Охота на медведя

Петр Катериничев (2003)

Олег Гринев, брокер по прозвищу Медведь, решается на небывалую по масштабам финансовую операцию. Но некто, предпочитающий оставаться в тени, просчитывает все, даже боль личной трагедии гениального брокера. В решающий момент только вера, честь и достоинство, совсем не те качества, которые популярны в современной жизни, неожиданно спасают Олега.

Глава 21

У входа в метро Олег постоял, раздумчиво глядя на сотовый, потом подошел и аккуратно опустил его в урну. Спустился к кассе, купил карточку, набрал из автомата номер. Слышимость была отвратительная.

— Иваныч?

— Федорович! Ты куда пропал?

— Уже нашелся.

— Ты где?

— Помнишь, где мы вкушали чебуреки с волчатиной?

— С волчатиной?

— Ты выразился именно так. А мне — понравилось.

— Помню.

— Подъезжай сюда. Но не на большой машине. И — окольно.

— Понял, не дурак. Тут Борзов…

— Иваныч, разговоры тоже потом. И сотовый можешь выбросить.

— Угу.

— Жду тебя.

Ждать пришлось почти два часа. Иваныч появился на сером «Москвиче» двадцатилетней давности. Посигналил. Олег открыл дверцу и плюхнулся на переднее сиденье.

— Ты где раздобыл такого рысака?

— Занял у одного соседа по старому гаражу. Типа аренды. У нас что, Федорович, облава?

— Есть немного.

— Я так и понял. Не, машину эту никто не вычислит, можно кататься спокойно. Я, как к тебе ехал, по переулкам и «сквознякам» центра лихо крутнулся. Чисто. И доверенность сделал по всей форме. Чтобы никаких вопросов.

— Что в конторе?

— Борзов рвал и метал! Оставил своих бугаев. Но, если честно, вид у него… похоронный.

— Могу его понять. Что Том?

— Молодцом. Лицо камнем, типа «клерк», а что там хозяева мыслят и где их носит — не его дело, да они и не докладывают.

— Талантливый молодой человек. Далеко пойдет.

Водитель внимательно посмотрел на Олега, но промолчал. Потом не выдержал, спросил:

— Ты крепко попал, Федорович?

— Да. — Не горюй. Выберемся. Далеко рулить?

— Домой.

— В смысле…

— К родителям.

Лицо Олега закаменело, но прошло это через минуту.

— Федорович, не мое дело, конечно, но если пошла такая пьянка… Думаю, ту твою квартирку тоже обложили.

— Она уже не моя.

Водитель только покачал головой, сосредоточился.

— Кстати, Иваныч… В теперешних обстоятельствах… Короче: я сам водить умею и…

— Нет, Федорович. Ты уж меня не обижай. Ты ж со мной всегда не по‑хозяйски, а по‑человечески.

— Я в том смысле…

— И я в том.

Молчание длилось с полминуты.

— Ну извини.

— Да ты чего, Федорович. Я про квартиру говорить начал: ее обложили, верняк. Могли борзовские орлы, могли… Ну да тут тебе виднее. Тебе в квартиру нельзя.

— Когда нельзя, но нужно, то — можно.

— Я пойду. Если даже пасут, то тебя.

Олег задумался, спросил:

— Уверен?

— А как же. Я же за баранкой двадцать лет. Когда не уверен — не гоню.

— Ладно. Но «Москвич» оставишь в двух кварталах, пешочком разомнешься.

— Понял.

— Поднимешься, зайдешь. За спальней кладовка. Там баул. Захватишь. Потом — поднимешься на верхний этаж. Тот ключ, что с одной бородкой, от чердака. Замки в чердачных дверях не навесные, врезные. Все одинаковые. Откроешь, пройдешь по чердаку, выйдешь из крайнего подъезда, сразу свернешь налево, за угол, там проходной. Если кто во дворе и припасывает, то с ходу не сообразят. Выйдешь к универсаму, напротив остановка: троллейбус, автобус, маршрутка. Народу за пять минут набирается. Проедешь одну остановку. Дальше ко мне — пешком и — осмотрись.

— Накрутил ты, Федорович. Как в кино про Штирлица.

— Все запомнил?

— Немудрено. Сделаю.

Автомобиль припарковался к обочине у одного из сквериков.

— Ты бы, Федорович, пошел, в кафешке пивка попил. Чего сидеть, нервы себе тереть?

— Лучше посплю.

— Тоже дело, если спится, — с уважением отозвался водитель.

— Да, если бабульки будут у подъезда, поздоровайся.

— Я вообще вежливый.

— И по сторонам головой не верти. Так примечай.

— Федорович, что ты меня «лечишь», как несмышленого? Как‑никак в свое время в армии служил.

— У тебя специфика была другая. Все, пока, удачи.

— К черту.

Олег прислонился к стеклу и смежил веки. Уже и первый сон заклубился приятной грезой: теплое море ласково набегало на мелкий песок, а разноголосый московский шум сделался дальним и сливался уже с шумом прибоя…