсь я, что горько дрожа от мороза,

За нами сорвётся и канет в сугробах берёза…

1995

Когда в лесу

Когда в лесу засеребрится вечер,

Ночным теплом к себе поманит дом,

Я мысленно твои целую плечи

На самом том изгибе золотом.

В окно луна глядит — и звёздно, звёздно,

И вот опять я повторю себе:

А ничего действительно не поздно

В моем пути да и в моей судьбе.

Но разве ты не мучима бедою

И разве я не мучим?..

И куда

Мне поклониться головой седою,

Вся жизнь — одна великая беда!

Мы тосковали долго друг о друге,

В холмах невзгод потерян счастья след,

И кроме вьюги, кроме сизой вьюги,

Иных чудес перед глазами нет.

Страшнее смерти белой вьюга-птица,

Колдуя вдоль селений вековых,

Она летит — и ветер серебрится

И тонет дом в туманах роковых.

1996

С тобой говорю

Хлопья снега, большие, большие,

На закатную веют зарю.

Долго, долго не слышал души я,

А сегодня с тобой говорю.

Очень добрая, очень родная,

Ты пытаешься горе понять.

Пусть за окнами кто-то рыдая,

Жизнь мою проклинает опять.

Пусть за окнами тройка лихая

Удилами звенит на лету

Я-то знаю, уже потухая,

Бьёт крылами она в темноту.

Мы нежнее обнимем друг друга:

Разве дважды купава цветёт?

Скоро двинется чёрная вьюга,

Все кресты на Руси заметёт.

Что же сделали с нами и с вами:

Только

кладбище —

мукам конец?

Мы клялись, но святыми словами,

А они — разрядили свинец!..

Месяц канет в просторе белесом,

Вечной бездны оборванный лист,

И обрушится низко над лесом

Заплутавшего дьявола свист.

1995

К морю синему

И шагнул я в те пределы,

Где упали небеса,

Где в снегах лебяжье-белых —

Чёрные твои глаза.

Где в сумятице минутной,

Золотисто-горяча,

Ты надежно и уютно

Держишь пламя, как свеча.

Прикоснусь — и заискрится

Хвоя чёрная ресниц,

Прикоснусь — и загорится

Страсть, без меры и границ.

Не холмы, а храмы, храмы,

Беломраморный трезвон,

И домов окрестных рамы

Вскрикнули со всех сторон.

Белое и голубое,

Звёзд шуршащая тайга,

Унесёт меня с тобою

К морю синему пурга.

1995

Ну зачем?

Ну зачем спешишь ты в край безвестный,

Разве мал тебе мой пьедестал?

Я хочу, чтобы состав железный

Тормозами заскрипел и встал.

Ты моя шальная недотрога,

Неужель я целовать горазд

До тех пор, пока тебя дорога

В чьи-то руки вдруг не передаст?

Веющий уральскими степями,

Белый снег летит из дальних стран,

И звенит чугунными цепями

Твой вагон, как царский арестант.

Никуда вовек я не поеду

Даже если кликнут соловьи:

Признаю одну из всех победу —

Стоны лебединые твои!

Ни в лугах мелькнувших, ни в берёзках

Мига осчастливленного нет.

И на всех путях и перекрёстках

До зари я выключаю свет.

1995

Тост поэта

Когда серебрится луна

Над спящими в поле холмами,

Мне кажется, это страна

Вокруг прирастает домами.

Но стоит суровей взглянуть —

Пустыня, аж сердце в испуге.

Мы сами расчистили путь

Бессчетными войнами вьюге.

Какой ураган разгромил

Наследные избы и хаты?

Не встанут из братских могил

И нас не прикроют солдаты.

Так выпей же громче, поэт,

Тебе не прорваться к покою,

Опять из расстрелянных лет

Кричат журавли над рекою.

Вселенная слышит Христа,

Страдания длятся и длятся,

И ты ведь не можешь с креста

За птицами следом подняться.

Окончились пленом бои,

А взлёты — потерей орбиты.

И русские крылья твои

Гвоздями измены прибиты.

1995

Журавлиная река

Такая светлая вначале,

Как будто лишь для нас двоих,

Течет река, темней печали,

Черней широких глаз твоих.

Пока звенят в ней ливни мая,

Течет она через леса,

Холмы степные обнимая

И зарываясь в небеса.

Листва проносится к затону,

И круто в золотой пыли

Над ней снижаются и стонут

Замедленные журавли.

Нам далеко еще до ночи,

Звездолюбивая река,

Твои мерцающие очи

Мне распахнули путь в века.

С упорностью седого скифа,

Идя один, плывя один,

Я мыслью доставал до мифа,

А сердцем — до твоих глубин.

Камыш уснет в закрайках длинных,

И на песчаном серебре

Про тайну стонов журавлиных

Метель расскажет на заре.

1995

Побудь со мной

В тебе, покорной и земной,

Есть тайна и уют,

Побудь, побудь ещё со мной,

Пока снега поют.

К тебе замыслил я побег,

И здесь, в краю степном,

Я сам седой, как этот снег,

Шумящий за окном.

Ты — добрый миг, ты — свет иной,

И я прошу опять:

Побудь ещё, побудь со мной,

Меня хотят распять.

Со всех сторон спешат враги

Простой судьбы моей,

Побудь со мной и помоги

Мне мудростью своей.

А смерти нам не миновать,

Но не про гибель речь, —

Тебя пришел я целовать,

А Родину беречь.

Глаза твои, глаза её

И колокольный звон,

Всё это — вечное, моё,

Протяжное, как стон!

1995

Теплые цветы

А тебе я верю, очень верю,

Да и ты со мной не пропадёшь, —

Осторожно к опытному зверю

Ты по снегу белому идёшь.

В редколесье тропы не петляют,

Держатся наезженных дорог,

Браконьеры даже не стреляют,

Столько пуль всадили — превозмог.

Без позору чуду не являться,

В праздном дыме не седеет прядь,

Доброте привык я удивляться,

Ненависть страданьем усмирять.

На Руси шумят и выпивают,

Разрушают праховый уют,

На Руси поэтов убивают,

Раненым пощады не дают.

Пусть не раз я побывал за гробом,

Слава Богу —

не видала ты,

Как тянулись по родным сугробам

Тёплые кровавые цветы.

1996

Люби меня

Зачем твои груди таятся под белой рубашкой?

Они ведь, зарею омытые, позолотели?..

К тебе пробирался я с пикой

да с грубою шашкой,

Да с атомной бомбой летел

в хиросимской метели.

Мужчины, тебя мы делили на воду и сушу

И двигали жутко победные армии к маю,

Теперь отрезвели: твою полнолунную душу

В ночи необъятной я к звездам один поднимаю.

И очи твои, Богородицы вечные очи,

Целую глубоко, хочу тебе пламенем этим,

Молитвой, что юности нашей умней и короче,

Поклясться и снова исчезнуть

в мятежном рассвете.

Люби меня, чуткого, сильного, умного зверя,

Люби меня, русского витязя и стихотворца,

Скачу я, скачу я: Россия для русских — потеря,

И к русской могиле антихрист

оплакивать рвется.

Ты нежностью веешь,

ты веешь покоем и домом,

И все преступленья,

кровавые смуты прости нам,

Бывает такое — как в озере нам не знакомом

Одна вдруг качнется, до боли родная, тростина.

Не надо бороться, ну даже, допустим, с врагами,

Не надо свиваться в единую песню с тобою,

Вон лодка пустая у берега ходит кругами,

И скоро пространство поглотит её голубое.

1995

Кто он?

Боевые рати упокоив,

Раздарив, — метелям овевать,

Стала Русь давно страною гоев,

С братом брат не прочь повоевать.

Генералы доллар не разделят,

И страдает русская земля,

А над ними, пьяный по неделям,

Правит самозванец из Кремля.

Кто он? Что он? Русские снежины,

Мы с тобой в кровавой бездне слез,

И горят, для нас недостижимы,

Голубые очи вечных звезд.

Неужели это переклики

С черными, с твоими, в дни, когда

В городах, отвагою великих,

Царствует вонючая орда?

Пляшет шут на сердце у народа:

Слово — бранью,

песня — кувырком,

Потому и Спасские ворота

До Чечни пропахли чесноком.

Разбуди мою седую волю,

Разверни багряных стягов шелк,

Чтобы я прошел по бесью полю,

Вскинул меч и до конца прошел!

1996

Две цапли

Похожи наши души,

Будь для меня сестрою,

Твой храм не я разрушил,

Не я его отстрою.

Хочу я в чудо верить,

По следу вьюгой мчаться,

Да в сорванные двери

Поэты не стучатся.

И крест грехи не лечит,

Я это понимаю, —

Тебя любить не легче,

Чем двигаться к Мамаю.

Но медью колокольной

Плеснул собор в просторы,

И в суете окольной

Примолкли разговоры.

Не одному ведь хлебу

Жизнь

сцеживать

по капле:

Летят березы к небу,

Две серебристых цапли!..

1996

Пылает Гудермес

Когда снегов серебряных так много,

Мерцающих и плачущих снегов,

Мне кажется, что русская дорога

Давно перетекла через врагов.

Зачем же нас гнетут с тобою раны

Пропавших в битвах, но для нас живых?

По всей Руси горбатятся курганы

С приметами скрижалей вековых.

Травой зелёной, тропкой ли убогой,

Утёс гранитный, каменный ли столб, —

Ты подойди, и за плечо потрогай,

И поцелуй в тяжелодумный лоб.

И он ответит: «О, не мне под старость

Почтенье наставленьями стяжать,

Тебе от Бога только и досталось —

Хранить уют и воинов рожать!»

Нас истребляют водкою и пулей:

Горит Кабул!..

Пылает Гудермес!..

И потому встревожен звёздный улей

Во мраке накренившихся небес.

1996

Ласки фараона

Я тебя ласкаю и ласкаю,

Страсти сердца стоном тороплю,

Словно бы на волю отпускаю,

Так ласкаю, словно разлюблю.

Ходят звезды за окном толпою,

Серебрист небесный океан,

Но сегодня пьян я не тобою —

Белой вьюгой, белой вьюгой пьян.

Черный свет ресниц твоих колючих,

Черных глаз бездонные пути,

Хорошо, что я давно не лучший,

Проще будет лучшего найти.

Вот когда сорвет ромашки мая

И подарит девушкам ОМОН,

Пусть тебя, в пустыне обнимая,

Поцелует сам Тутанхамон…

Пирамида черная, гробница

И сугробы черные вокруг,

Не его ли эта колесница

По России

пролетела вдруг!..

1996

Забвения огонь

Ночную думу сколько не баюкай,

А новый день встречаю я с трудом.

Ушел бы я за белой, белой вьюгой

И никогда б не возвратился в дом.

Ну где она, меж радостью граница

И горем, нас пугающим в веках?

И потому хочу я раствориться

В лебяжьих белокрылых облаках.

Мы, русские, спеленуты пустыней,

Нас всех зовёт забвения огонь.

И только иней, сизый, сизый иней,

Тебе легко осыплется в ладонь.

Мир серебрист и звёздным вздохом светел,

Грядёт во мгле последний перевал.

И вроде я тебя ещё не встретил,

Ещё ни разу не поцеловал.

Ты взята мной и мной одним любима, —

Смешна корысть,

да и ничтожна власть,

Когда в груди цветёт неистребимо,

Как снежный вихрь, ликующая страсть.

В кабальном разорении великом

Над нами виснет иговая тень.

И нас с тобой друг друга не докликать:

Так поредели стаи деревень!..

1996

Твоя снежина

Просиял закат небесным пылом,

Ночь темна, а впереди светло.

Я свободен от всего, что было:

Удивляло, мучило, вело.

Где-то ветром новый флаг полощет,

Предвещая бурю кораблю…

Ну а я люблю, как в белой роще

Белую снежину я ловлю.

Медленно скользит она и вьется

И, не замечая никого,

Жжением томительным коснется

Вздрогнувшего сердца моего.

Белая снежина, я ль не с нею

Прохожу по вихрям стрежневым, —

Только эта капля не тускнеет,

Посланная зорями живым.

Не огни мелькают — годы, годы,

Если за туманами весны

Кроме снов мучительных природы

Есть еще божественные сны…

1996

Последний монгол

Так целовать тебя хочу,

Что, волю окрыля,

Я налечу, в седло схвачу

И ускачу в поля.

Мой конь поднимется до звезд,

А путь под нами гол,

Кричи и плачь — на триста верст

Я тот еще монгол.

Пусть очи черные твои

Огнем страстей горят,

Пусть молодые соловьи

Со мной заговорят.

Я так ищу тебя, и снег,

Слепящий, ветровой,

Сулит мне славу и успех:

Я слышу голос твой.

Там оборвется наш полет,

Застигнутый грозой,

Где плачет ландышами лед,

Гранит скорбит слезой.

1996

Лунное крыло

Спустилась ночь своей тропою быстрой,

А на холмах в березняке светло,

Пока плывёт долиной сребристой

Луны золотопёрое крыло.

О, до сих пор душа моя слепою

Не стала, а сияет и горит,

Как будто бы ещё не раз тобою

Меня всевышний отблагодарит.

Как будто в жизни, кроме поцелуя,

Одна тщета и скука, потому

Ещё сильней, ещё верней люблю я

И не отдам до смерти никому.

Как будто мы давно уже распяты

И родина распята до конца,

А наши дети — вьюгою объяты,

Монгольской вьюгой крови и свинца.

Такие льды скрипят за берегами,

Моей земле, такая гололедь,

Что кроме смерти, посланной врагами,

Нам ничего уже не разглядеть.

1996

Безумье

Не видя звёздную луну,

Весь вечер, а не пять минут,

Я целовал тебя одну,

Я мял тебя, как травы мнут.

Окно зашторено, и ты

Лежала золотей огня,

И груди — круглые цветы

Под сердцем рдели у меня.

Я пил твое лицо и пил,

И тьма летела кувырком,

Я никого так не любил,

Не тосковал так ни о ком.

Ты словно бы ребенок мой

И словно бы сестра моя,

И словно бы тебя домой

Привел, а не к знакомым я…

Мы перешли хмельной порог,

Луга цветов, стога травы,

И, может, сохранит нас Бог

От пули и дурной молвы.

Не отрезвиться нам и впредь,

Костер страстей не затушить, —

Кто согласится умереть,

Когда, ликуя, хочет жить?

1995