Неточные совпадения
— Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела всё бросить, я хотела сама… Но я опомнилась, и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети
растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается
чище, лучше, и я живу… Я простила, и вы должны простить!
Но тут, за кустами, была незнакомая ему канавка, заросшая крапивой; он спотыкнулся в нее и, острекав руки крапивой и омочив их уже павшей под вечер
росой, упал, но тотчас же, смеясь над собой, справился и выбежал на
чистое место.
Всюду лучистыми алмазами зарделись крупные капли
росы; мне навстречу,
чистые и ясные, словно тоже обмытые утренней прохладой, принеслись звуки колокола, и вдруг мимо меня, погоняемый знакомыми мальчиками, промчался отдохнувший табун…
Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую от
росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и наконец пошел
чистый и мелкий дождь.
На вершине хребта Да-дянь-шань
растет лес крупный,
чистый, вследствие чего наше передвижение с вьюками происходило довольно быстро.
Она в утреннем белом капоте и в кружевной головной накидке, придерживающей косу. Лицо у нее
чистое, свежее, точно вымытое
росой и только что обсохшее под лучами утреннего солнца; сквозь тонкий батист капота отчетливо обрисовываются контуры наливных плечей и груди. Но Федор Васильич не засматривается на нее и кратко произносит...
Но, на его горе, всегда в таких случаях словно из-под земли
вырастала Марья Маревна и в один миг водворяла его на
чистую половину.
Она говорила, а гордое чувство все
росло в груди у нее и, создавая образ героя, требовало слов себе, стискивало горло. Ей необходимо было уравновесить чем-либо ярким и разумным то мрачное, что она видела в этот день и что давило ей голову бессмысленным ужасом, бесстыдной жестокостью. Бессознательно подчиняясь этому требованию здоровой души, она собирала все, что видела светлого и
чистого, в один огонь, ослеплявший ее своим
чистым горением…
Был рассвет, с ясным, детски-чистым небом и неподвижным прохладным воздухом. Деревья, влажные, окутанные чуть видным паром, молчаливо просыпались от своих темных, загадочных ночных снов. И когда Ромашов, идя домой, глядел на них, и на небо, и на мокрую, седую от
росы траву, то он чувствовал себя низеньким, гадким, уродливым и бесконечно чужим среди этой невинной прелести утра, улыбавшегося спросонок.
— Ну, и Бог с вами, и не нужно. Какой вы
чистый, милый, Ромочка! Но, так вот когда вы
вырастете, то вы наверно вспомните мои слова: что возможно с мужем, то невозможно с любимым человеком. Ах, да не думайте, пожалуйста, об этом. Это гадко — но что же поделаешь.
Зимой сюда свозили со дворов и улиц «
чистый», цвета халвы, снег, тут же он таял, и все это, изрытое ямами и оврагами пустопорожнее место покрывалось мусором, среди которого густо
росли бурьян, чертополох и лопухи и паслись козы.
Жерих не водится в маленьких речках, но любит реки большие или по крайней мере многоводные, глубокие и быстрые; живет также и в больших,
чистых озерах, питается всякими водяными насекомыми, мелкою рыбою и на нее только берет на удочку; клев его чрезвычайно быстр, и на удочке ходит он необыкновенно бойко; он
вырастает длиною в аршин и весом бывает в восемнадцать фунтов.
Кутема, по единогласному мнению туземцев и по собственному моему наблюдению, не
вырастает длиннее двух четвертей и не весит более двух с половиною, много трех фунтов; хотя она также любит
чистую и холодную воду, но несколько менее взыскательна на этот счет, чем пеструшка.
Я слыхал, что щука может жить очень долго, до ста лет (то же рассказывают и даже пишут о карпии), в чем будто удостоверились опытами, пуская небольших щурят с заметками на хвосте или перьях в
чистые, проточные пруды, которые никогда не уходили, и записывая время, когда пускали их; слыхал, что будто щуки
вырастают до двух аршин длины и до двух с половиною пуд весу; все это, может быть, и правда, но чего не знаю, того не утверждаю.
Оно пугливо скрывается где-то глубоко, оно безмолвно в суете жизни, но в церкви оно
растёт и вызывает что-то особенное, тревожное, противоречивое его мечтам о
чистой жизни.
Ольге Федотовне, разумеется, нелегко было скрывать, что она любит богослова; чем она тщательнее хоронила в себе эту тайну своего сердца, тем
чистое чувство ее сильнее
росло и крепло в этих похоронках и бунтливо рвалось наружу.
Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на
чистом небе; но поля еще блестели
росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке, по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина, в белом кисейном платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком в руке. Казачок издали следовал за ней.
Только вы меня извините, Елена Петровна, а мое мнение такое, что только на
чистой крови
вырастают цветы… будь бы я поэт, стихи бы на эту тему написал.
Ни одно рыдание, ни одно слово мира и любви не усладило отлета души твоей, резвой,
чистой, как радужный мотылек, невинной, как первый вздох младенца… грозные лица окружали твое сырое смертное ложе, проклятие было твоим надгробным словом!.. какая будущность! какое прошедшее! и всё в один миг разлетелось; так иногда вечером облака дымные, багряные, лиловые гурьбой собираются на западе, свиваются в столпы огненные, сплетаются в фантастические хороводы, и замок с башнями и зубцами, чудный, как мечта поэта,
растет на голубом пространстве… но дунул северный ветер… и разлетелись облака, и упадают
росою на бесчувственную землю!..
Ах ты, горе великое,
Тоска-печаль несносная!
Куда бежать, тоску девать?
В леса бежать — листья шумят,
Листья шумят, часты кусты,
Часты кусты ракитовы.
Пойду с горя в чисто поле,
В
чистом поле трава
растет,
Цветы цветут лазоревы.
Сорву цветок, совью венок,
Совью венок милу дружку,
Милу дружку на головушку:
«Носи венок — не скидывай,
Терпи горе — не сказывай».
— Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя,
чистая моя! Голова моя покрыта
росой.
И что, если в ту самую минуту, когда она колотила этой рыбой о грязные ступени, пьяная да растрепанная, что, если в ту минуту ей припомнились все ее прежние,
чистые годы в отцовском доме, когда еще она в школу ходила, а соседский сын ее на дороге подстерегал, уверял, что всю жизнь ее любить будет, что судьбу свою ей положит, и когда они вместе положили любить друг друга навеки и обвенчаться, только что
вырастут большие!
До сего времени, просыпаясь вместе с птичками, ты вместе с ними веселилась утром, и
чистая, радостная душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях
росы небесной; но теперь ты задумчива, и общая радость природы чужда твоему сердцу.
Так тихо, так нежно, с такой мучительной любовью и тоской, что, будь Иисус цветком на тоненьком стебельке, он не колыхнул бы его этим поцелуем и жемчужной
росы не сронил бы с
чистых лепестков.
Она распустилась в хорошее майское утро; когда она раскрывала свои лепестки, улетавшая утренняя
роса оставила на них несколько
чистых, прозрачных слезинок.
Всем известное дело, что если посеять и насадить, одним словом развести и
вырастить лес в
чистом поле, то непременно начнут родиться в нем грибы, свойственные породам разведенного леса.
Где ступит Яр-Хмель — там несеяный яровой хлеб
вырастает, глянет Ярило на
чистое поле — лазоревы́ цветочки на нем запестреют, глянет на темный лес — птички защебечут и песнями громко зальются, нá воду глянет — белые рыбки весело в ней заиграют.
И старший сын перестал хозяйничать, и деревню сселили, а лозина все
росла на
чистом поле. Чужие мужики ездили, рубили ее — опа все
росла. Грозой ударило в лозину; она справилась боковыми сучьями, и все
росла и цвела. Один мужик хотел срубить ее на колоду, да бросил; она была дюже гнила. Лозина свалилась на бок и держалась только одним боком, а все
росла, и все каждый год прилетали пчелы обирать с ее цветов поноску.
— Да, вот там-то ему пуще хуже стало. Подумали мы с Аношенкой, — старый фирверкин был, — что ж в самом деле, живому ему не быть, а богом просит — оставим, мол, его здесь. Так и порешили. Древо
росла там ветлегатая такая. Взяли мы сухариков моченых ему положили — у Жданова были, — прислонили его к древу к этому, надели на него рубаху
чистую, простились как следует, да так и оставили.
С летами он понял отношения его матери к старому еврею, понял и ужаснулся своей еще
чистой душой. Ненависть и злоба к властелину его матери — презренному жиду —
росла все более и более в сердце молодого человека, жившего за счет этого жида и обязанного ему графским достоинством. Это сказала ему сама мать.
Как угадать в девичьем сердце момент пробуждения нежного чувства? Легче подслушать, как трава
растет летом в
чистом поле, как звезды шепчутся между собой на небе зимнею ночью!
Обстановка остальных комнат квартиры тетки Ирены, Цецилии Сигизмундовны, отличалась тоже не столько богатым убранством, сколько выдержанным стилем и тою не показною роскошью, которая доказывает, что обитатели квартиры не случайно разбогатевшие люди, а родились и
выросли в обстановке, изощряющей вкус и привыкли к настоящему комфорту, как к
чистому воздуху.
И где же твой, о витязь, прах?
Какою взят могилой?..
Пойдёт прекрасная в слезах
Искать, где пепел милый…
Там
чище ранняя
роса,
Там зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,
И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетит
Из та́инственной сени;
И трепет сердца возвестит
Ей близость дружней тени.