Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим

Владимир Гамаюн

Гамаю́н – в славянской мифологии вещая птица, поющая людям божественные песни и предвещающая будущее тем, кто умеет слышать тайное. Гамаюн знает всё на свете. Когда Гамаюн летит с восхода, приходит смертоносная буря. Птица Гамаюн считается созданием с особым даром – ей доступны все скрытые знания обо всем, обо всех живых существах. По преданию, эта птица является посланницей бога Велеса. Каждый, кто услышит крик Гамаюна, обретет счастье.

Старатели, п. «Ерофей Палыч»

И вот она, станция «Ерофей Павлович» с одноимённым названием посёлка в Амурской области. Выхожу из вагона на низкий причал, ж д вокзала, поезд стоит здесь недолго, пассажиров мало. Высадив прибывших, но никого не посадив, поезд разочаровано гуднув, опять медленно трогается, а в след ему раздаются ехидные свистки дежурного по вокзалу.

Словно обидевшись, тепловоз поднапрягся, и вагоны всё быстрей побежали по рельсам, поблёскивая стёклами окон, унося на Восток отпускников, рыбаков, геологов, старателей и прочий беспокойный люд, всех тех, кому покой только снится и кто не может жить иначе. Проводив глазами последний вагон с красными фонарями на корме, я оглядываюсь.

Маленький деревянный вокзальчик с палисадом, огороженным невысоким заборчиком с облезлой синей краской. В палисаде живут весёленькие, зелёные ёлки и голубые ели, а притулившиеся по углам бесстыжие, уже нагие, берёзки навевают жалость и тоску.

Если всё будет хорошо, этот железнодорожный пейзаж я увижу только глубокой осенью, когда эти берёзки только начнут обнажаться, сбрасывая свой летний, пожелтевший сарафан и последние, уже засохшие серёжки, а ёлки и ели, разродившись своими шишками, семенами, будут по-прежнему блистать зеленью наряда. Но хватит лирики, я спрашиваю у аборигена дорогу и, полный самых радужных надежд, устремляюсь за посёлок, на базу старательской артели, где меня ждут работа, кров и пища.

Артель находится в двух-трёх км от посёлка и в пятидесяти метрах от железной дороги, думаю про себя: «Как они здесь живут, ведь этот грохот поездов днём и ночью?» Я ещё не знал, что перестука колёс, как и самого грохота поездов никто попросту не замечает, не знал, что и мне, привыкшему к рёву дизелей на буровых и судовых силовых установок, вскоре тоже всё будет до лампочки.

Спрашиваю работяг, где контора и захожу к председателю артели для знакомства и собеседования. Он долго листает мой трудовой «талмуд», который у меня на двух языках и в двух томах. Я начинал свой трудовой путь в тринадцать лет на целине в Казахстане, и на обложке трудовой было написано «Енбек китапшасы», что и означало — трудовая книжка. Ну а два тома получилось после двадцатилетней работы на северах в разных экспедициях, старательских артелях и на всевозможных сезонных работах.

Председатель ищет запись о работе и стаже бульдозериста, но её нет. В последней, колымской артели мне отметили только работу слесарем по ремонту бульдозеров «Комацу» и «Катерпилллер», а то, что я бульдозерист и мониторщик не зафиксировали, я же, будучи после тяжёлой аварии и почти четырёхмесячного пребывания в госпитале Сеймчана, не обратил внимания на то, что там мне намалевали кадровики.

Пред долго что-то кумекает и направляет в мастерскую на ремонт бульдозеров Т-170, Т-130. Выбора у меня нет, и я спешу согласиться, потом иду, устраиваюсь с ночлегом, а вечером, скудно поужинав, заваливаюсь на вагонную плацкартную шконку и, не замечая почти минусовой температуры в вагоне, проваливаюсь в небытие. Утром выхожу на работу, и «погнали наши городских». Скрипи зубами, но терпи, хотя на дворе ещё зима, но и долгожданная осень уже недалече, семь месяцев пролетят, не заметишь, если не сломаешься раньше срока.

Становлюсь я упрямей, прямее,

Пусть бежит по колоде вода,

У старателей всё лотерея,

Но старатели будут всегда!

В. Высоцкий.