Стражи огня

Дарья Савицкая (2024)

Того, кто погасил священный огонь, ждёт лишь одно наказание — мучительная смерть. Таково условие возвращения святыни на Очаг. Авлу везут в столицу на суд, что почти наверняка обернётся казнью. Вот только она не прикасалась к Очагу, а внезапно пришедший на помощь незнакомец уверяет, что священный огонь невозможно потушить, а значит, он был украден. И пока ещё не поздно попытаться вернуть украденное.

Глава 5

Бабка рассказывала Кейлесу и его сестре, как людей сжигали живьём.

В далёкой юности она побывала в столице, и сдуру попалась страже — то ли перепила в таверне и не досчиталась в кошельке монеты, чтобы покрыть богатый заказ, то ли лягнула ущипнувшего её вышибалу с такой силой, что каблуком разбила ему в кровь всё мужское богатство, то ли просто пьяная шаталась по улице, оскорбляла прохожих. Бабка у Кейлеса даже на закате лет оставалась матёрой выпивохой, вполне уважающей силу кулаков и ценящей просто пивное веселье. В причинах, что заставили её предстать перед судом, бабка каждый раз путалась, словно сама уже забыла, за что её посадили в темницы. Может, и правда забыла, путала десяток своих судимостей.

Помнила только, как сжигали живьём людей.

Крепкая, молодая, попавшаяся скорее по дурости и буйности, чем от вороватости или подлости, она удостоилась наказания отработкой — мыть коридоры и камеры, трудом зарабатывать на штраф, который некому было выплатить. Она вытирала полы при пыточных, и не раз слышала, как бьют заключённых. Но хорошо помнила только запах, кольцом окутавший Костяной Очаг, сухие щелчки, сопровождающие горение тела, тряску прутьев, испещрённых рунами.

— Бывает, что знает князенька, кто огонь погасил, тогда знаешь, что происходит, знаешь же, мальчик мой? — Кейлес смотрел, как сине-розовый язык старухи упирается во вставной железный зуб, заменивший выпавшие резцы, здоровенный, толстый зуб, похожий на щиток-пластинку. И голос у неё был хриплый, железный, словно и голос к старости выпал и оказался заменён грубым протезом. — Складывают костёр, ставят знамёна… кладут вора на дрова, и уже на дровах срезают ему кусок кожи с головы… а потом его сжигают… и за то, что покарали мы вора, погасившего небесный огонь, боги посылают новый огонь, вместо убитого, у них-то этого огня валом… Но это если знают наверняка, кто преступник, кто погасил огонь… Если хотят показать, что за преступлением последует страшное наказание… А знаешь, что делают с подозреваемыми? Когда доказать наверняка нельзя, что огонь погасил именно этот человек?

Старуха смеялась железным смехом, облизывала мёртвый блестящий зуб и снова рассказывала о Костяном Очаге. Если не знают наверняка, того ли схватили, если не уверены, то заключённого казнят в особом месте. Говорят, прежде тем была яма — она уже давно заполнилась прахом, пеплом и старыми обугленными костями, и голодный белый огонь пляшет на этих костях. Вытянутая яма, покрытая решёткой — решётка за годы вздулась, как будто пузырь, а может её сразу такой выковали, никто уже помнил толком.

— Они сбрасывали подозреваемого в этот пепел, в белый огонь. Белый огонь, мальчик мой, исцеляющий, он не ест мяса. А потом стражник доставал зеркальце и ставил его напротив одного из прутьев, где высечены руны — в зеркале руны умножались, белый огонь становился красным…

Тянулся рассказ о том, как заживо сгорал на Костяном Очаге преступник — а может, и невиновный, ведь отнюдь не всегда за смерть боги даровали новый огонь. А гореть несчастный мог долго.

— Это на улице, под божьим взглядом, под их дыханием милосерден даже священный огонь — бывает, преступник задыхался в дыму прежде, чем огонь до него добирался… На Костяном же Очаге они корчились долго, долго — бывало, и по два часа длилась казнь… И ведь больше половины, кого сожгли на Костяном — невиновны, не дали за их смерть боги огня…

В детстве Кейлесу скорее нравились бабкины страшные байки — но сейчас он видел Костяной Очаг во сне, слышал, как хрустят пепельные кости под его локтями, когда он пытается приподняться, дотянуться до закопченной, покрытой жирными пятнами решётки.

***

Ему казалось, что правильного решения уже не осталось.

Найди подельников, покайся, передай им огонь, получи прощение в виде ножа, воткнутого между ребер. Передай им огонь и договорись, что тебя всё-таки отпустят — оставайся крайним, если поймают, то почти наверняка не поверят, что ты передал огонь, сожгут тайно, на Костяном Очаге, чтобы убедиться в невиновности. Оставь огонь на любом из свободных очагов… И снова оставайся крайним, мало ли кто сможет убить или присвоить брошенный в лесу огонь…

Иди в ближайший город, найди храм или дружинный двор, пойди, покайся, отдай огонь… и тебе всего лишь отрубят руку. Если повезёт, всего одну. Если очень повезёт, левую. А если неслыханно повезёт, даже окажут после наказания всяческую помощь, дадут запирающие кровь снадобья и позволят отлежаться.

Кейлес легко мог вообразить себя без руки — в конце-то концов, он уже неделю нёс на этой руке проклятый небесный огонь, привык обходиться одной правой. Может быть, рука — не такая уж страшная плата… В конце-то концов, обходятся люди и одной рукой, и одной ногой…

Он поднял взгляд к горизонту. Над головой перепархивали птицы, тревожа ветви, осыпая странника дождевой капелью. Город, виднеющийся за полями, жмущийся каменным боком к лесу, казался насквозь вымокшим, унылым. Идти туда не хотелось.

Кейлес потёр свободной правой рукой запястье левой — снова подошла судорога. Огонь горел ровно, как-то сонно. Словно тоже устал от этого затянувшегося путешествия.

С великой неохотой Кейлес поднялся с сырого камня, отряхнул штаны и направился по обочине к городу.

Нужно было решить, куда девать этот проклятый огонь.