Неточные совпадения
Как любопытно всматривался я в каждую росинку, трепещущую на
широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных
лучей! как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль!
Отчего же Ольга не трепещет? Она тоже шла одиноко, незаметной тропой, также на перекрестке встретился ей он, подал руку и вывел не в блеск ослепительных
лучей, а как будто на разлив
широкой реки, к пространным полям и дружески улыбающимся холмам. Взгляд ее не зажмурился от блеска, не замерло сердце, не вспыхнуло воображение.
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился, хотя без поэзии, без тех
лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское,
широкое и беспечное течение жизни в родной деревне, среди крестьян, дворни.
А после обеда, когда гости, пользуясь скупыми
лучами сентябрьского солнца, вышли на
широкое крыльцо, служившее и балконом, пить кофе, ликер и курить, Татьяна Марковна продолжала ходить между ними, иногда не замечая их, только передергивала и поправляла свою турецкую шаль. Потом спохватится и вдруг заговорит принужденно.
У подошвы ее, по берегу, толпятся домы, и между ними, как напоказ, выглядывают кое-где пучки банановых листьев, которые сквозят и желтеют от солнечных
лучей, да еще видна иногда из-за забора, будто
широкая метла, верхушка убитого солнцем дерева.
Солнце садилось;
широкими багровыми полосами разбегались его последние
лучи; золотые тучки расстилались по небу все мельче и мельче, словно вымытая, расчесанная волна…
Дьякон кадил, кланялся ей, улыбался, волосы у него были ярко-рыжие и лицо веселое, как у Самойлова. Сверху, из купола, падали
широкие, как полотенца, солнечные
лучи. На обоих клиросах тихо пели мальчики...
Две струи света резко лились сверху, выделяясь полосами на темном фоне подземелья; свет этот проходил в два окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом;
лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из камня; большие
широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
Джемма сидела на скамейке, близ дорожки, и из большой корзины, наполненной вишнями, отбирала самые спелые на тарелку. Солнце стояло низко — был уже седьмой час вечера — и в
широких косых
лучах, которыми оно затопляло весь маленький садик г-жи Розелли, было больше багрянца, чем золота. Изредка, чуть слышно и словно не спеша, перешептывались листья, да отрывисто жужжали, перелетывая с цветка на соседний цветок, запоздалые пчелы, да где-то ворковала горлинка — однообразно и неутомимо.
И вдруг все в нем: синяя шелковая косоворотка, подтянутая
широким кушаком, и панталоны навыпуск, белая широкополая войлочная шляпа, которую тогда носили поголовно все социал-демократы, его маленький рост, круглый животик, золотые очки, прищуренные глаза, напряженная от солнечных
лучей гримаса вокруг рта, — все в нем вдруг показалось ей бесконечно знакомым и в то же время почему-то враждебным и неприятным.
Но только что он начал забываться на этой мысли, только что начинал соображать, сколько в кадке может быть огурцов и сколько следует, при самом
широком расчете, положить огурцов на человека, как опять в голове мелькнул
луч действительности и разом перевернул вверх дном все его расчеты.
Прорвался солнечный
луч, желтый и анемичный, как будто солнце было неизлечимо больным;
шире и печальнее стала туманная осенняя даль.
В эти минуты светозарный Феб быстро выкатил на своей огненной колеснице еще выше на небо; совсем разредевший туман словно весь пропитало янтарным тоном. Картина обагрилась багрецом и лазурью, и в этом ярком, могучем освещении, весь облитый
лучами солнца, в волнах реки показался нагой богатырь с буйною гривой черных волос на большой голове. Он плыл против течения воды, сидя на достойном его могучем красном коне, который мощно рассекал
широкою грудью волну и сердито храпел темно-огненными ноздрями.
Там и сям, особенно под
лучами заходящего солнца, сверкают
широкие озера, между которыми змеятся узенькие, пересыхающие на лето речушки.
Их беседы нарушала Олимпиада, являясь пред ними шумно, как холодный
луч луны, одетая в
широкий голубой капот.
Солнце осветило над ним золотой трон и сидящую фигуру в блестящей короне, над которой торчали золотые рога. Вася продвинулся дальше — и снова клуб пыли от крутнувшего огромнейшего
широкого колеса, на котором поднялась и вновь опустилась в полумраке человеческая фигура: солнце до нее не дошло. Зато оно осветило огромного, красного сквозь пыль идола с
лучами вокруг головы.
Вдруг
луч солнца порвался в окно, и поднятая Васей пыль заплясала в
широкой золотой полосе, осветившей серые контуры и чуть блеснувшей на кубках и доспехах.
Над ним свесились ветки деревьев с начинающими желтеть листьями. Красноватые
лучи восходящего солнца яркой полосой пробегали по верхушкам деревьев, и полоса становилась все
шире и
шире. Небо, чистое, голубое, сквозило сквозь ветки.
Проснулся: в
широкие щели сарая
Глядятся веселого солнца
лучи.
Широкое добродушное лицо Ароматова при последних словах точно расцвело от улыбки: около глаз и по щекам
лучами разбежались тонкие старческие морщины, рыжеватые усы раздвинулись и по
широким чувственным губам проползла удивительная детская улыбка. Ароматов носил окладистую бородку, которую на подбородке для чего-то выбривал, как это делают чиновники. Черный шелковый галстук сбился набок, открывая сомнительной белизны ситцевую рубашку и часть белой полной шеи.
Лучи заходящего солнца
широкою струею лились сверху сквозь узкое окно купола и освещали морем блеска один из приделов; но они слабели все более и более, и чем чернее становилась мгла, густевшая под сводами храма, тем ярче блистали местами раззолоченные иконы, озаренные трепетным заревом лампад и свечей.
Он входит в дом — в покоях ночь,
Закрыты ставни, пол скрыпит,
Пустая утварь дребезжит
На старых полках; лишь порой
Широкой, белой полосой
Рисуясь на печи большой,
Проходит в трещину ставней
Холодный свет дневных
лучей!
— Пеленой
Широкою за ним луга
Тянулись: яркие снега
При свете косвенных
лучейСверкали тысячью огней.
Навстречу ему нёсся шум возвращавшегося стада. Вот и церковь, низенькая и
широкая, с пятью главами, выкрашенными голубой краской, обсаженная кругом тополями, вершины которых переросли её кресты, облитые
лучами заката и сиявшие сквозь зелень розоватым золотом.
И это уже на долгие месяцы!.. Старик рассказал мне, что летом солнце ходит у них над вершинами, к осени оно опускается все ниже и скрывается за
широким хребтом, бессильное уже подняться над его обрезом. Но затем точка восхода передвигается к югу, и тогда на несколько дней оно опять показывается по утрам в расселине между двумя горами. Сначала оно переходит от вершины к вершине, потом все ниже, наконец лишь на несколько мгновений золотые
лучи сверкают на самом дне впадины. Это и было сегодня.
Солнце давно уж играло золотистыми
лучами по синеватой переливчатой ряби, что подернула
широкое лоно Волги, и по желтым струям Оки, давно раздавались голоса на судах, на пристани и на улицах людного города, а Патап Максимыч все стоял на келейной молитве, все еще клал земные поклоны перед ликом Спаса милостивого.
Обитель спала. Только чириканье воробьев, прыгавших по скату крутой часовенной крыши, да щебетанье лесных птичек, гнездившихся в кустах и деревьях кладбища, нарушали тишину раннего утра. Голубым паром поднимался туман с зеленеющих полей и бурых, железистой ржавчиной крытых мочажин… С каждой минутой ярче и
шире алела заря… Золотистыми перьями раскидывались по ней
лучи скрытого еще за небосклоном светила.
Клонится к западу солнце,
луч за
лучом погашая. Алое тонкое облако под ним разостлалось.
Шире и
шире оно расстилается, тонет в нем солнце, и сумрак на небо восходит, черным покровом лес и поля одевая… Ночь, последняя ночь хмелевая!
От окна до моей кровати шел
широкий солнечный
луч, в котором, гоняясь одна за другой и волнуясь, летали белые пылинки, отчего и сам
луч казался подернутым матовой белизной…
Орлиным мечут оком
Не взоры, но
лучи;
На поясе
широкомКрыжатые мечи.
Оно быстро увеличивается, раздувается в громадную черную тучу, тяжело нависшую над горизонтом. Вода там сереет. Туча эта поднимается выше и выше, отрывается от горизонта, сливается с океаном
широким серым дождевым столбом, освещенным
лучами солнца, и стремительно несется на корвет. Солнце скрылось. Вода почернела. В воздухе душно. Вокруг потемнело, точно наступили сумерки.
Не видел он величавого нагорного берега, не любовался яркими цветными переливами вечернего неба, не глядел на дивную игру солнечных
лучей на желтоватом лоне
широкой, многоводной реки…
Над одной из лоханок наклонилась худенькая белокурая девочка с жидкой косичкой совершенно льняных волос. Голубые глаза, несколько
широкий нос, тонкие темноватые брови и длинные
лучи ресниц на бледном личике — все в ней чрезвычайно привлекательно и мило. Что-то робкое, пугливое в каждом движении тоненького тела, в каждом взгляде кротких, по-детски ясных голубых глаз, что-то стремительное и покорное в одно и то же время.
Из-за облаков выходит
широкий зеленый
луч и протягивается до самой средины неба; немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый…
Свет и простор главной, летней, церкви под высоким куполом (летняя церковь открывалась к заутрене под светлое воскресенье и снова закрывалась осенью, под покров).
Широкий и высокий иконостас, веселые
лучи солнца сквозь синий кадильный дым. Полный, праздничный хор, звуки молитв, гулко повторяющиеся под куполом...
Облака на западе сияли ослепительным золотым светом, весь запад горел золотом. Казалось, будто там раскинулись какие-то
широкие, необъятные равнины; длинные золотые
лучи пронизали их, расходясь до половины неба, на севере кучились и громоздились тяжелые облака с бронзовым оттенком. Зелень орешников и кленов стала странно яркого цвета, золотой отблеск лег на далекие нивы и деревни.
В
широкие окна аудитории льются скудные зимние
лучи солнышка. В печке весело потрескивают дрова. Сижу между Ольгой и Саней Орловой и спешно записываю лекции по Бытовой Истории.
А справа от нас, по
широкой, отлогой лощине, навстречу лопавшимся шрапнелям шла в контратаку рассыпанная цепь. Косые
лучи утреннего солнца скользили по лощине, солдаты шли в вывернутых наизнанку папахах, с винтовками в руках, с строгими, серьезными лицами. Сзади, из канавы, выглядывали штыки резервов.
Полкан-пушка выставил вперед
широкую грудь свою; вот он громко приветствовал первый
луч солнца, и его пробуждение отозвалось в посаде Твери; оно сокрушило несколько домишек и раздавило под одним целое семейство.
С правой стороны его стоял оседланный конь и бил копытами о землю, потряхивая и звеня сбруей, слева — воткнуто было копье, на котором развевалась грива хвостатого стального шишака; сам он был вооружен
широким двуострым мечом, висевшим на стальной цепочке, прикрепленной к кушаку, чугунные перчатки, крест-на-крест сложенные, лежали на его коленях; через плечо висел у него на шнурке маленький серебряный рожок; на обнаженную голову сидевшего лились
лучи лунного света и полуосвещали черные кудри волос, скатившиеся на воротник полукафтана из буйволовой кожи; тяжелая кольчуга облегала его грудь.
Будто после сна расправился этот небесный великан: первый
луч его, как блестящий клинок меча, устлался по ровной,
широкой лощине, простирающейся на несколько верст от Эмбаха до Гуммельсгофа, и осветил поставленные уступами шведские полки.
Соломенная шляпа с
широкими полями ограждала от
лучей солнечных его бледное, добродушное лицо.
С правой стороны его стоял оседланный конь и бил копытами о землю, потряхивая и звеня сбруею; с левой — воткнуто было копье, на котором развевалась грива хвостного стального шишака; сам он был вооружен
широким двуострым мечом, висевшим на стальной цепочке, прикрепленной к кушаку, чугунные перчатки, крест-накрест сложенные, лежали на его коленях; через плечо висел у него на шнурке маленький серебряный рожок; на обнаженную голову сидевшего лились
лучи лунного света и полуосвещали черные кудри волос, скатившиеся на воротник полукафтанья из буйволовой кожи; тяжелая кольчуга облегала его грудь.
Яркие звезды одна за другой загораются в небе, полный месяц выкатится из-за леса, серебристым
лучом обольет он
широкие луга и сонную речку, белоснежные песчаные берега и темные, нависшие в воду ракиты, а Гриша, ни голода, ни ночного холода не чуя, стоит босой на покрытой росой луговине и поет-распевает про прекрасную мать-пустыню…