Стражи огня

Дарья Савицкая (2024)

Того, кто погасил священный огонь, ждёт лишь одно наказание — мучительная смерть. Таково условие возвращения святыни на Очаг. Авлу везут в столицу на суд, что почти наверняка обернётся казнью. Вот только она не прикасалась к Очагу, а внезапно пришедший на помощь незнакомец уверяет, что священный огонь невозможно потушить, а значит, он был украден. И пока ещё не поздно попытаться вернуть украденное.

Глава 4

Ночь выдалась сырой. Дождя как будто не было, но пузатые фонари у арок подсвечивали мелкую морось, что мошкарой кружила в воздухе. Ветер трепал вывеску на ржавеющей цепи — со скрежетом, похожим на рык, раскачивалась деревяшка, изображающая красного дракона, заключённого в цветочный орнамент.

Авла задержала дыхание — ослабевшая, она мёрзла даже в затхлом и сухом безветрии тюремных камер, и сейчас, ступив босыми ногами на влажный, грязный песок, мгновенно задрожала от холода. Пахло лошадиным навозом и мокрой травой.

Разговоры стражников, что охраняли внутренний двор, разносились кругом невнятным эхом.

Вопреки ожиданию, хеумит не повёл девушку к зданию, чтобы допросить в специально отведённой комнате — Авла даже не была уверена, что среди их племени есть дознаватели. Не полез и через стену, как вор, не провёл к кошачьему лазу. Он прошёл сразу к стражникам — те обернулись, сперва заметили дрожащую Авлу, и лишь потом почти слившегося с ночью хеумита. То ли приветствие, то ли угроза оборвалась на втором слоге. Стражник замер, приоткрыв рот, тихо засипел, как будто пытался сплюнуть застрявшую в горле соплю. Его напарник даже не оторвал плеча от стены, к которой прислонился — только чуть повернул к проходящим мимо голову.

Авла покинула двор, следуя по широкому кошачьему следу. Хеумит, уходя, мёл за собой хвостом, спаивая собственные следы в неясные, вытянутые росчерки. Только у решётки ворот заключенная решилась обернуться. Стражники глядели им вслед, и зрачки их чуть светились красным, как у голубоглазых кошек.

За решёткой не оказалось ни повозки, ни конвоя. Только пустая улица и ещё пара стражников, тупо следящих за хеумитом красными зрачками.

— Не шуми, — услышала Авла невнятный голос своего освободителя. — Не сбивай мне ворожбу.

Хеумит протянул лапу, когтями снял с пояса стражника ключи и отпер двери. Связку оставил прямо на земле и, быстро оглядевшись, сцапал Авлу за руку. Именно сцапал — девушка дёрнулась, ощутив прикосновение острых когтей и широких, плотных подушечек на ладони. Впервые она глянула на руку-лапу — шерсть на пальцах повылезла, обнажив острые, нечеловеческие суставы, по серой коже, обхватившей основание когтя, змеилась то ли татуировка, то ли рисунок.

— Не оглядывайся, — снова прошипел хеумит. — Пойдём. — Авла заупрямилась, невольно замедлила шаг. Она всё не могла понять, что происходит и как к этому относиться. — Пойдём, — повторил хеумит и прибавил с раздражением: — Я дам тебе еды!

Авла дёрнулась. Только сейчас она услышала, как отчаянно ворчит пустой желудок. Ходьбой получилось растрясти поутихший в камере голод, и теперь он терзал девушку с новой силой. Вовсе не думая, что позволяет себя приманить куском хлеба, как портовая собака, а думая только о возможности утолить голод, Авла потянулась за спасителем.

***

— То есть, ты до сих пор думала, что у князя есть власть создавать Очаги и зажигать там небесный огонь?

Авла пожала плечами, кивнула, помотала головой и выразительно закатила глаза. Она едва услышала вопрос, и на всякий случай выдала все варианты невербальных ответов. Внимание девушки целиком принадлежало печёной картошке. Приходилось есть маленькими кусочками. Первый же неосторожный укус горячего лакомства обжёг язык, и теперь тот казался гладким и бесчувственным, словно отполированным.

Хеумит фыркнул. Ему хотелось объяснить, что невежественная вера в то, что во всяком Очаге можно зажечь огонь абсурдна. Это как верить, что у каждой миски с мясом волшебным образом отрастает собака.

— И зачем тогда князь преследует людей, погасивших огонь? Раз уж он может его заново разжечь?

— Разжечь, принеся в жертву преступника, — всё-таки ответила Авла и тут же ахнула от огорчения — картофельная крошка упала в горячий песок у её ног.

— Небесный огонь бессмертен, — вздохнул хеумит и отпил из стоящей рядом бутыли. Сделав глоток, он довольно облизнулся побелевшим от кефира языком. На короткой пятнистой шерсти, покрывающей лицо-морду остались белые вкрапления. — Его только небу вернуть можно, но погасить… нет…

— Но его же кто-то погасил, — заметила Авла, втихушку подтаскивая к себе бутыль с кефиром.

— Его кто-то забрал. Кто-то, кому объяснили, как открыть Очаг, сделать чашу и унести огонь.

— Забрал… — повторила Авла тихо. — Как княжеские советники в фонарях носят?

— Если бы у него был фонарь, у меня не было бы резона искать вора. Нет, он несёт его в чашке или на браслете… или в руке… главное, чтобы не в руке.

— Почему? Погаснет?

— Да сказано же тебе, лысая дура — небесный огонь не может погаснуть! — Хеумит оскалился, длинные клыки выступили, как у ядовитой змеи. Авла с перепугу подавилась кефиром. — Зато может слиться с владельцем, сделать его своим Очагом и чашей. Этим опасны крадущие огонь. Они его присваивают, если не имеют замены Очагу.

Авла хотела возразить, что слова хеумита расходятся со всем, что ей было известно ранее. Небесный огонь гасили не единожды — и преступников потом казнили на Пепелище, извлекали из их грудин новый огонь, искупление за погашенный… Но печёная картофелина вдруг показалась ей в разы привлекательнее чем любая умная беседа — и девушка впилась зубами в очередной мягкий клубень, даже не до конца содрав кожуру.

— Звериная жадность до харчей, — с осуждением произнёс хеумит. Вздохнул, открыл поясную сумку и стал выкладывать у огня предметы. Перо, обрывок кружев, изжёванный мундштук, серьга, горсть монет. — Всё, что нашлось у Очага, откуда унесли огонь. Глянь, может, узнаешь серьгу или перо. Может, приходил человек с ручным вороном или дама с…

Хеумит осёкся. Вдруг переставшая жевать девушка протянула руку и взяла одну из монет. Повертела, с явным трудом проглотила сухой кусок и почти зашипела. В других обстоятельствах хеумит решил бы, что его передразнивают.

Авла ощутила, как из живота к груди поднимается волна гнева. Она узнала монету — с виду обычная, южной чеканки, с собачьей мордой на одной стороне и незнакомой цифрой с другой. Вот только у собаки не было левого глаза — дефект, не слишком умаляющий ценность монеты. За этот дефект её сохранил предыдущий владелец. Сохранил и носил в мешочке на поясе, как оберег.

— Кейлес! — прошипела Авла и с нелепой злобой швырнула монету наземь. Огненные блики танцевали на морде одноглазой собаки.

Хеумит, готовый осадить свою спутницу, прикусил язык. Щёки дрогнули, намечая улыбку. Кажется, он получил имя. Теперь поиски пойдут быстрее.