Неточные совпадения
— Знаю я, что если тебя слушать, перебила княгиня, — то мы никогда не отдадим дочь замуж. Если так, то надо
в деревню уехать.
— Что ж, он не
уехал еще
в деревню лес продавать?
Но
в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни
в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб
уехать незаметно.
Как он, она была одета
Всегда по моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж
уехал вскоре
В свою
деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.
Обласкав бедную сироту, государыня ее отпустила. Марья Ивановна
уехала в той же придворной карете. Анна Власьевна, нетерпеливо ожидавшая ее возвращения, осыпала ее вопросами, на которые Марья Ивановна отвечала кое-как. Анна Власьевна хотя и была недовольна ее беспамятством, но приписала оное провинциальной застенчивости и извинила великодушно.
В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала
в деревню…
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, —
уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам
в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
— Как? — сказал Обломов, перевертываясь на спину и глядя
в потолок. — Да как!
Уехал бы
в деревню.
Он уж прочел несколько книг. Ольга просила его рассказывать содержание и с неимоверным терпением слушала его рассказ. Он написал несколько писем
в деревню, сменил старосту и вошел
в сношения с одним из соседей через посредство Штольца. Он бы даже поехал
в деревню, если б считал возможным
уехать от Ольги.
Штольц не приезжал несколько лет
в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время
в имение Ольги и
в Обломовку. Илья Ильич получил от него письмо,
в котором Андрей уговаривал его самого ехать
в деревню и взять
в свои руки приведенное
в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной
уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим
в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
Она, накинув на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой, молча сделала ему знак идти за собой и повела его
в сад. Там, сидя на скамье Веры, она два часа говорила с ним и потом воротилась, глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши к ней, точно убитый, отправился к себе, велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми лошадьми и
уехал в свою
деревню, куда несколько лет не заглядывал.
— Тит Никоныч
уехал унимать беспорядки
в деревне.
«…Коко женился наконец на своей Eudoxie, за которой чуть не семь лет, как за Рахилью, ухаживал! — и
уехал в свою тьмутараканскую
деревню. Горбуна сбыли за границу вместе с его ведьмой, и теперь
в доме стало поживее. Стали отворять окна и впускать свежий воздух и людей, — только кормят все еще скверно…»
— А помнишь: председатель
в палате? Мы с тобой заезжали к нему, когда ты после гимназии приехал сюда, — и не застали. А потом он
в деревню уехал: ты его и не видал. Тебе надо съездить к нему: его все уважают и боятся, даром что он
в отставке…
За отсутствием Татьяны Марковны Тушин вызвался быть хозяином Малиновки. Он называл ее своей зимней квартирой, предполагая ездить каждую неделю, заведовать домом,
деревней и прислугой, из которой только Василиса, Егор, повар и кучер
уезжали с барыней
в Новоселово. Прочие все оставались на месте, на своем положении. Якову и Савелью поручено было состоять
в распоряжении Тушина.
Вот он и убил отца, а денег все-таки мне не отдал, а
уехал с ней
в ту
деревню, где его схватили.
Да вас уже тогда
в деревне не было;
в Москву
уехали учиться.
Промотав
в Москве большую часть имения своего и на ту пору овдовев,
уехал он
в последнюю свою
деревню, где продолжал проказничать, но уже
в новом роде.
В молодости своей служил он
в гвардии, вышел
в отставку
в начале 1797 года,
уехал в свою
деревню и с тех пор оттуда не выезжал.
Года через два-три исправник или становой отправляются с попом по
деревням ревизовать, кто из вотяков говел, кто нет и почему нет. Их теснят, сажают
в тюрьму, секут, заставляют платить требы; а главное, поп и исправник ищут какое-нибудь доказательство, что вотяки не оставили своих прежних обрядов. Тут духовный сыщик и земский миссионер подымают бурю, берут огромный окуп, делают «черная дня», потом
уезжают, оставляя все по-старому, чтоб иметь случай через год-другой снова поехать с розгами и крестом.
Полковник упросил его на год или на два
уехать в свои
деревни, надеясь сыскать случай поправить дело.
Между прочим, Витберг хотел купить именье моего отца
в Рузском уезде, на берегу Москвы-реки.
В деревне был найден мрамор, и Витберг просил дозволения сделать геологическое исследование, чтоб определить количество его. Отец мой позволил. Витберг
уехал в Петербург.
«…Представь себе дурную погоду, страшную стужу, ветер, дождь, пасмурное, какое-то без выражения небо, прегадкую маленькую комнату, из которой, кажется, сейчас вынесли покойника, а тут эти дети без цели, даже без удовольствия, шумят, кричат, ломают и марают все близкое; да хорошо бы еще, если б только можно было глядеть на этих детей, а когда заставляют быть
в их среде», — пишет она
в одном письме из
деревни, куда княгиня
уезжала летом, и продолжает: «У нас сидят три старухи, и все три рассказывают, как их покойники были
в параличе, как они за ними ходили — а и без того холодно».
Я
уехал в 1907 году из Петербурга, сначала
в деревню, а потом
в Париж, где провел зиму.
— На покое-с,
в провинцию за старостью лет
уехали…
в деревню.
Было это уже весной, подходили экзамены, наши вечера и танцы прекратились, потом мы
уехали на каникулы
в деревню. А когда опять подошла осень и мы стали встречаться, я увидел, что наша непрочная «взаимная симпатия» оказалась односторонней. Задатки этой драмы были даны вперед. Мы были одногодки. Я перешел
в пятый класс и оставался по — прежнему «мальчишкой», а она стала красивым подростком пятнадцати лет, и на нее стали обращать внимание ученики старших классов и даже взрослые кавалеры.
Вскоре он
уехал на время
в деревню, где у него был жив старик отец, а когда вернулся, то за ним приехал целый воз разных деревенских продуктов, и на возу сидел мальчик лет десяти — одиннадцати,
в коротенькой курточке, с смуглым лицом и круглыми глазами, со страхом глядевшими на незнакомую обстановку…
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею. Ее заветною мечтой было переехать
в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы
уехать из
деревни. Городская жизнь рисовалась ей
в самых радужных красках.
Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую
деревню; к тому же заботы о детях спасают ссыльных женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и
в этом отношении колония поставлена даже
в более неблагодарные условия, чем русская
деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми,
уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией, не возвращаются.
— Я живу
в деревне, а зимой, вероятно,
уедем в губернский город.
Три года тому назад,
уезжая из Уфы
в Багрово, из города
в деревню, я точно вырывался из тюрьмы на волю.
Наконец гости
уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову
в его
деревню Алмантаево, верстах
в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что
уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать
в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Между прочим, мать рассказывала мне, как ей не хочется
уезжать на житье
в деревню.
Вихров мигнул Живину, и они, пока не заметил Александр Иванович, сели
в экипаж и велели Петру как можно скорее
уезжать из
деревни.
Он все почти время проводил один; из друзей его никого не было
в городе: Кнопов жил
в деревне; прокурор вместе с совестным судьей (и вряд ли не затем, чтоб помочь тому подшибить губернатора)
уехал в Петербург.
— Так, не знаю: перед отъездом ее
в деревню я очень к ней охладел, но, когда она
уехала, мне по ней грустно сделалось.
Он убедился этим, попросил министра, — и, чрез ходатайство того, тебе разрешено выйти
в отставку и жить
в деревне; о большем пока я еще и не хлопотала, потому что, как только муж
уедет в Севастополь, я сейчас же еду
в имение наше и увижусь с тобою
в твоем Воздвиженском.
— Она вскоре же померла после Еспера Иваныча, — отвечала она, — тело его повезли похоронить
в деревню, она
уехала за ним, никуда не выходила, кроме как на его могилу, а потом и сама жизнь кончила.
Целый месяц после свадьбы они ездили с визитами и принимали у себя,
в своем гнездышке. Потом
уехали в усадьбу к ней, и там началась настоящая poeme d'amour. [поэма любви (франц.)] Но даже
в деревне, среди изъявлений любви, они успевали повеселиться; ездили по соседям, приглашали к себе, устраивали охоты, пикники, кавалькады. Словом сказать, не видали, как пролетело время и настала минута возвратиться из деревенского гнездышка
в петербургское.
В начале октября он
уехал из
деревни, наказав старосте вести хозяйство по заведенному порядку.
—
Уеду, тетенька, потому что все равно… Если я не
уеду, она
в деревню уедет, как уж сказала она мне раз.
Она очень натурально оскорбилась на меня и
уехала с одним семейством
в деревню, а я остался один, как этот дуб […как этот дуб…
— Я бы мог, — начал он, — заехать к Александру Яковлевичу Углакову, но он
уехал в свою
деревню. Впрочем, все равно, я напишу ему письмо, с которым вы, когда он возвратится, явитесь к нему, — он вас примет радушно. Дайте мне перо и бумаги!
— Называется — хозяин! — бормотал он. — Меньше месяца осталось работать,
в деревню уедем… Не дотерпел…
Совершается следующее: губернатор, приехав на место действия, произносит речь народу, упрекая его за его непослушание, и или становит войско по дворам
деревни, где солдаты
в продолжение месяца иногда разоряют своим постоем крестьян, или, удовлетворившись угрозой, милостиво прощает народ и
уезжает, или, что бывает чаще всего, объявляет ему, что зачинщики за это должны быть наказаны, и произвольно, без суда, отбирает известное количество людей, признанных зачинщиками, и
в своем присутствии производит над ними истязания.
— Пойми, что мы пошли с Варей, да не застали княгини, всего на пять минут опоздали, — рассказывал Передонов, — она
в деревню уехала, вернется через три недели, а мне никак нельзя было ждать, сюда надо было ехать к экзаменам.
Зато, как только пронеслась
в воздухе весть о скорой кончине крепостного права, Праведный, не мешкая много, заколотил свой господский дом, распустил гарем и
уехал навсегда из
деревни в город.
Беспощадно и резко высказала свое отвращение от изверга, который уже не может быть ее мужем; объявила ему, чтобы он возвратил ей доверенность на управление имением, сейчас
уехал из Парашина, не смел бы показываться ей на глаза и не заглядывал бы ни
в одну из ее
деревень, и что если он этого не исполнит, то она подаст просьбу губернатору, откроет правительству все его злодейства — и он будет сослан
в Сибирь на каторгу.
А Литвинов бросил тогда университет и
уехал к отцу
в деревню.
Эту историю, простую и страшную, точно она взята со страниц Библии, надобно начать издали, за пять лет до наших дней и до ее конца: пять лет тому назад
в горах,
в маленькой
деревне Сарачена жила красавица Эмилия Бракко, муж ее
уехал в Америку, и она находилась
в доме свекра. Здоровая, ловкая работница, она обладала прекрасным голосом и веселым характером — любила смеяться, шутить и, немножко кокетничая своей красотой, сильно возбуждала горячие желания деревенских парней и лесников с гор.
Вот вы теперь
в деревню уехали: авось, мол, там меня не достанут!