Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Владимир Гамаюн

Гамаю́н – в славянской мифологии вещая птица, поющая людям божественные песни и предвещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное. Гамаюн знает всё на свете. Когда Гамаюн летит с восхода, приходит смертоносная буря. Птица Гамаюн считается созданием с особым даром – ей доступны все скрытые знания обо всем, обо всех живых существах. По преданию, эта птица является посланницей бога Велеса. Каждый, кто услышит крик Гамаюна, обретет счастье.

Отпускная исповедь Бонифация. Часть 2

— Я ведь знаю, Балтика, что ты косишь под Нестора-летописца, и где-то у тебя всё фиксируется, только не ври только, не искажай истину, история вещь тонкая, и в будущем, «море», тебе всё зачтётся.

— Друг мой Боня, ты кем себя возомнил? Ты что, император Византии? Ты раб обстоятельств, не более, и твоя никчемная и пустая жизнь, как и моя, достойна лишь порицания и забвения со стороны именитых граждан и общества. Нишкни и бухай молча, не то замалюю всё, что писал ранне. Усёк, брат мой лихой?

Боня обижено сопит и долго молчит, потом, будто и не было обиды и минут молчания, продолжает как ни в чём ни бывало: «Ты, «Балтика», знаешь, что баб у меня было, как сухарей в котомке нищего странника, да всё не то, мягких и вкусных не было, один сушняк и та чернуха. Я три года не был в отпусках, вот и надумал как-то слетать к морю Чёрному, поглазеть на девок тамошних, да себя неухоженного да беспризорного показать, проверить, такое ли оно море чёрное, как люди бают, и не врут ли эти люди бывалые?

Вот тут-то тут я очень к стати и вспомнил о давнем приглашении моих друзей-греков, погостить у их родителей в Гагре, на реке Бзыбь с беловатой, меловой водой и обитающей там форелью. Не знаю, за каким чёртом покинув Гагру, они живут на Севере в паршивом бараке, но факт остаётся фактом. У меня хватило такта не спрашивать их об этом, а у них не возникало желания доложить мне об этом, но узнав их поближе, я понял, что им, как и любой молодой семье, нужна была самостоятельность, тем более, что родители Лены были против этого брака. Лёшка и Лена были прекрасными людьми, а их сынишка Костик, или просто Коська, изумительный человечек и мой лучший друг, и даже то, что он звал меня просто «Бонька», мне очень нравилось.

Может быть, я слишком самокритичен, но зная себя не с лучшей стороны, я остерегался заводить знакомства и, тем более дружбу с женатиками, с ними же я и сам не заметил, как стал другом семьи и готов был за них и жизнь отдать. И точно знаю, что приглашение погостить у Лениных родителей было не данью пустой вежливости, а самым искренним, ведь я их любил так же искренне, как они мне верили.

Сходив в гости к моим друзьям, поговорив с ними, посоветовавшись, получив инструкции и наказы, в общем, всю «дорожную карту» вплоть до обратного прилёта и отчёта перед Еленой прекрасной о поездке и отдыхе. Мы с Лёхой сильно сомневались в точности исполнения мною арии о строевом уставе отпускника в исполнении Лены, но один согласно, а другой с сомнением кивали головами.

Но вот заявление на почти полугодовое безделье подписано и одобрено, уже на следующий день мне вручили несколько увесистых пачек ассигнаций разного достоинства, пожали мою жилистую трудовую руку и закрыли за мной дверь конторы. Всё, я свободный человек, с правами, но без обязанностей и позади у меня ещё три так беспонтово прожитых года, а это уже не кусочек, а целый кус, с кровью выдранный из моей жизни. За все эти годы, Балтика, я стал старше, но не мудрее, выходит, что жизнь меня почти ничему не научила, если с молоду мозгов не было, то откуда им было взяться в старости? Наверное, по этой причине я, получив отпускное бабло, первым долгом затеял пир на весь мир и назвал это просто — проводы чувака в отпуск.

Провожал я себя, любимого, и куролесил где-то с неделю, это было ощущение полной свободы, доселе не испытанная эйфория и полный физический и душевный комфорт. О, сладость безделья после многих лет физического и морального напряжения! По началу мои знакомые, друзья и коллеги шибко обрадовались дармовой выпивке, за столом они говорили много хороших напутственных слов, желали доброго пути, просили привезти из отпуска каких-то шмоток и сувениров. Грозились по первому требованию выслать денег столько, сколько пожелаешь, так у нас было принято — отпускников выручать, ведь каждый из нас мог оказаться в отпуске в какой-нибудь форс мажорной ситуации.

Всё это время я был такой богатый, добрый и щедрый, что никому не мог ни в чём отказать, и даже божился, что всё просимое добуду, всё исполню, даже если для этого придётся нанимать самолёт. Но кутёж продолжался, а мои собутыльники вдруг стали меня всячески избегать, ведь им нужно было работать, а я, оборзев, уже и по ночам стал шарахаться по общаге, всех тревожить и уговаривать их выпить со мной.

Меня по ночам стали посещать какие-то существа, не страшные, но довольно надоедливые. Я сознавал, что дело моё хреновое, но остановиться не мог, такое со мной было в первые. Видя такое дело, мои товарищи не стали зря терять время, и в один, совсем не прекрасный, день подогнали к крыльцу общаги какой-то броневик, сказав при этом, что это чудо техники «Луаз» — самая мощная и комфортабельная техника в этих краях, в чём я, конечно, сильно засомневался. Когда я несмело выразил свои пьяные сомнения, они все враз залыбились, кто-то захохотал, а кто-то и подленько, как мне показалось, ухмылялся, мол, по «монарху» и карета. Меня с почётом и початой бутылкой в руке усадили на переднее сиденье, и наш «танк» рванул сквозь тайгу в сторону аэропорта.

Несмотря на ухабы и тряску, я задремал, а очнулся уже на взлётке, перед трапом Як-40, где, взяв под белы рученьки, мои кенты выковыряли меня из «Луаза» и перекинули в фюзеляж аэроплана, сразу намертво привязав к креслу. Меня, мою сумку с деньгами, документами и барахлишком, доверили стюардессе, предварительно подарив громадную коробку «Трюфелей», после чего мгновенно испарились, оставив меня одного осмысливать своё дальнейшее поведение и планы.

В ожидании взлёта я немного похамил бортпроводнице, но потом, осознав, что не прав и исправившись, закидал её комплиментами, от которых она порозовела и сомлела, позволив погладить себя гораздо выше короткого платьица. Очень жаль, что по многим причинам наше дальнейшее знакомство прекратилось. Тут экипаж пошёл в кабину, а один из пилотов, вдруг хлопнув меня по плечу, сказал прямо в ухо: «Не ссы, Боня, долетим! Ну что, вперёд?»

Конец ознакомительного фрагмента.