Охота на медведя

Петр Катериничев, 2003

Олег Гринев, брокер по прозвищу Медведь, решается на небывалую по масштабам финансовую операцию. Но некто, предпочитающий оставаться в тени, просчитывает все, даже боль личной трагедии гениального брокера. В решающий момент только вера, честь и достоинство, совсем не те качества, которые популярны в современной жизни, неожиданно спасают Олега.

Глава 22

В окошко раздался требовательный стук. Олег вскинулся, не вполне узнавая окружающее.

— Гринев? Ну ты и место себе для сна разыскал! Ты что, напился? Как ты залез в такую рухлядь? А я ищу тебя по всем телефонам!

От этой женщины, как от тайфуна, — никуда.

— Эвелина?

— Не знаю, кого ты видел во сне, но я — наяву. Уразумел? Может, распахнешь для дамы дверь?

Олег огляделся. В нескольких метрах впереди застыл ослепительно белый «пассат», за рулем его угадывалась фигура чернокудрого мужчины.

— А твой мачо не заревнует?

— Тебя это заботит?

Дверь Эвелина открыла сама, Олегу пришлось передвинуться на водительское место, иначе бывшая жена запросто плюхнулась бы ему на колени.

— Гринев, у тебя нездоровый вид. Все так и живешь? Ешь по всяким закусочным что попало, спишь с кем придется… Горбатого могила исправит.

— А по мне — я красивый.

— Твой горб — в душе. А это еще уродливее.

Олег только вздохнул: и какой леший дернул его жениться на девице с именем Эвелина? Есть в этом что‑то от барокко, а он всегда предпочитал ампир. М‑да, странные дела случаются порой с мужчинами.

— Тебе, Гринев, ничего, ничего не дорого! Ни отношения, ни участие, ни‑че‑го! Только биржа, биржа, биржа… Люди живут нормальной жизнью, а ты…

— Что для кого нормально.

— Прекрати! Для всех нормально то, что естественно.

— Скажем, содержать двух мачо и третьего — на десерт.

— Раз это тебя задевает, значит, я тебе небезразлична.

Гринев только вздохнул. Если бы она могла представить, до какой степени…

— Я, кстати, ехала к тебе на родительскую квартиру. На твоей холостяцкой я уже была. Поскольку тебя нигде нет, решила, что ты затворничаешь. Гринев, а знаешь… Может, ты по жизни — монах? Так шел бы в монастырь и читал бы эти, как их, псалмы… — Эвелина расхохоталась. — Я представила тебя с бородой и в клобуке. Пожалуй, это было бы оч‑ч‑чень сексуально.

— Лина… Глаза Эвелины затуманились недолгой печалью.

— Гринев, признаюсь, ты был хорош как мужчина, но притом никогда не мог понять желания женщины.

— Виноват, исправлюсь.

— Прекрати кривляться! Я потратила на тебя лучшие годы жизни…

— Всего два. Обычно говорят — угробила молодость.

— «Всего два». Подумай, как я могла бы устроиться, если бы не ты!

— Разве ты не устроилась?

— На что ты намекаешь? На ту жалкую квартирку у черта на куличках, куда ты запер меня при разводе? На старую рухлядь, на которой я езжу?

Олег оглядел белоснежную красавицу впереди с курчавым мальчиком за рулем.

Мальчик по‑хозяйски выставил локоток в окно и покуривал тонкую ароматизированную сигарету. Запах ментола был слышен даже здесь.

— Не такая уж и рухлядь.

— Ты не представляешь, сколько она жрет денег!

— Представляю. Страховку, если мне не изменяет память, продолжаю оплачивать тоже я.

— Ты хочешь, чтобы я платила за все?! И это при том, что я… что ты… ты просто жлоб.

— Может быть.

— Так оно и есть! Знаешь, что в тебе самое непереносимое, Гринев? Ты мог бы сидеть на мешке с ассигнациями и не потратить на себя ни цента. Знаешь, почему? Тебя это совершенно не интересует! Тебя не интересуют деньги, тебя не интересуют удовольствия, тебя ничего не интересует, кроме финансов! А что такое финансы? Ничто, фикция!

— Слушай, Лина, твой мальчик трет задницей очень даже не фиктивное сиденье и курит вполне респектабельные сигареты.

— А что он должен курить? «Беломор»? — искренне удивилась Эвелина.

— Да хоть кедровые шишки! Почему?! Почему я должен сидеть и слушать всю эту ахинею, Лина?! Ты хочешь жить, как ты хочешь?! Так живи! Флаг в руки, барабан на шею, пилотку на голову!

— Легко сказать — как хочешь! Ты решил от меня избавиться и засунул в ту жалкую конторку пахать за жалкие гроши!

— Сидеть куклой перед компьютером — ты называешь «пахать»? А штуку зелени в месяц за это сидение — грошами?

— Я все‑таки закончила колледж культуры и могла бы…

— Блистать на сцене. Я помню: ты знаешь ноты.

— Ты злой, бессердечный эгоист. — Эвелина краешком платочка, осторожно, чтобы не задеть макияж, промокнула сухие глазки. — Ты хоть понимаешь, почему я тогда ушла? Твой распрекрасный Валерий Игоревич приставал ко мне самым недвусмысленным образом! Ты нарочно меня туда устроил, подстелил под приятеля!

Только я не из таких!

— Лина… — Олег поморщился так, будто съел лимон — Ты уж на Валерика не наговаривай! Господин Стеклов — убежденный и законченный гей. И твоя ультракороткая юбка пугала его больше, чем Колчака бронепоезд «Вся власть Советам».

— Вот именно! Думаешь, приятно было работать среди гомиков?

— Что тебе нужно? — выдохнул Олег, чувствуя, как голову заполняет тяжелая волна.

— Общения. Только общения. Но ты никогда не понимал женщин. А незаурядные женщины — вообще не для тебя. Тебе милее потаскухи.

— Что тебе от меня нужно сейчас? — раздельно, по складам, выделяя каждое слово, повторил Олег.

— Ты знаешь, я снова временно не работаю, но вынуждена париться в Москве, как какая‑то лимитчица.

— Зачем же париться? Съезди к родителям, под Пензу… Дорога туда, обратно, и там… — Олег поднял глаза к потолку:

— На все про все — семь тысяч.

— Долларов! — быстро подсказала Эвелина.

— Рубле‑е‑ей, — развел руками Олег.

— Ты… ты… ты еще издеваешься?! — На этот раз слезы на ее глазах были непритворными. — У меня… у меня даже денег на бензин нет!

— Понимаю. Нищета.

— Скотина!

— Эвелина, ты зарвалась. Встречаться с Золотницким и не иметь денег на бензин?

— Золотницкий — свинья и скряга. Я его бросила, работу летом в Москве — не найти.

— Еще ее не найти зимой, весной и особенно осенью. У тебя от головы что‑нибудь есть?

— Ты все пьешь эти таблетки? Когда‑нибудь ты. загонишь ими себя в могилу.

— Эвелина открыла сумочку. — Вот. Хороший американский аспирин. Прими сразу две, и тебе станет легче.

— Угу, — кивнул Олег, забросил таблетки в рот и проглотил.

Эвелина вздохнула:

— Порой ты похож на животное. Но я тебя все равно жалею.

— Да? — Олег вынул из внутреннего кармана портмоне, вытряхнул из него долларов четыреста на колени Эвелине, выдохнул:

— Все, что есть.

— Вот только подачек мне не нужно. — Эвелина быстро собрала деньги и спрятала в сумочку. — Уж сколько ты там со своим Черновым загребаешь на доверчивых лохах — я догадываюсь. Но, заметь, никогда не требовала от тебя ничего лишнего.

— Я помню.

— А знаешь что? Говорят, если мужчина к твоим годам не обрел твердое положение, то он неудачник.

— Так говорят?

— Это общеизвестно. Что тебе остается? Только сожалеть о прошлом. Ты сожалеешь?

— Да, — сокрушенно и искренне кивнул Олег. — Сожалею.

Лицо Эвелины расцвело счастливой улыбкой.

— Такую, как я, тебе не найти. Ты хоть понимаешь это?

— Таких больше нет.

— Ты искренен? — подозрительно глянула Эвелина, сморщив лобик.

— Абсолютно.

— Ну ладно. Пока. — Она приложилась напомаженными губками к его щеке, оглядела себя в зеркальце, вышла довольная и буквально поплыла к машине, перемещаясь в пространстве неземным видением, облаком, миражом. Олег какое‑то время очумело смотрел ей вслед, потом закрыл лицо руками, плечи его затряслись.

Эвелина обернулась, наклонилась к курчавому молодому человеку за рулем «пассата»:

— Бывший муж. Никак не может меня забыть. Ты видишь? Он рыдает!

На самодовольном лице юноши расцвела белозубая улыбка абсолютного, вселенского превосходства.

Эвелина обошла автомобиль, удобно устроилась на сиденье, произнесла величаво:

— Поехали.

Бросила взгляд в зеркальце заднего вида, поджала великолепно очерченные губы, повторила удовлетворенно:

— Рыдает.

«Пассат» плавно тронул и через минуту скрылся из вида. Олег убрал ладони от лица и мешком завалился на соседнее сиденье. Он хохотал.