Соблазн для возлюбленной

Джоанна Линдсей, 2019

Лондонский свет заинтригован: только что состоялся дебют Ванессы Блэкберн, дочери загадочного графа, долгие годы проведшего вдали от общества. Обсуждается все: от семьи юной леди до ее значительного приданого. Но лорду Монтгомери Таусенду – лихому и бесстрашному специалисту по решению деликатных проблем принца-регента – интересно совсем другое: почему умная, живая, смелая Ванесса, выращенная отцом скорее как сын, чем как дочь, покорно позволяет ловкой маменьке устраивать ее брак по расчету, заранее ставя крест на своем женском счастье? Что бы он только ни отдал, лишь бы оказаться на месте жениха этой девушки! А может, и вправду стоит поставить свой ум и хитрость на службу не английской политике, а себе самому?

Глава 4

Монтгомери не ожидал, что под ранним утром Георг подразумевал рассвет. Когда его разбудил слуга и сказал, что карета прибыла, заря только начала заниматься. Впрочем, он собрался в дорогу заранее, на случай если проспит, и уложил чемодан накануне. Встав, Монтгомери быстро оделся. Длинную льняную полоску, которую он завязывал на шее в качестве галстука, Монтгомери пока просто накинул поверх ворота рубашки и не стал зачесывать волосы назад.

Молодой кучер долго закреплял его чемодан на крыше кареты, где было уже так много багажа, что парень едва справлялся со своей задачей.

— В карете так много пассажиров? — спросил Монтгомери.

— Нет, милорд, кроме вас только один.

Нахмурившись, Монтгомери открыл дверцу, чтобы убедиться в этом. Количество багажа сильно удивило его. Внутри горел фонарь, и в его неярком свете Монтгомери разглядел щуплую фигуру человека, скорчившегося в углу под подбитым мехом плащом. Пассажир, очевидно, спал. Монтгомери хотел было захлопнуть дверцу, чтобы разбудить его громким стуком, но передумал. Он сам предпочел бы подремать до восхода солнца.

Монтгомери устроился на противоположном сиденье, используя сложенный плед в качестве подушки. Его терзал один вопрос: кем ему предстояло стать для таинственного визави — телохранителем или нянькой? И какие неприятности мог доставить ему странный спутник, навязанный Георгом? Через некоторое время, когда солнце уже взошло, карету сильно тряхнуло на выбоине, и незнакомец едва не свалился на пол.

Из-под соскользнувшего плаща показалась густая золотистая шевелюра, и юное создание выпрямилось на сиденье. Юноша — если это, конечно, было существо мужского пола — был роскошно одет. Монтгомери поразил его высокий накрахмаленный воротник, расшитый драгоценными камнями. Тонкие пальцы были унизаны перстнями. На груди красовался крупный медальон на толстой золотой цепочке. Драгоценности, которыми блистало юное создание, стоили целое состояние. Монтгомери разглядел гладкие щеки цвета слоновой кости, темно-синие глаза и ямочки, которые появились, как только его спутник улыбнулся.

— У вас хорошенькое личико, — подозрительно прищурившись, сказал Монтгомери. — Если вы женщина, я отвезу вас обратно в Лондон.

— Я должен предъявить вам свои мужские причиндалы? — негромко спросил визави.

Это было так неожиданно, что Монтгомери расхохотался.

— Я взгляну на них, когда мы облегчимся у одной из скал. Георг не предупредил меня, что вы столь юны. Есть ли веская причина, по которой он не назвал мне ваше имя и не сказал, кем вы являетесь?

— Что значит «кем»?

— То есть я хотел спросить, не являетесь ли вы одним из внебрачных детей принца? — уточнил Монтгомери.

Юноша в ярости вскочил, но тут же ударился макушкой о крышу кареты. Кучер попридержал лошадей, очевидно думая, что ему велят остановить экипаж. Монтгомери громко приказал продолжать путь и, схватив юношу за руку, усадил его на мягкое сиденье.

— Вам повезло, вы чудом не разбили голову! — сказал он. — Если снова разозлитесь на меня, оставайтесь лучше на месте. И предупреждаю: я не терплю истерик. Так вы не внебрачный сын Георга? Приношу свои извинения за это дерзкое предположение. Но вы для меня — дитя. Принни должен был предупредить меня о вашем возрасте.

— Мне семнадцать, я уже далеко не ребенок, — ответил юноша высокомерно.

— Вот как? Ну, ладно. Давайте познакомимся. Меня зовут Монтгомери Таунсенд. Можете называть меня лорд Таунсенд. А как мне величать вас?

— Можете называть меня «ваше высочество», — сухо ответил юноша.

— Именно так? — с сомнением произнес Монтгомери. — Георг предупреждал, что вы склонны ко лжи. Значит, так, слушайте меня внимательно. Я не собираюсь защищать мальчишку, который носит причудливую одежду и не желает называть мне своего имени. Выкладывайте, кто вы на самом деле?

— Меня зовут Карл Максимилиан Пачали, я седьмой Пачали в нашем роду, унаследовавший трон Фельдланда.

— Э-э, простите…

— Это маленькое королевство рядом с Австрией.

— Впервые слышу, но меня предупреждали, что вы любите врать. Давайте договоримся: вы больше не станете рассказывать мне басен. Я буду звать вас Чарли.

Юноша ахнул:

— Я мог бы обезглавить вас за такую дерзость! Мой отец непременно так бы и поступил!

Его слова не произвели на Монтгомери никакого впечатления.

— Вы хотите во всем походить на него, да? Полагаю, он был королем?

Юноша мрачно кивнул.

— Его убили во время восстания, а меня тайно вывезли из страны и спрятали здесь. Мой отец был давним другом отца вашего регента, но сейчас он из-за болезни вряд ли помнит об этом.

— Я не верю ни единому вашему слову, зарубите это себе на носу. Когда вы начнете подробно рассказывать о себе, то непременно запутаетесь в деталях. Поэтому давайте, начинайте! Даю вам несколько минут. Время пошло!

— А зачем мне убеждать вас в чем-то? — спросил Чарли.

— А затем, что я не люблю вранья, — ответил Монтгомери. — Если вы будете вести себя высокомерно, как истинный наследник престола, то вряд ли останетесь незамеченным. Ваш вызывающий вид и поведение бросаются в глаза и непременно привлекут к себе внимание. Так что выкладывайте. Я хочу знать, чего вы действительно стоите. Попытайтесь доказать свою правоту.

— Вы думаете, я собьюсь, когда буду рассказывать о себе?

— Именно так.

Юноша улыбнулся.

— Истину можно забыть, истину можно приукрасить, но суть истины все равно останется прежней. Моя страна богата ресурсами, поэтому Наполеон не обошел ее своим вниманием. Он потребовал, чтобы мы присоединились к его великой армии, когда она двинется в глубь Европы. Мой отец отказался поддерживать этого выскочку, но жители страны боялись, что французский император принесет войну на нашу землю, поэтому они восстали против нас. Отец погиб во время штурма дворца, а меня тайно вывезли из страны. Но у меня все еще много сторонников дома, вот почему повстанцы считают, что провозглашенная ими республика потерпит крах, если я останусь жив. Они полны решимости убить меня и совершили уже несколько покушений.

— Вы знаете, что Наполеон потерпел поражение в прошлом году? — спросил Монтгомери.

— Да, и отправлен в ссылку, но ведь он бежал в начале этого года, чтобы снова взяться за оружие. Я уже готовился к отъезду домой, когда этот коротышка снова взял под свой контроль Францию.

— Сомневаюсь, что новая война будет долгой. У Наполеона нет той поддержки, когда он пытался завоевать всю Европу.

— Я согласен. Но мятежники в Фельдланде боятся потерять власть, поскольку ваш регент потребовал от них восстановить монархию. Он сделал им предупреждение, в его послании это требование было сформулировано красиво, без угроз. Однако все равно оно является мощным стимулом для них убить меня. Я думаю, Георг написал это обращение от отчаяния. Я, наверное, злоупотребил его гостеприимством.

То, что Георг сделал что-то без одобрения министров, было маловероятно. Монтгомери теперь хорошо понимал, почему принц просил его не верить словам юноши, и едва сдерживал смех. И все же Чарли, по всей видимости, действительно был иностранцем. Его легкий акцент свидетельствовал о том, что он родился не в Англии или, по крайней мере, вырос не здесь. А его одежда и манеры говорили о высоком социальном статусе. Георг упоминал о знатном роде своего протеже, о важном политическом значении того поручения, которое он давал Монтгомери, но все это могло быть простым преувеличением, которое принц сделал для пущей убедительности.

Тем не менее жизни юноши действительно могла угрожать опасность. Монтгомери вдруг стало жаль своего спутника, которому приходилось скрываться и, возможно, страдать в столь нежном возрасте.

— Не расстраивайтесь! — сказал он. — Даже вежливая просьба от принца-регента из Англии может дать удивительные результаты, поэтому нам просто нужно сохранить вам жизнь до конца новой войны.

— Значит, вы мне верите?

Монтгомери пристально посмотрел на юношу, прежде чем ответить:

— Мне было любопытно послушать вас, вы сочинили интересную историю, но, прошу вас, не рассказывайте ее больше никому. Очевидно, есть веская причина, заставившая скрывать ваше подлинное имя, Чарли. Но ваша нелепая история никуда не годится. Она, черт возьми, намного хуже, чем правда. Такие бредни не отвлекут от вас внимание, а, наоборот, превратят в живую мишень. Вы меня понимаете?

— Вы просили, я рассказал, — проворчал Чарли.

Монтгомери пристально посмотрел на него:

— Да, я просил вас назвать себя, но что именно вы должны были мне ответить?

Щеки мальчика внезапно покраснели.

— Что я никто и звать меня никак?

Монтгомери покачал головой.

— Нет, вы должны были назвать мне свое вымышленное имя, то, которое стоит в фальшивых документах.

— Мне не сказали ни о каких фальшивых документах. Когда мы уезжали, один из слуг в Карлтон-Хаусе вручил Арло записку.

— Кто такой Арло?

— Наш кучер.

— В таком случае, я поговорю с ним во время остановки.

Чарли театрально вздохнул.

— Похоже, попытка моего бегства слишком поспешно спланирована.

— Возможно, но главное для нас сейчас — секретность, зарубите это себе на носу. Мне поручено доставить вас в безопасное место, где нас никто не найдет, и я это сделаю.

— Мне сказали, что вы военный.

— Был военным.

— И опытный дуэлянт.

— Возможно…

— Значит, вы сможете отстоять меня, что бы ни случилось?

— Мальчик мой, как вы думаете, смогу ли я отбить вас от дюжины головорезов, для которых вы представляете лакомый кусочек?

— Вы имеете в виду людей, которые охотятся за мной?

— Нет, не их и не тех, кто выслеживает меня. Я говорю о бандитах, которые воспримут вас как богатую добычу.

— Мне кажется, я все понял.

— Чертовски вовремя.