Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Владимир Гамаюн

Гамаю́н – в славянской мифологии вещая птица, поющая людям божественные песни и предвещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное. Гамаюн знает всё на свете. Когда Гамаюн летит с восхода, приходит смертоносная буря. Птица Гамаюн считается созданием с особым даром – ей доступны все скрытые знания обо всем, обо всех живых существах. По преданию, эта птица является посланницей бога Велеса. Каждый, кто услышит крик Гамаюна, обретет счастье.

Артель «Напрасный труд»

Как и в Колымской артели где работал на бульдозере, а временами и на мониторе, я и здесь «пахал» с таким удовольствием, что слюнки текли. Но в конце промывочного сезона, когда я окончательно понял, что и я и моя старательская артель в полном пролёте, то, не дожидаясь всеобщего расчёта, выпросил у «преда» денег на проезд, а у артельского кока немного харчей, вскинул тощий рюкзачёк на плечо и пёхом двинул по накатанной лесной дороге в надежде, что кто-нибудь подберёт странника бредущего одним курсом с дорогой.

Уже отмахав с десяток километров, слышу позади шум мотора, меня догоняла вахтовка ГАЗ-66, это была машина старателей с другой артели, мы иногда встречались с ними, обращались за помощью, обменивались запчастями, да и наши боссы контачили меж собой, хотя и являлись конкурентами. В будке вахтовки находилось с десяток старателей, они тоже закончили промывочный сезон и первая партия джентльменов удачи устремилась, как и я же, в сторону того, что, как потом выяснилось, с большой натяжкой можно было назвать аэропортом.

Это были шумные, весёлые, бородатые мужики, и, несмотря на тяжкий труд, в течение как минимум шести месяцев без единого выходного, усталыми и изработанными они не выглядели, о чём и свидетельствовал их громогласный хохот. Я тоже был один из них, но они сейчас были в куражах, а я в глубокой заднице, в промоте и в пролёте. Весь сезон артель лихорадило: то нет запчастей, то топлива, а то сразу ни того, ни другого. Только всё наладилось, оказалось, что что-то неладно с бумагами на землю и полигон, где уже началась промывка золота. В общем богатенький полигон у нас отобрали, но выделили другой, с ещё более бедным содержанием металла.

В общем, такая чехарда продолжалась весь сезон, пока почти в конце «пред» артели не выдал мне рублишек на дорогу в один конец, благословил и пригласил батрачить на следующий сезон, обещав, что уж тогда-то всё будет чики-чики. Он даже побожился, что после того, как окончательно подобьёт «итого», вышлет остальные трудодни мне домой, которого у меня не было. Свежо предание, и я это уже проходил, а полный расчёт он не даёт, чтоб старатели возвращались к нему в смутной надежде урвать уже заработанное. Сволочь, однако, как и большинство предов, но риск это, если хотите, издержки и специфика старательской работы. А так называемый «фарт», в моём случае ни при чём, просто рядовая непруха с невезухой, и если Фарт братец Фортуны, то эти две уродливые и несчастливые девки её сродные сеструхи и мои попутчицы.

С парнями я перезнакомился в дороге, в тряской будке ГАЗ-66, и у меня появилось такое чувство, что именно с ними я отпахал весь сезон. Через пару часов, очень откровенно и от всей души прокляв и дорогу, и водилу, бывшего танкиста, мы вытряхнулись на землю, которая тоже, казалось, вибрировала и тряслась. В небольшом зальчике маленького деревянного здания аэропорта мы расположились как дома, а пока суетились, устраивались да доставали припасы, вернулась вахтовка, предусмотрительно посланная в деревенское сельпо. Чтоб не мелочиться, взяли сразу ящик водяры, не гонять же машину зря, да и чтоб самим потом на «лечение» хватило. Плеснув водиле полный стакан на «посошок», они отпустили своё приисковое такси и принялись обмывать конец сезона. У меня такой радости и эйфории не было, и я, выпив с ними за компашку, вышел из прокуренной избы аэропорта на свежий воздух.