Охота на медведя

Петр Катериничев, 2003

Олег Гринев, брокер по прозвищу Медведь, решается на небывалую по масштабам финансовую операцию. Но некто, предпочитающий оставаться в тени, просчитывает все, даже боль личной трагедии гениального брокера. В решающий момент только вера, честь и достоинство, совсем не те качества, которые популярны в современной жизни, неожиданно спасают Олега.

Глава 14

Гринев просматривал газеты. Улыбался. Отдельные заголовки были хороши особенно: «Российские предприятия сданы в металлолом. Вместе с людьми», «Правительство готово списать нерентабельные предприятия?», «Заборы вокруг заводов нужны только затем, чтобы скрыть пустоту». Снимки были под стать: похоже, фотографы под заказ выискивали самые непрезентабельные пейзажи: все это действительно производило впечатление заброшенной свалки.

Зазвонил телефон. Олег поднял трубку:

— Да. Нет. Этого я не знаю. И никто не знает. Правильно мыслишь. Ты же знаешь мои источники информации. Я сбрасываю? Просто избавляюсь от балласта.

Сам думай.

Телефон зазвонил снова:

— И много у тебя? У‑у‑у… Сбрасывай все! Да какая там игра: через неделю ты за это не получишь и ломаную копейку! Да не за что, Славик, один хлебушек кушаем.

…Середина дня. Уютный частный ресторан. Молодой человек говорил вполголоса, доверительно, наклонившись к Олегу:

— Ты за день сбросил акций на три лимона зелени. Решил в два конца, по полной программе?

— Не будет двух концов, Гера. — Олег выглядел сильно захмелевшим и оттого откровенным. — Сливать этот мусор нужно. Завтра еще успеем, послезавтра будет поздно.

В лице Геры застыло недоверие. — А когда внизу подхватывать будешь?

— Никогда. Песня отпета. Я лоханулся, как дурак. Теперь хоть какие‑то деньги из этих памперсов отжать. На «голубых фишках» верну.

— Ты же покупал всю прошлую неделю…

— Бес попутал. — Олег вздыхает сокрушенно. — Карташов, помнишь его? Он забыковал втемную, ну я и купился.

— Значит — сбрасывать?

Олег поднял на собеседника взгляд, прикусил губу, словно опомнившись:

— Или — покупай. Сейчас купить можно дешево.

— Слушай, я побегу.

Олег пьяно кивнул, налил очередную рюмку. Молодой человек скрылся в дверях. Олег поглядел ему вслед. Взгляд у него был лукавый и абсолютно трезвый.

Вечер. Гринев сидел в кресле откинувшись и улыбался, словно сытый кот, щурясь на экран монитора.

— Олег, я зайду?

— Валяй, Том.

Лицо у Тома было растерянное.

— Акции пошли вниз. И не только те, что из списка. Все, — произнес он упавшим голосом.

— О чем и мечталось. Твой прогноз?

— Сегодня начали сбрасывать конторы. Если мы не подхватим, завтра начнут сбрасывать мелкие держатели и процесс станет лавинным. Неуправляемым.

— Том, да ты стал просто поэтом.

— Олег, извини, но… что мы делаем?

— Кидаем рынок.

— Разорятся десятки предприятий. Сотни.

— Еще не вечер, Том. Через два‑три дня картина битвы будет ясна.

— Она и теперь.,. Акции российских предприятий не будут стоить ни полушки.

И мы… мы не сможем их толкануть вверх.

— У нас есть резерв «верховного главнокомандования».

— Да? — На лице Тома не отразилось никакого воодушевления. — Для того чтобы поднять рынок, нужно будет, — Том возвел глаза, — два‑три миллиарда долларов. Это по минимуму.

— Разве страна оскудела деньгами, Том?

— Такие акции ни для кого не товар.

— Но и не воздух. Заводы стоят миллиарды долларов. Ты это знаешь. Я это знаю. Это знают те, кто обладает реальными деньгами. Но — ты прав. Они не выглядят как товар. Мы сделаем их товаром.

— Будем формировать спрос?

— Ажиотажный спрос, Том.

— Серьезные финансисты станут выжидать.

— Нет, Том! Кто не успел, тот опоздал! Это ты в Англии рос, а все наши будущие инвесторы — советские люди!

— Все равно, Олег… Использовать конъюнктуру возможного рынка в реальных комбинациях — это иллюзия.

— Финансисты рынок не используют. Они его создают.

* * *

…Фондовая биржа была похожа на муравейник, в который закинули горящую головешку. Молодые люди сновали взад‑вперед, лица у одних были озабоченные, у других — отчаявшиеся. У экранов мониторов с лихорадочным блеском в глазах застыли молодые люди: отблески цифр словно завораживали их, а мелодичные звонки импортных телефонных аппаратов звучали странной нездешней музыкой — словно звуки дудочки гамельнского чародея‑крысолова, уводящего зачарованных детей в глубины земли, в бездну…

* * *

…Кабинет высокого правительственного чиновника. Он стоя что‑то отвечал по телефону, скомканным платком промакивая беспрестанно потеющий лоб. Положил трубку аккуратно, словно боясь оскорбить стуком абонента на том конце провода.

Телефон стоял на отдельном столике. На нем не было никаких наборных панелей.

Только герб России. Чиновник только опустился было в кресло, как запиликали сразу несколько аппаратов на приставной тумбе. Глаза его были полны безумного беспокойства за собственную покойную будущность…

* * *

…Поздний вечер. Чернов с собеседником сидел в отдельном кабинете частного ресторана.

— Борис Михайлович, я никогда не был паникером…

— Я это знаю, Марк Моисеевич.

— Поэтому расцени мои слова правильно. Рынок… умер. И убил его — ты.

— Я?

— Ну твой Медведь, какая разница?! Все знают тебя. Здесь нужна была ювелирная работа, а он — грохнул. Знаешь, что будет дальше?

— Догадываюсь.

— Головы полетят по полной программе. Твоя — первая. Прокуратура, безопасность, кредиторы… Твоя компания — банкрот… И все наши тебя списали: ты же кинул всех на такие деньги, что подумать жутко… — Марк закрыл глаза, произнес тихо:

— Я рискую, встречаясь с тобой.

— Марк…

— Погоди, Борис. Помнишь, когда несколько лет назад коллективно решили меня подставить… Вступился ты один. Почему, Борис?

— Не люблю, когда людей бьют, особенно шоблой.

— Именно это сейчас собираются проделать с тобой. — Марк вздохнул. — Тебе нужно сваливать, Борис. С концами.

— Считаешь, это единственный выход?

— Это единственный разумный выход.

— Спасибо, Марк. Я подумаю.

* * *

Человек сидит за столом. Кивает, слушая собеседника, но оттого — еще больше напоминает манекен.

— Похоже, обвал рынка приобрел неуправляемый характер. Стал лавинным. Все держатели избавляются от акций.

— Похоже или приобрел?

— Приобрел. Остановить падение может разве что Господь Бог.

— С этим игроком мы не играем. Я хочу знать о реальных опасностях.

— Забеспокоились владельцы промышленных гигантов Урала, Сибири, средней полосы.

— Им что за дело?

— Дрогнули и их курсы: мелкие заказы они размещали по всей России на тех предприятиях, что сейчас сыплются. Да и общая конъюнктура такова.

— Они могут вступить в игру?

— На повышение? Нет. Для серьезного подъема нужно… пять‑шесть миллиардов свободных денег.

— У них наберется и поболее.

— Но не в России и не сейчас. Да и… эти господа не привыкли рисковать своими деньгами.

— Когда процесс дойдет до нижней точки?

— Этого наверняка теперь не скажет никто.

— Мы сможем законсервировать кризис?

— Да. Если не будет существенных финансовых вливаний, ситуация замрет.

Останется добавить горсточку пепла: присыпать прах нашего уважаемого…

— А вот этого имени не стоит произносить нигде. И ни при каких обстоятельствах, — шелестяще сказал мужчина за столом.

Человек напротив помялся, поднял взгляд на босса:

— Что теперь будем делать с нашим Медвежонком? Ему пора покидать грешную землю: нельзя быть настолько не от мира сего.

— Рано. Безвременная смерть финансиста хороша лишь тогда, когда имеет воспитательное значение. Для оставшихся в живых. Пусть сначала спалит всю сумму.

— Он не финансист. Он игрок.

— Не важно. А важно, что такова любая смерть. — Мужчина развел губы в оскале, означающем улыбку:

— Оттого и люблю античные трагедии. Тогда люди помнили о смерти и знали толк в жизни.

— И смысл?

— А вот смысл этой жизни каждый выдумывает себе сам.