История о краже. Схватка с судьбой

Екатерина Ивановна Гичко, 2021

В Жаанидые вспыхивает смута, грозящая вылиться в войну. Хайнес свержен, хайрен Узээриш исчез – страна обезглавлена. Злоумышленники бросают все силы на достижение своих целей, искусно подогревая мятеж. Смогут ли герои справиться с таким сильным и хитроумным противником? В то же время начинает тяжело ворочаться прошлое Майяри. Прошлое мрачное, злое и жаждущее наказать и вернуть беглянку. Четвёртый том тетралогии "История о краже".

Глава 11. Да здравствует хайнес!

Толпы возмущённых стекались на главную торговую площадь Жаанидыя. Она бурлила так, как этого не бывало в самые рыночные дни, когда после сбора урожая со всех окрестностей, а порой и из дальних мест Салеи и других стран, сюда стекались торговцы. Вместе с мужчинами шли и женщины, и дети, которых негде было оставить. Воздух звенел от возмущённых криков, испуганного детского плача и причитаний. Но ближе к центру площади, у фонтана в виде огромного каменного бутона, окружённого широкими листьями, в которых ни один самый именитый травовед не мог признать известного растения, было потише.

В окружении слушателей стоял высокий оборотень, на широченные плечи которого опускалась грива волнистых чёрных волос. Говорил он неспешно, вдумчиво, чем производил впечатление мужчины знающего и к пустой суете не склонного.

— Хайнес до сих пор носа не кажет, — тяжело ронял он слова. — По городу идут погромы, а войска с мирными жителями схлёстываются. Подождём ещё немного, пусть народ подтянется, и пойдём к дворцу.

— Неужто свергать будем?

— Язык прикуси, — мрачно посоветовал предводитель. — Дело это не решит. Этого свергнем, кто потом на его место станет? Консеры между собой передерутся за трон, а больше всего мы пострадаем. Нет, к порядку его надо призвать. А свержение… — он нахмурился, — это уж на крайний случай.

— Так пусть сам уходит! — крикнул кто-то. — Добровольно вынудим отречься. Да в пользу тех же Вотых! У этих ни одна шваль не забалуется.

— Цыц! — рявкнул предводитель.

— А чё сразу Вотых?! — завопил кто-то из толпы. — Ашхыи ничуть не хуже!

— Да по твоим Ашхыям топор плачет!

— А ну умолкли все! Сейчас дойдём до дворца и будем решать! А пока головы-то не горячите!

— А чего не горячить-то? У меня всю лавку разграбили! Мне семью теперь на что кормить?

— У-у-у, разграбили! У меня вообще всё пожгли, даже жить негде!

Раздался надрывный женский плач: кое-кто потерял ещё больше.

— Да сбежала уже правящая семейка давно! Все в городе об этом говорят! Только зря к дворцу проходим.

— Не мог он так просто улепетнуть, — не сдавался предводитель. — После прежнего хайнеса в городе чуть ли не каждый день смута начиналась. Нынешний ни разу не уехал, всегда к народу выходил.

— А сейчас где он? Нет! Сейчас-то жопа поглыбже будет, вот и струхнул!

— Да! Ни его самого, ни его приспешников не видать! Все попрятались!

— Куда прёшь, остолоп! — заорала какая-то баба в толпе.

— Простите, почтенная, но меня там очень ждут!

— Там сурьёзные разговоры ведутся! Тебя куда несёт?!

— Поверьте, дорогая, меня очень-очень ждут! Ох, простите, уважаемый… позвольте пройти… немного потеснитесь… ох, вы так добры!

Через толпу к центру площади протиснулся высокий мужчина в рваном плаще. Раскинув руки, он шагнул к оторопевшему предводителю, а затем, спохватившись, сбросил с головы капюшон. Лунный свет отразился от белых волос и зажёг огоньки в жёлтых глазах.

— Я вас обыскался, — с широкой улыбкой заявил хайрен. — Весь город прочесал, ища место, где вы решили собраться. Вы уж хоть бы оповещали, а то и не найти вас.

— Да это ж хайрен! — узнал его кто-то.

— Где? Этот?

— Врёшь!

— Да быть не может…

Узээриш покрутился на месте, показывая всего себя, и толпа взорвалась паническим шумом.

— Нас войска окружили! Во скляды! Как просмотрели?!

— Бежим!

— Дави его, ребята!

Толпа, раздираемая противоречивыми желаниями, схлестнулась сама с собой.

— А ну успокоились!!! — заорал предводитель, а хайрен тем временем вскочил на каменный бутон фонтана и закричал:

— Я с миром пришёл, без военных! Вы же поговорить со мной хотели, разве нет?

— Да-таки сунется сам хайрен к нам без охраны!!!

— Ну охрана где-то есть, — наследник виновато развёл руками. — Совсем уж один без приказа хайнеса я ходить не могу. Но вы ж меня порвёте раньше, чем они вмешаются.

— Братцы, нет войсков! Пусты улицы!

— Бей его!

Толпа поддержала последний крик одобрительным шумом, но в сторону хайрена никто не колыхнулся. Всё же одно дело требовать от хайнеса ответа и совсем другое — бить его сына. Хоть саму толпу в целом и раздирала ярость, но каждого его члена ещё мучили робость и страх перед власть имеющими.

— Тихо! Никто никого бить не будет! — горланил предводитель.

Узээриш спокойно осматривал беснующуюся толпу, словно это не его жизнь была в опасности. Сколько раз он уже стоял перед взбешённым народом? Отец часто посылал его в отдалённые регионы Салеи успокаивать волнения. Он множество раз видел перед собой лишённую разума толпу, с которой, казалось бы, невозможно договориться. Которая не желает что-то слушать.

Самое сложное — привлечь её внимание.

Заставить слушать.

Поймать и воспользоваться моментом, чтобы открыть для своих слов сотни ушей.

Невольно припомнилось, что это не всегда удавалось. И он даже бывал бит.

— Говорить?! — пронзительно завизжала растрёпанная заплаканная женщина, выскакивая вперёд. — Говорить с ним?!! Да они ублюдки, не способные и пальцем пошевелить, чтобы спасти свой народ! Жрут и спят на наши деньги, а кто защитит моих детей?! Кто?!!

— Мама, мамочка, — сзади к ней подбежала перепуганная девочка и обняла её за талию.

— Своего ребёнка он отдавать не захотел, значит, мои дети дохнуть должны?! — женщина взвизгнула, когда дочь коснулась её локтя, и едва не отшвырнула собственное дитя. — Когда действительно понадобилась его помощь, где он был?! Где?! Я и должна его простить?! Пусть сдохнет!!!

Никто и опомниться не успел, как наследник спрыгнул на мостовую и, в два прыжка добравшись до женщины, замер напротив неё и выдохнул прямо ей в лицо:

— Отдай своего ребёнка. Отдай. Его убьют. Но вся Салея будет спасена.

Он замер, смотря своими желтющими глазами в широко распахнутые глаза горожанки, зрачок его дрожал и ширился, и бедная женщина почувствовала, как струится холодный пот по спине. Дрожащими руками она вцепилась в худенькие плечи дочери и судорожно прижала её к своему животу. Жутковатый взгляд наследника переместился на испуганное личико девочки.

— Прелестное дитя. Так отдашь? — взгляд его вновь переместился на женщину, и та, зарычав, с силой толкнула его в грудь.

— Прочь! Катись прочь, скляда! Ничего не отдам! Никого не отдам… Ишь чё удумал! Мою кровь на смерть посылать!!!

Толпа возмущённо зароптала, опасно качнулась на наследника, и на крышах домов в лунном и волчьем свете настороженно зашевелились тени. Но сам Узээриш как ни в чём не бывало повернулся к предводителю и спросил уже у него:

— Так, может, ты отдашь сына? Или, может, племянники есть. Их, наверное, не так жалко.

Лицо оборотня побагровело.

— Насмехаишься, тварь…

— Так что? — Узээриш обратился к толпе. — Никто не хочет отдать своих детишек ради спасения страны? Ну же! Вы спасёте всю Салею, о вас будут говорить как о героях, слава и почёт прибудет с вами до конца дней. И… — лицо хайрена исказилось, — каждый будет считать своим долгом выразить искреннее сочувствие вашей утрате. Неужели никто не хочет?

Толпа безмолвствовала, шокированная жестокой насмешкой хайрена. А до кого-то вдруг стало доходить, что, может, наследник и не насмехается, а пытается что-то сказать. Что-то показать.

— Нет героев? — хайрен весело приподнял брови, а потом его лицо вдруг исказилось, и разъярённый рык заставил всех, кто стоял в передних рядах, отшатнуться: — Так что вы от меня требуете?! Чтобы я отдал своего ребёнка на смерть? Позволил прирезать как жертвенного барана и сносил бы потом до конца жизни ваше благоговейное отношение?! Да на кой оно мне, омытое-то кровью брата?

— Ты правитель, значит, должон! — прорычал предводитель, наступая на наследника, но тот и не подумал отступать, и мужчины почти упёрлись друг в друга грудью. — Не хочешь, так сигай прочь! На твоё место желающие найдутся.

Среди людей опять пошёл одобрительный гул.

— Надел ярмо, так тащи! — проорал кто-то.

— Небось денежки страны всеми лапами загребаете!

— Жируете!

— Таки платите!

Словно не слыша грозных криков, не видя подступающих всё ближе людей и оборотней, только один раз дёрнув головой, чтобы уклониться от брошенного камня, Узээриш, усмехаясь одним краешком губ, смотрел на предводителя круглыми совиными зрачками. Тот в ответ глядел по-медвежьи тяжёлым взглядом и сжимал-разжимал пудовые кулачища.

— Кто найдётся? — вкрадчиво переспросил Узээриш.

— Если придётся, то и я, — угрожающе повёл плечами громила.

— Значит, готов всё-таки пожертвовать сынишкой, а? Что такое? — брови наследника вскинулись в наигранном изумлении. — И взгляд переменился… Правитель же «должон», так? Раз надо сына в жертву отдать, значит, отдашь, верно?

Предводитель мрачно уставился на хайрена, желваки его угрожающе напряглись, но вот во взгляде появилась растерянность.

— Желающих-то занять трон, наверно, много наберётся, да? — хайрен с улыбкой осмотрел толпу и шагнул вперёд. Люди, как волна, наткнувшаяся на берег, отхлынули назад. — А вот детей в жертву принести не каждый желающий захочет. А те, кто захотят, того вы над собой видеть побрезгуете: ради власти малюток не пожалел. Порезал всех, сволочуга, лишь бы зад свой на месте хайнеса умостить…

— Эй, братцы, а давайте я займу! — закричал кто-то из толпы. — Резать мне некого, потребовать с меня нечего…

На него раздражённо зарычали соседи. Глухое роптание, неуверенное и немного испуганное, зашевелилось тяжёлыми волнами.

— Нечего слушать его! — заорал чернобородый оборотень из толпы. — Давит тута на жалость, мол, своих деток щадите, так и моих пощадите! Наши дети не его дети, и его не наши! Заняли трон, так берегите народ. Где была правящая семья, когда в школе наши робята задыхалися? Где?!

— А право, где же они были? — хайрен, изогнув шею, выискал крикуна и вопросительно посмотрел на него. — Вы, похоже, лучше знаете…

— Да знамо где! — не стушевался тот. — Из города как крысы бёгли!

— Все убежали-то? — насмешливо поинтересовался Узээриш.

— Да вот тока ты, подлюка, и остался!

— А мне показалось, что за спиной твоей мой двоюродный дядюшка стоит… — наследник подслеповато прищурился, и мужик, круто развернувшись, охнул и присел, увидев позади себя высокого небритого мужчину с короткими серебристыми волосами и холодными голубыми глазами. Мужчина досадливо поморщился и неодобрительно посмотрел на племянника: чего творит этот мальчишка?

— Так вот тока такие и остались! — петухом заголосил чернобородый, опасливо посматривая на широкоплечего дядюшку хайрена. Выглядел тот сурово, и вокруг него уже образовалось пустое пространство: толпа, шокированная нежданным появлением врага в самом сердце своём, растерялась и не поспешила рвать его. — Чтоб справедливое возмущение народа давить!

Осмелев, мужик грудью попёр на дядю наследника и толкнул его. Тот качнулся ему навстречу, но с такой силой, что бородатый полетел наземь. Толпа возмущённо всколыхнулась («Как? Нашего бьют?!»), и обидчик, понимая, что его сейчас могут просто порвать, попытался поймать падающего за грудки. За ворот ухватить не успел, но кончик бороды прихватил, и та под негромкий крик её владельца оторвалась.

Народ, стоящий вокруг, потрясённо умолк. Стоящие за их спинами и не видящие, что произошло, наоборот, зашумели. Одна из женщин испуганно ахнула, склонилась над беднягой, но, увидев вместо истекающих кровью щёк гладко выбритую кожу, разъярилась и всунула кулак между лопаток бывшего бородача.

— Нашёл время красоту наводить, пошилыга²! Едва Охранительнице³ душу не отдала из-за тебя, кривомордого!

Дядя хайрена растерянно повертел бороду в руках и, присев на корточки, аккуратно приклеил её обратно на лицо потрясённого и растерянного мужика. Кто-то рядом басовито хохотнул, но смех потонул в возмущённом шуме.

— Тута судьба страны решается, а он лицо волосьнёй обклеивает!

— О роже ли думать в такое время?

Спины возмущённых закрыли осрамившегося оборотня от взглядов хайрена и предводителя толпы, и те опять посмотрели друг на друга.

— Признаюсь, — тяжело обронил Узээриш, — что даже режь кто всю страну, всех вас, ни брата, ни сестру я бы не отдал. Себя бы убить позволил. А попытайся кто силой отобрать, сдох бы, но не отдал. Потому что моя кровь. Вырезать бы только вместе с сердцем позволил.

Предводитель развёл плечи, разжал кулаки и по-новому посмотрел на хайрена. Откликнулось что-то в душе. Глаз сам скосился на сынишку, скрытого за крепким станом супруги.

По толпе шёпотом разбегались слова хайрена. Лица людей мрачнели, кое-кто растерянно чесал голову, недовольное волнение тихо реяло над площадью, но в нём уже было что-то неуверенное. Вроде как бы и надо досадовать, только вот неправильность какая-то появилась.

— Но в беде бы не бросил, — продолжил Узээриш. — Всё бы отдал, кроме семьи, но одних бы не оставил. Я не самый лучший правитель. Я не пожертвую ради народа всем, но я готов вместе с вами спуститься в самую бездну. Если вы хотите говорить, я готов выйти и выслушать. Хотите рвать — рвите, — он раскинул руки. — Охрана и вмешаться не успеет.

— Да на кой он нам нужен, раз он ради нас всего отдать не хочет? — опять заорал кто-то.

— А каким будет правитель, если ничто ему не ценно?

Голос прозвучал тихо, но, казалось, каждый на площади услышал его. Люди расступились-обернулись, и взгляды устремились к фигуре высокого мужчины, облачённого в жреческий плащ бога Ваирака. Из-под капюшона на грудь опускались длинные серебристые волосы и виднелся гладко выбритый подбородок и чётко очерченная складка губ.

— Каким будет правитель, если ему неважна собственная семья? Сможет ли он понять нужды своего народа, его желания, если у самого сердце не болит за то же?

— Не слушайте жреческое отродье! Храмовники все заодно с хайнесом! Не будет длани хайнеса над ними, и кто их защитит от разграбления?

— Да ты что, паскудник, говоришь?! — седой как лунь старик возмущённо вскинул клюку. — Мы за справедливость поднялись, а не дома божьи разорять!

Поднялся было ропот, но его перекрыл тихий, но очень проникновенный голос жреца:

— Жрецы бога Ваирака способны сами себя защитить.

Взгляды многих невольно прошлись по скрещённым на груди и вложенным в рукава рукам храмовника, а затем по очертаниям меча под тканью плаща.

— В гневе на хайнеса вы позабыли, что тот, кто хотел погубить наших детей, до сих пор неузнанным ходит по городу, — продолжил жрец. — Вы ищете справедливости у хайнеса, а преступник спокойно разгуливает среди нас. Не наказанный. Не узнанный. Да и позабытый уже.

— А вот пусть хайнес и разбирается…

— Жрец прав, — тяжело бросил предводитель.

— В чём прав?! — сквозь толпу пробился невысокий русоволосый оборотень с окладистой бородой. — Правящая семейка вам бошки дурит, а вы и ухи рады развесить! Наших детей едва не погубили, потому что хайнес не смог их защитить! Так и весь город могли бы с лица земли снести!

— Верно говоришь! — из толпы выступил кряжистый рыжебородый мужчина с лысой головой.

— Жрец прав! — повторил предводитель. — Пока мы тут орём, эта тварь где-то ходит и что-то ещё замышляет.

— Так нам теперь что, за хайнеса его работу делать?! — вызверился рыжебородый и, подскочив к предводителю, схватил его за плечо. — Да, тварь та подлюка! А это не подлюка?! — он мотнул башкой в сторону хайрена.

— Та тварь и рыла своего не кажет, — рявкнул предводитель, — а этот сам вышел! Сам пришёл и говорить начал. Да, подлюка. Но, — он повысил голос, — подлюка наша! — и уже чуть спокойнее добавил: — С ним хоть уговориться можно.

— Пентюх шелудивый! — взбешённо выпучил глаза рыжебородый. — Сбросим его, ребята! Не нужен нам такой голова!

Он замахнулся кулаком, но предводитель сам сгрёб его за бороду и рывком потянул к себе. Рыжебородый сдавленно охнул… и остался без бороды.

Всплеск возмущения, вскинувшийся после призыва рыжебородого, резко затух, сменившись растерянной тишиной. Толпа — зверь безумный, беспощадный и часто неразумный — всё же состояла из отдельных людей и оборотней, объединённых общей идеей или болью. Но сейчас она вдруг разбилась. Такой пустяк, всего лишь отклеившаяся борода… второй раз отклеившаяся борода. Даже самые глупые посчитали, что совсем уж странно, когда два раза подряд… А те, что поумнее и злее, заподозрили, что их опять обманули. Но если хайнес обманул их, не оправдав надежды, то сейчас они чуяли обман тайный, подлый.

Подозрительные взгляды устремились на всех бородачей.

— А ну как подь сюды…

С разных сторон посыпались болезненные вскрики, но всех перекрыли два торжествующих:

— Ага!

— Ах ты скляда!

— Держи его!

Через толпу зайцем запетлял один из тех, кому оторвали бороду.

— Бе-е-е-ей! — заорал кто-то, и Узээриш отпрыгнул в сторону.

Тут же в то место, где он стоял секундой ранее, ударили два арбалетных болта и одна стрела.

— Не стрелять, не стрелять! — заорал предводитель.

Толпа вскипела, зашевелилась, раздались крики. А когда с крыши мешком грохнулся лучник с перерезанным горлом, в воздух взметнулся пронзительный женский визг.

— Где? — предводитель заозирался и замер, обнаружив хайрена сидящим на корточках на верхушке каменного бутона фонтана.

Ослепительная улыбка сверкнула на лице наследника, и он спокойно выпрямился, став прекрасной целью для всех стрелков в округе. Волчий месяц завис над его головой, обливая белым светом его плечи и спину, но оставляя в тени лицо.

— Шу-у-у, барышни, не пугайтесь, — певуче протянул Узээриш. — Это мои страстные поклонники, — наследник спрыгнул на мостовую, поморщился и устало добавил для предводителя: — Весь день от них бегаю. Подмётки скоро отвалятся.

— И всё равно сюда сунулся… — не очень одобрительно протянул оборотень.

— А что делать? — с наигранной тоской развёл руками Узээриш. — Не сунулся бы — на том свете предки бы заклевали. Так разговору всё-таки быть? — он хитро прищурился.

Предводитель посмотрел на него с сомнением, потом обвёл притихшую толпу взглядом и всё же выдал:

— Пройдоха ты, потомок Сильнейшего. Но смелости выйти к нам хватило, да и на глупца не похож. Только где сам хайнес? Или он сам побоялся, а сына выпнул?

— Хайнеса в гости зазвал тот самый злодей, что школу едва в пепел не обратил. Да так невежливо зазвал, что ни свиту не допустил, ни о месте гостевания не отписался и ни о времени возврата повелителя.

На губах хайрена продолжала играть чуть насмешливая улыбка, но предводитель отметил малость пустой взгляд и дрожащий, очень уж широкий зрачок. И опустил глаза.

— Значит, безголовые мы, — протянул он. — Ну, уговоримся мы с тобой, потомок, а вернётся хайнес… коли вернётся, — по лицу хайрена пробежала судорога, — …и по-иному решит. Как быть? Как нам довериться тебе, коли власти в твоих руках с крошку?

Наследник пристально посмотрел на него, словно обдумывая что-то. Или же решаясь на что-то.

— Эй, господа, мела или уголька не найдётся?

Замершая толпа опять пришла в движение. Нашлись и мел, и уголь.

Взмахом руки отогнав предводителя в сторону, Узээриш принялся в ночном свете вычерчивать на мостовой большой ромб. Закончив, он заключил фигуру в круг и начал кропотливо выписывать мелкие символы. Долго выписывал. Толпа взволнованно шушукалась, самые пугливые поспешили убраться с площади — а вдруг хайрен их всех сейчас взорвёт, — а предводитель начал нервничать и даже встал за спиной наследника, чтобы кто-нибудь не подстрелил.

Закончив, Узээриш отбросил мел, отряхнул руки и встал по самому центру печати. Мотнул головой, расправил плечи и, широко расставив ноги, словно готовясь принять удар, решительно посмотрел перед собой.

— Я, Узээриш Ийехаидый, потомок рода Ийехаидый, беру на себя бремя повелителя всей Салеи, возлагаю на свою голову корону Сильнейшего и прошу своего отца, Иерхарида Ийехаидый, добровольно отказаться от власти и вверить её в мои руки.

Он умолк на несколько секунд, а затем опять заговорил, но в этот раз на древнем языке Салеи, произнося одну за другой клятвы и обещания, принимая на себя обязанности и соглашаясь с ограничениями. Он обещал заботиться о своём народе, обещал быть зрячим и слышащим, чтобы видеть проблемы своей страны, обещал знать и помнить законы предков…

Его негромкая речь звучала в кромешной тишине. Обомлевшая толпа молча внимала зрелищу, ранее недоступному взгляду посторонних: коронование хайнеса всегда было таинством, куда допускались только сам будущий хайнес и жрец. Меловая печать, будто бы вбирая в себя лунный свет, едва заметно засияла.

Из воздуха вынырнула искрящаяся крылатая печать и с такой силой ударила хайрена в грудь, что прервала поток клятв и отбросила его на бортик фонтана. Не успел Узээриш вдохнуть, как на его волосы опустились золотистые очертания короны с острыми как пики навершиями. Венец сдавил его голову так, что мужчина застонал, руки дёрнулись вверх, чтобы стащить его, но он исчез.

Потухла и печать. На площади опять воцарилась полная тишина. Узээриш зашипел, потёр ушибленную поясницу и вытер проступившую под носом кровь.

— Ну так что? — он отвёл в сторону ворот рубахи, демонстрируя известную всем печать хайнеса: весьма символическое изображение совы. — Теперь со мной можно иметь дело?

Предводитель молча протянул ему ладонь и помог встать.

— Ну ты и отчаянная голова, Сильнейший. Поговорим только в другом месте, а то ты здесь как голая девственница посреди борделя, — Узээриш хохотнул, оценив шутку. — Я таверну неподалёку держу, там можно и побеседовать. Тобий, Эзый, вы с нами. Остальные по городу пройдитесь, утихомирьте остальных. Хватит воевать.

— Дядя, — Узээриш нашёл взглядом кузена отца, — проследи, чтобы военные не встряли. Нам тут не нужны стычки. Ну пойдём. Ох, Тёмные, отвалилась-таки, — он с досадой посмотрел на отпавшую подмётку и грустно пошевелил торчащими из сапога пальцами.

— Эй, — предводитель зычно окликнул толпу, — ссудите кто-нибудь хайнеса сапогами. А то в моих он утопнет.

— Чё, и всё теперь?

Народ растерянно и недоумённо волновался, но уже без агрессии.

— Да какой всё? — отозвался кто-то. — Они щас уговорятся, — кивок в сторону нового хайнеса, уходившего в сопровождении трёх оборотней, — а мы по улицам вместе с военными проходим, грабёжников погоняем. Всё как при папеньке его.

— Ага, — с неожиданной благожелательностью согласился кто-то. — Хайнес у нас, конечно, не лучше, чем у других, но и не хуже.

— Наш-то всегда поговорить выходит.

— Да толку-то от говоров-то? — зло сплюнул кто-то. — Самим всё и разгребать!

— Да он один как управится? Не живой он, что ли? Когда такая потрава на поле выползает, боги-то не всегда на помощь приходят.

— Эй, господин, — уходящего с площади жреца окрикнул старик. — А вы что же один? Без учеников? Может, проводить? Я сыновей сейчас кликну…

— Не нужно, — мягко отозвался жрец. — Если богам будет угодно, защитят.

Иерхарид, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, прислушивался к ворчанию необыкновенных зверей. Они уже успокоились. Его присутствие всё равно злило их, но если не шевелиться, то можно было посидеть в тишине.

Он пытался думать о своём положении, старался вспомнить, где мог встретиться с этим странным стариком, и понять, что же тому нужно. Но мысли упорно вертелись вокруг семьи и города.

Удалось ли Ришу остановить мятеж? Сын был куда решительнее его самого, отчаяннее, даже легкомысленнее, но находить язык с простым народом ему было проще. Он был ближе к простым людям. Мог отбросить манеры при общении с ними, понимал и смеялся над простенькими шутками, не чурался бедняцкой еды и скромной одежды, знал народные танцы и кабачные песни.

Узээриш умел становиться своим.

Но поможет ли ему это сейчас, когда народ в такой ярости?

Подобное волнение Узээришу приходилось успокаивать только в районе Арванского городища, когда было объявлено, что на месте древнего города всё же заложат крепость, которая, возможно, станет родоначальницей настоящего поселения. Местные относились к развалинам как к святыне и долгое время не допускали строителей, грабили обозы с камнем, устраивали засады в развалинах. И это несмотря на то, что они каждый год терпели набеги степных соседей из-за того, что в этом месте не было оборонительных сооружений. Гарнизон разместить и то негде.

Но Узээриш разобрался. Самые главные святыни перенесли в местные храмы, и он лично заложил первый камень будущей крепости.

Но здесь и обида народа сильнее, и удар тяжелее. Справится ли?

А как там Лийриша с детьми? Удалось ли Изаэллае вывезти их города?

Зиш, наверное, сильно плачет. Он же так привязан к нему.

Птица внутри недовольно зашевелилась.

Иерхарид схватился за грудь, неожиданно ощутив жжение. Оттянув ворот, он уставился на налившуюся золотом печать хайнеса. Уставился, затем моргнул и прерывисто вздохнул. И, торопливо подцепив когтем край печати, отлепил её от груди и легонько пальцем оттолкнул её от себя.

Она исчезла тут же, и уже бывший хайнес устало прикрыл глаза.

Когда-то Узээриш пообещал ему, что не будет мешкать, если ему вдруг придётся сместить отца с трона.

Иерхарид заставил его дать это обещание. Его сын не повторит ошибку, которую совершил он сам.

Поражённая Йожира широко раскрытыми глазами смотрела на хайнеса, продолжая сжимать в руке обнажённый нож. Она стояла в тени дверной ниши и ждала момента, когда повелитель приблизится к решётке, чтобы вонзить ему в грудь нож и поставить крест на ещё одной части плана Наэша.

Но всё разрешилось без её вмешательства. Ей пришлось зажать рот, чтобы сдержать истерический смех. О боги, она ни за что не откажется от того, чтобы посмотреть на лицо Наэша, когда он поймёт, что хайнес уже не хайнес.

Радостное предвкушение исполнения одной из самых ожидаемых частей плана приятно волновало Дешия и заставляло его всё быстрее и быстрее идти по коридору.

Они уже здесь.

Прибыли.

Он завернул за угол в тот момент, когда в ворота прошла высокая женщина с ребёнком на руках.

— Изаэллая, дитя моё, — Деший протянул дрожащие руки к вошедшей.

Радостная улыбка осветила её лицо.

— Отец!

Примечания

2

Пошилыга — презрительное название щёголей.

3

Охранительница — Охранителями, Хранителями в Салее называют богов, создавших ту или иную расу оборотней. Так ещё могут называть отдельных духов, которых семьи выбирают в качестве покровителей.