Неточные совпадения
—
Встреча на минуту, потому что я
уезжаю, — сказала Бетси, улыбаясь и надевая перчатку.
Но в это самое время вышла княгиня.
На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она
встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб
уехать незаметно.
Мать,
встретив его торопливыми ласками, тотчас же, вместе с нарядной Спивак,
уехала, объяснив, что едет приглашать губернатора
на молебен по случаю открытия школы.
Он был очень недоволен этой
встречей и самим собою за бесцветность и вялость, которые обнаружил, беседуя с Дроновым. Механически воспринимая речи его, он старался догадаться: о чем вот уж три дня таинственно шепчется Лидия с Алиной и почему они сегодня внезапно
уехали на дачу? Телепнева встревожена, она, кажется, плакала, у нее усталые глаза; Лидия, озабоченно ухаживая за нею, сердито покусывает губы.
Обломов, подписывая, утешался отчасти тем, что деньги эти пойдут
на сирот, а потом,
на другой день, когда голова у него была свежа, он со стыдом вспомнил об этом деле, и старался забыть, избегал
встречи с братцем, и если Тарантьев заговаривал о том, он грозил немедленно съехать с квартиры и
уехать в деревню.
Но все еще он не завоевал себе того спокойствия, какое налагала
на него Вера: ему бы надо уйти
на целый день, поехать с визитами,
уехать гостить
на неделю за Волгу,
на охоту, и забыть о ней. А ему не хочется никуда: он целый день сидит у себя, чтоб не
встретить ее, но ему приятно знать, что она тут же в доме. А надо добиться, чтоб ему это было все равно.
И надо было бы тотчас бежать, то есть забывать Веру. Он и исполнил часть своей программы. Поехал в город кое-что купить в дорогу.
На улице он
встретил губернатора. Тот упрекнул его, что давно не видать? Райский отозвался нездоровьем и сказал, что
уезжает на днях.
Встречаешь европейца и видишь, что он приехал сюда
на самое короткое время, для крайней надобности; даже у того, кто живет тут лет десять, написано
на лице: «Только крайность заставляет меня томиться здесь, а то вот при первой возможности
уеду».
«Good bye!» — прощались мы печально
на крыльце с старухой Вельч, с Каролиной. Ричард, Алиса, корявый слуга и малаец-повар — все вышли проводить и взять обычную дань с путешественников — по нескольку шиллингов. Дорогой
встретили доктора, верхом, с женой, и
на вопрос его, совсем ли мы
уезжаем: «Нет», — обманул я его, чтоб не выговаривать еще раз «good bye», которое звучит не веселей нашего «прощай».
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня
встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже
уехал на какую-то консультацию к больному.
Встреча с отцом вышла самая неудобная, и Галактион потом пожалел, что ничего не сделал для отца. Он говорил со стариком не как сын, а как член банковского правления, и старик этого не хотел понять. Да и можно бы все устроить, если бы не Мышников, — у Галактиона с последним оставались попрежнему натянутые отношения. Для очищения совести Галактион отправился к Стабровскому, чтобы переговорить с ним
на дому. Как
на грех, Стабровский куда-то
уехал. Галактиона приняла Устенька.
В этот день мой отец, тетушка Татьяна Степановна и тетушка Александра Степановна, которая
на то время у нас гостила,
уехали ночевать в Неклюдово, чтобы
встретить там в храме Божием Светлое Христово воскресенье.
Первое намерение героя моего, по выходе от губернатора, было — без разрешения потихоньку
уехать в Петербург, что он, вероятно, исполнил бы, но
на крыльце своей квартиры он
встретил прокурора, который приехал к брату обедать.
Так случилось и с Вихровым, — и таких слабых мест он
встретил в романе своем очень много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал, что поправит все это отлично, а потому, как Клеопатра Петровна ни упрашивала его остаться у ней
на несколько дней, он объявил, что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому,
уехал домой, велев себя везти как можно скорее.
На крыльце меня
встретила лохматая и босая девчонка в затрапезном платье (Машенька особенно старалась сохранить за своею усадьбой характер крепостного права и потому держала
на своих хлебах почти весь женский штат прежней барской прислуги) и торопливо объявила, что Филофей Павлыч в город
уехали, а Марья Петровна в поле ушли.
Майзель с Перекрестовым
уехали вперед, чтобы приготовить приличную
встречу набобу в горах; впрочем, представитель русской прессы изменил Майзелю
на третьей же станции: смущенный кулинарными приготовлениями Вершинина, он остался в Баламутском заводе.
—
Уехали, слышь,
встречать на Половинку: Платон Васильич с управителями, Родивон Антоныч, Николай Карлыч…
На пяти тройках угнали, а лесообъездчики —
на вершных. Так запалили, что страсть…
Луша засмеялась и замолчала. Лаптев заложил ногу за ногу, начал жаловаться
на одолевавшую его скуку,
на глупые дела, с которыми к нему пристает генерал каждый день, и кончил уверением, что непременно
уехал бы завтра же в Петербург, если бы не сегодняшняя
встреча.
И точно, вышел я от нее не один, а с новым старцем, тоже мне неизвестным; молодой такой, крепкий парень.
Уехали мы с ним в ночь
на переменных. Под утро
встречаем мы это тройку, а в санях человек с шесть сидят.
Отдавши,
уехала на другие воды, где опять
встретила точь-в-точь такого же обер-кельнера, вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с изумрудом (тоже покойный муж
на указательном пальце носил), опять всплакнула и опять… отдала.
Наверное, я и убежал бы куда-то, но
на Пасхальной неделе, когда часть мастеров
уехала домой, в свои села, а оставшиеся пьянствовали, — гуляя в солнечный день по полю над Окой, я
встретил моего хозяина, племянника бабушки.
— Как? После нашего знакомства, после этих разговоров, после всего… Стало быть, если б я вас здесь не
встретила случайно (голос Елены зазвенел, и она умолкла
на мгновение)… так бы вы и
уехали, и руки бы мне не пожали в последний раз, и вам бы не было жаль?
На другой день я был в селе Ильинском погосте у Давыда Богданова, старого трактирщика. Но его не было дома,
уехал в Москву дня
на три. А тут подвернулся старый приятель, Егорьевский кустарь, страстный охотник, и позвал меня
на охоту, в свой лесной глухой хутор, где я пробыл трое суток, откуда и вернулся в Ильинский погост к Давыду.
Встречаю его сына Василия, только что приехавшего. Он служил писарем в Москве в Окружном штабе. Малый развитой, мой приятель, охотились вместе. Он сразу поражает меня новостью...
— Охранка что-нибудь пронюхала, может,
встречали вас в компании поднадзорных, может, за то, что
на нелегальных студенческих вечеринках читаете неподобное… Черт их знает, за что, а вышлют. Перед высылкой, может быть, обыск будет.
Уезжайте, никому ничего не говорите, когда и куда едете.
Зимний сезон кончился. Мне предстояло или остаться в летнем помещении Кружка в Москве, или
уехать в Смоленск. И я бы угодил в начавшийся тогда набор добровольцев в Сербию, что, наверное бы, для меня добром не кончилось, да опять случай подвернулся.
Встретил я казака Бокова, с которым я познакомился еще в цирковые времена, и позвал он меня к себе
на Дон.
Склонный и прежде к скептическому взгляду, он теперь стал окончательно всех почти ненавидеть, со всеми скучать, никому не доверять; не говоря уже о родных, которые первое время болезни князя вздумали было навещать его и которых он обыкновенно дерзостью
встречал и дерзостью провожал, даже в прислуге своей князь начал подозревать каких-то врагов своих, и один только Елпидифор Мартыныч день ото дня все более и более получал доверия от него; но зато старик и поработал для этого: в продолжение всего тяжкого состояния болезни князя Елпидифор Мартыныч только
на короткое время
уезжал от него
на практику, а потом снова к нему возвращался и даже проводил у него иногда целые ночи.
Эта мысль так его расстроила, что он был не в состоянии оставаться долее в своей конторе и
уехал домой. Там его
встретила Агаша, взятая им после смерти Олухова аки бы в качестве экономки, но в сущности совершенно
на том же положении,
на каком она была и у того. Грохов прошел в свою спальню и лег в постель.
Евгений с тех пор, как
встретил ее с ребенком, не видал ее.
На поденную она не ходила, так как была с ребенком, а он редко проходил по деревне. В это утро, накануне Троицына дня, Евгений рано, в пятом часу, встал и
уехал на паровое поле, где должны были рассыпать фосфориты, и вышел из дома, пока еще бабы не входили в него, а возились у печи с котлами.
Тригорин. Здравствуйте. Обстоятельства неожиданно сложились так, что, кажется, мы сегодня
уезжаем. Мы с вами едва ли еще увидимся когда-нибудь. А жаль. Мне приходится не часто
встречать молодых девушек, молодых и интересных, я уже забыл и не могу себе ясно представить, как чувствуют себя в восемнадцать-девятнадцать лет, и потому у меня в повестях и рассказах молодые девушки обыкновенно фальшивы. Я бы вот хотел хоть один час побыть
на вашем месте, чтобы узнать, как вы думаете и вообще что вы за штучка.
— ‹…› Вы
встретили моего слугу, — сказала, подавая мне руку, Елизавета Федоровна. — Так как я завтра рано утром
уезжаю, то он отпросился кое-что купить в городе. Здесь поблизости в монастыре чудотворная икона Божьей Матери. Так как
на своих стоверстная дорога представляет целое двухсуточное путешествие, то я пригласила с собой добрую Марью Ивановну.
Мы видели, какие печальные обстоятельства
встретили Бешметева
на родине, видели, как приняли родные его намерение
уехать опять в Москву; мать плакала, тетка бранилась; видели потом, как Павел почти отказался от своего намерения, перервал свои тетради, хотел сжечь книги и как потом отложил это, в надежде, что мать со временем выздоровеет и отпустит его; но старуха не выздоравливала; герой мой беспрестанно переходил от твердого намерения
уехать к решению остаться, и вслед за тем тотчас же приходила ему в голову заветная мечта о профессорстве — он вспоминал любимый свой труд и грядущую славу.
— Я только что пережил светлые, чудные, неземные минуты. Но я не могу рассказать вам всего, потому что вы назовете меня сумасшедшим или не поверите мне. Будем говорить о вас. Милая, славная Таня! Я вас люблю и уже привык любить. Ваша близость,
встречи наши по десяти раз
на день стали потребностью моей души. Не знаю, как я буду обходиться без вас, когда
уеду к себе.
Вместо ответа он благодарил бога за эту минуту, за
встречу на земле со мной и моим семейством, протянул мне обе свои руки, крепко сжал мои и посмотрел
на меня такими глазами, какими смотрел за несколько месяцев до своей смерти,
уезжая из нашего Абрамцева в Москву и прощаясь со мной ненадолго.
Гости один за другим разъезжались… Прежде всех в дорогу пустился удельный голова с Ариной Васильевной. Спешил он пораньше добраться домой, чтоб
на ночь залечь во ржах
на любимую перепелиную охоту. Поспешно
уехал и Марко Данилыч с дочерью. Поехал не прямо домой: ожидая с Низовья рыбного каравана, решил
встретить его
на пристани, кстати же в городе были у него и другие дела.
Тереза пустила из глаз молнию, не сказала ни одного слова и
уехала. После этой беседы Артур не видал ее целую неделю.
На восьмой день он
встретил ее и извинился.
— Что вы?.. Я вас не оскорбил: я говорю, что вы лжете самим себе. Не верите? Я представлю
на это доказательства. Если бы вы не хотели меня знать, вы бы
уехали вчера и не остались
на сегодня. Бросьте притворство. Наша
встреча — роковая
встреча. Нет силы, которая могла бы сдержать страсть, объемлющую все существо мое. Она не может остаться без ответа. Лариса, ты так мне нравишься, что я не могу с тобой расстаться, но и не могу
на тебе жениться… Ты должна меня выслушать!
Видишь ли, у Фомы Магнуса есть сотрудники. Так он называет этих неизвестных мне господ, которые почтительно дают мне дорогу при
встрече, но не кланяются, как будто мы встретились
на улице, а не в моем доме. Их было два, когда я
уезжал на Капри, теперь их шестеро, как сказал мне Топпи, и они здесь живут. Топпи они не нравятся, да и мне тоже. Лиц у них нет, я странным образом не видел, — это я понял только теперь, когда захотел их вспомнить.
Первый приехал в карете тогдашний начальник Третьего отделения граф П.Шувалов; вышел из кареты в одном мундире и вскоре поспешно
уехал. Он-то,
встретив поблизости взвод (или полроты) гвардейского стрелкового батальона, приказал ему идти
на Колокольную. Я это сам слышал от офицера, командовавшего стрелками, некоего П-ра, который бывал у нас в квартире у моих сожителей, князя Дондукова и графа П.А.Гейдена — его товарищей по Пажескому корпусу.
И еще сильнее я почувствовал эту его грусть, когда через несколько дней, по телефонному вызову Антона Павловича, пришел к нему проститься. Он
уезжал в Москву, радостно укладывался, говорил о предстоящей
встрече с женою, Ольгой Леонардовной Книппер, о милой Москве. О Москве он говорил, как школьник о родном городе, куда едет
на каникулы; а
на лбу лежала темная тень обреченности. Как врач, он понимал, что дела его очень плохи.
«Барышня я, барышня», — повторяла она, сходя в швейцарскую, и была довольна тем, что никто из знакомых отца не
встретил ее. Ведь она
уехала тихонько. Мать хоть и разбита, но то и дело спрашивает ее. Ей не скажешь, что ездила смотреть
на актеров… Да и бабушка напугается…
Лыжин слушал и думал о том, что вот он, Лыжин,
уедет рано или поздно опять в Москву, а этот старик останется здесь навсегда и будет всё ходить и ходить; и сколько еще в жизни придется
встречать таких истрепанных, давно нечесанных, «нестоющих» стариков, у которых в душе каким-то образом крепко сжились пятиалтынничек, стаканчик и глубокая вера в то, что
на этом свете неправдой не проживешь.
Но опять
встретила сумасшедшие глаза Таисии и не посмела продолжать. Так Таисия и не взяла денег, так и
уехала в город, и больно было подумать, как она теперь будет вертеться со своими грошами; и еще ничто в жизни так не жгло рук Елены Дмитриевны, как эти деньги, эти тридцать серебреников, когда она запирала их в свой комод —
на что они ей-то?
На другой день все-таки робко спросила дочь...
— Вот что, Мая! — с деловым видом проговорил Юрик,
встречая девочку
на пороге дома. — Папа и Лидочка с няней
уехали в город, а к нам приедет сегодня новый учитель. Вот мы и решили подшутить над ним
на первых же порах и поставить его в тупик. А ты должна помочь нам в этом. Слушай… — И Юрка, наклонившись к уху девочки, зашептал ей что-то, отчего Мая так и покатилась со смеху.
Юноша-философ погрозил ему кулаком в спину. Проглотив оскорбление, он возвратился в сад, будто опущенный в холодную воду, но тут
встретила его мать грозным приказанием сейчас
уехать в свою гостиницу и не сметь показываться ей
на глаза, пока сама не вызовет его.
— Мне показалось, — продолжал князь, — что она более или менее меня знала и ожидала нашей
встречи… Ее мать приезжала сюда всего
на два дня и
уехала вчера.