Устриц едят живыми. Письмо на тот свет

Римма Соколова

Новая книга Риммы Соколовой – музы, жены, вдовы, все перевернула во мне – читается на одном дыхании. И плачешь вместе с автором, ревешь в голос, и смеешься. И слышишь голос Володи и его музыку. Но ничего бы этого не получилось, если бы не было Римминых стихов, ее откровенности на разрыв всех аорт и сосудов. «Самого главного глазами не увидишь». Только сердцем. Только любовью через любовь. Вот об этом книга. О любви. О счастье, пусть и горестном, но настоящем. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7

Я долго училась этому — просто быть. Быть и не мешать, помогать, а не мельтешить, молча разговаривать. Надо тебе побыть одному, уезжаю в деревню к отцу или в нашу маленькую студию на Карла Маркса, чтобы если вдруг что-то случится, быстро приехать…. Можешь ночью позвонить «что делаешь, приезжай, не могу один, с тобой хочу». «Вова, ну ты гад. Сейчас буду».

Владимир Соколов у своего театра

Посмотрите мне прямо в глаза

Это вовсе не сложно.

Это синее небо! Там страшного нет ничего.

Время крутит в часах свою тонкую нить… осторожно.

Остановится вдруг и помашет пустым рукавом.

И останется вам лишь одно — только с горя напиться.

И истошно орать в пустоту в своем пьяном бреду.

Если я улечу в те края, где гнездится жар-птица,

То оттуда уж точно сюда никогда не приду.

Улыбается время тогда, когда нам не до шуток.

И идет по воде по песку… как всегда налегке.

Посмотрите скорей, сколько жизни в глазах незабудок!

Только каждая жизнь качается на волоске.

Три часа ночи. Шуршу на кухне, пытаюсь еду приготовить. А ты кричишь из комнаты:

— Чего ты там творишь, иди сюда, все равно говно сваришь.

Ну, Воф…

Терпеть не мог, когда я начинала дома убираться. Категорически ненавидел.

— Воф, ну к нам же люди приходят. Будут думать, что у тебя жена засранка.

— Пусть думают что хотят, тебе-то что за дело до них.

— В чистоте то самим приятнее.

— Отстань со своей чистотой. Чистота это совсем другое.

— Дай хоть пол протру в коридоре. Натоптали ведь. Грязь вся по комнатам растащится.

— Я сказал не надоооо (орет). Иди и сядь вон в кресло. Сядь и сиди. Стихи пиши, а полы пусть другие моют.

Сидим и футбол смотрим. Обсуждаем, как наши в «собачку» играют. Так ночь и проходит.

Володя все про футбол знал. Много рассказывал. А еще мы биатлон любили смотреть и олимпийские игры. К открытию олимпийских игр всегда готовились. Наберем вкусной еды, жуем и смотрим. Обязательно торт — творожная полоска. И в шахматы резаться любили. Он очень круто играл. Я не уступала. Добивал меня до последней фигуры. На доске один Король оставался. Ему нравилось со мной играть. Говорил, хорошо защищаюсь. Умение играть в шахматы и рассчитывать ходы противника спасало меня неоднократно. Шахматы развивают стратегическое мышление. И так я осталась на шахматной доске одна… как шахматный король…

Рассказывал, как они в студенчестве с Валерием Гергиевым в настольный теннис играли. Тоже ведь спорт! Однажды Валерий Абисалович после вечернего концерта в Иркутском музыкальном театре приехал к Володе со свитой, и, вспоминая эти игры, сказал: «Мы ни о чем тогда не думали, у нас был только маленький, белый шарик, который надо было отбить» А еще сказал, что «огромный театр может быть пустышкой, а маленький театр на пятачке великим…». Прав Валерий Абисалович, действительно маленький театр может быть великим, если во главе стоит великая душа…

Но ты ушел и театр перестал быть великим. Мы с Валерием Абисаловичем часто об этом говорим. И слава богу, что он есть в моей жизни. Он очень расстроился, что я позвонила ему только через полтора года. Шумел на меня. Но ты же сам сказал, чтобы я набрала Валеру только тогда, когда пойму, что не справляюсь сама. Я пыталась справиться. Честно пыталась. Но однажды стало невмоготу. После того, как мне перерезали провода на компьютере, причем на твоем. После тебя я на нем работала. Но меня выживали из театра всеми силами, не гнушаясь даже таких грязных методов. Конечно, под покровительством Гергиева, мне стало спокойнее жить. У меня не было цели отобрать театр. Цель была защитить твой дух, твои идеи, твой мир, твою жизнь… отданную Иркутску, память о тебе, так бесчеловечно растоптанную нелюдями. Знаешь, что они должны были сделать в первую очередь — поставить тебе достойный памятник, а не меня добивать. Но они не поставили тебе памятник. Об этом позаботился мой добрый друг Сергей Алексеевич и его друзья. Хотя они очень далеки от мира музыки. Это мои коллеги юристы из прошлой жизни. Они не знали тебя, но памятник поставили именно они, совсем чужие тебе люди.

Композитор Владимир Соколов и дирижер Валерий Гергиев в Иркутске. Вместе учились в Ленинградской государственной консерватории имени Римского-Корсакова.

Словно в кадре немого кино

Я к тебе постучалась в окно

Дверь открылась, и мы вышли в ночь

В нашу долгую белую ночь

Пальцы легкие, черный рояль,

Плечи тонкие, старая шаль.

Наша долгая белая ночь

Гонит мысли печальные прочь

Сумрак ночи, вуаль на глазах,

Шепот ветра в твоих волосах,

Свет и тени слились в тишине —

Образ твой я увидел во сне.

Санкт-Петербург — светлая даль.

Белая ночь, спящий фонарь,

Санкт-Петербург — светлая даль,

Белая ночь, черный рояль…