Неточные совпадения
Но начались дожди, не дававшие
убрать оставшиеся
в поле хлеба и картофель, и остановили все работы и даже поставку пшеницы.
«Что это, я с ума схожу», — и она пошла
в спальню, где Аннушка
убирала комнату.
Оставшись один и
убрав свои тетради
в новый, купленный ею портфель, он стал умывать руки
в новом умывальнике с новыми, всё с нею же появившимися элегантными принадлежностями.
Когда после вечернего чая и ночной прогулки
в лодке Дарья Александровна вошла одна
в свою комнату, сняла платье и села
убирать свои жидкие волосы на ночь, она почувствовала большое облегчение.
Он посмеивался над тем, как она расставляла мебель, привезенную из Москвы, как
убирала по-новому свою и его комнату, как вешала гардины, как распределяла будущее помещение для гостей, для Долли, как устраивала помещение своей новой девушке, как заказывала обед старику повару, как входила
в препиранья с Агафьей Михайловной, отстраняя ее от провизии.
Войдя
в маленький кабинет Кити, хорошенькую, розовенькую, с куколками vieux saxe, [старого саксонского фарфора,] комнатку, такую же молоденькую, розовенькую и веселую, какою была сама Кити еще два месяца тому назад, Долли вспомнила, как
убирали они вместе прошлого года эту комнатку, с каким весельем и любовью.
— Да нельзя же, матушка, — сказала Агафья Михайловна, почти всегда присутствовавшая
в детской. — Надо
в порядке его
убрать. Агу, агу! — распевала она над ним, не обращая внимания на мать.
— Поди, пожалуйста, у меня
в маленьком мешочке сткляночку, — обратилась она к мужу, — знаешь,
в боковом карманчике, принеси, пожалуйста, а покуда здесь
уберут совсем.
Чичиков, со своей стороны, был очень рад, что поселился на время у такого мирного и смирного хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть, хотя на месяц,
в прекрасной деревне,
в виду полей и начинавшейся весны, полезно было даже и
в геморроидальном отношении. Трудно было найти лучший уголок для отдохновения. Весна
убрала его красотой несказанной. Что яркости
в зелени! Что свежести
в воздухе! Что птичьего крику
в садах! Рай, радость и ликованье всего! Деревня звучала и пела, как будто новорожденная.
Она
убирала его и делала с ним тысячу разных глупостей с развязностию дитяти, которою отличаются ветреные полячки и которая повергла бедного бурсака
в еще большее смущение.
Настасья, кухарка и единственная служанка хозяйкина, отчасти была рада такому настроению жильца и совсем перестала у него
убирать и мести, так только
в неделю раз, нечаянно, бралась иногда за веник.
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним, не помню что врала;
Ну что же стали вы? поклон, сударь, отвесьте.
Подите, сердце не на месте;
Смотрите на часы, взгляните-ка
в окно:
Валит народ по улицам давно;
А
в доме стук, ходьба, метут и
убирают.
— Это — цинковый ящик,
в гроб они уложат там, у себя
в бюро. Полиция потребовала
убрать труп до рассвета. Закричит Алина. Иди к ней, Иноков, она тебя слушается…
А Миша постепенно вызывал чувство неприязни к нему. Молчаливый, скромный юноша не давал явных поводов для неприязни, он быстро и аккуратно
убирал комнаты, стирал пыль не хуже опытной и чистоплотной горничной, переписывал бумаги почти без ошибок, бегал
в суд,
в магазины, на почту, на вопросы отвечал с предельной точностью.
В свободные минуты сидел
в прихожей на стуле у окна, сгибаясь над книгой.
— Полиция просит
убрать тело скорее. Хоронить будем
в Москве?
— Вот и предвестник ваш, Миша, так же думал, он даже
в спор вступил по этому разногласию, так его жандармская полиция
убрала,
в погреб, что ли, посадила; а нам — допрос: бунтовал вас Михаил Локтев? Вот как предусмотрительно дело-то налажено…
Она влетела
в комнату птицей, заставила его принять аспирин, натаскала из своей комнаты закусок, вина, конфет, цветов, красиво
убрала стол и, сидя против Самгина,
в пестром кимоно, покачивая туго причесанной головой, передергивая плечами, говорила вполголоса очень бойко, с неожиданными и забавными интонациями...
— Очень. А меня, после кончины сына моего, отвратило от вина. Да, и обидел меня его степенство — позвал
в дворники к себе. Но, хотя я и лишен сана, все же невместно мне навоз
убирать. Устраиваюсь на стеклянный завод. С апреля.
— Прошу угомониться, товарищи! Солдата и Васю
уберите в сад! Живо…
Дождь иссяк, улицу заполнила сероватая мгла, посвистывали паровозы, громыхало железо, сотрясая стекла окна, с четырехэтажного дома
убирали клетки лесов однообразно коренастые рабочие
в синих блузах,
в смешных колпаках — вполне такие, какими изображает их «Симплициссимус». Самгин смотрел
в окно, курил и, прислушиваясь к назойливому шороху мелких мыслей, настраивался лирически.
— Он, как Толстой, ищет веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда мир опустошен:
убери из него все — все вещи, явления и все твои желания, кроме одного: познать мысль
в ее сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре и зле, а это — лишь точки отправления на поиски вечной, все решающей истины…
После обеда, когда все
убрали со стола, Обломов велел оставить
в беседке шампанское и сельтерскую воду и остался вдвоем с Штольцем.
Последний, если хотел, стирал пыль, а если не хотел, так Анисья влетит, как вихрь, и отчасти фартуком, отчасти голой рукой, почти носом, разом все сдует, смахнет, сдернет,
уберет и исчезнет; не то так сама хозяйка, когда Обломов выйдет
в сад, заглянет к нему
в комнату, найдет беспорядок, покачает головой и, ворча что-то про себя, взобьет подушки горой, тут же посмотрит наволочки, опять шепнет себе, что надо переменить, и сдернет их, оботрет окна, заглянет за спинку дивана и уйдет.
Не дай Бог, когда Захар воспламенится усердием угодить барину и вздумает все
убрать, вычистить, установить, живо, разом привести
в порядок! Бедам и убыткам не бывает конца: едва ли неприятельский солдат, ворвавшись
в дом, нанесет столько вреда. Начиналась ломка, паденье разных вещей, битье посуды, опрокидыванье стульев; кончалось тем, что надо было его выгнать из комнаты, или он сам уходил с бранью и с проклятиями.
Перед ним стояли Вера и Полина Карповна, последняя
в палевом, газовом платье, точно
в тумане, с полуоткрытою грудью, с короткими рукавами, вся
в цветах,
в лентах,
в кудрях. Она походила на тех беленьких, мелких пудельков, которых стригут, завивают и
убирают в ленточки, ошейники и бантики их нежные хозяйки или собачьи фокусники.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него
убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там
в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
Наконец — всему бывает конец.
В книге оставалось несколько глав; настал последний вечер. И Райский не ушел к себе, когда
убрали чай и уселись около стола оканчивать чтение.
Она не уставала от этого вечного сиденья, от этой одной и той же картины из окна. Она даже неохотно расставалась со своим стулом и, подав барыне кофе,
убравши ее платья
в шкаф, спешила на стул, за свой чулок, глядеть задумчиво
в окно на дрова, на кур и шептать.
Позовут ли ее одеть барышень, гладить, сбегать куда-нибудь,
убрать, приготовить, купить, на кухне ли помочь:
в нее всю как будто вложена какая-то молния, рукам дана цепкость, глазу верность. Она все заметит, угадает, сообразит и сделает
в одну и ту же минуту.
Но, к изумлению ее, Татьяна Марковна не удивилась и
в ответ сказала только: «
Убирайте!»
Когда утром
убирали со стола кофе,
в комнату вваливалась здоровая баба, с необъятными красными щеками и вечно смеющимся — хоть бей ее — ртом: это нянька внучек, Верочки и Марфеньки. За ней входила лет двенадцати девчонка, ее помощница. Приводили детей завтракать
в комнату к бабушке.
Марк
в самом деле был голоден:
в пять, шесть приемов ножом и вилкой стерлядей как не бывало; но и Райский не отставал от него. Марина пришла
убрать и унесла остов индейки.
После тревоги показали парусное ученье:
в несколько минут отдали и
убрали паруса.
Начались шквалы: шквалы — это когда вы сидите на даче, ничего не подозревая, с открытыми окнами, вдруг на балкон ваш налетает вихрь, врывается с пылью
в окна, бьет стекла, валит горшки с цветами, хлопает ставнями, когда бросаются, по обыкновению поздно, затворять окна,
убирать цветы, а между тем дождь успел хлынуть на мебель, на паркет.
Мы хотя и
убрали паруса, но адмирал предполагает идти, только не
в Едо, а
в Шанхай, чтобы узнать там, что делается
в Европе, и запастись свежею провизиею на несколько месяцев.
Только мы расстались с судами, как ветер усилился и вдруг оказалось, что наша фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта. Общая тревога; далее идти было бы опасно: на севере могли встретиться крепкие ветра, и тогда ей несдобровать. Третьего дня она вдруг треснула; поскорей
убрали фок. Надо зайти
в порт, а куда?
В Гонконг всего бы лучше, но это значит прямо
в гости к англичанам. Решили спуститься назад, к группе островов Бабуян, на островок Камигуин,
в порт Пио-Квинто, недалеко от Люсона.
Все
убрали, кроме вина, и поставили десерт: все то же, что и
в трактире, то есть гранаты, сухие фиги, или жужубы, орехи, мандарины, пампль-мусс и, наконец, те маленькие апельсины или померанцы, которые я так неудачно попробовал на базаре.
Как они засуетились, когда попросили их
убрать подальше караульные лодки от наших судов, когда вдруг вздумали и послали одно из судов
в Китай, другое на север без позволения губернатора, который привык, чтоб судно не качнулось на японских водах без спроса, чтоб даже шлюпки европейцев не ездили по гавани!
Живо
убрали с палубы привезенные от губернатора конфекты и провизию и занялись распределением подарков с нашей стороны.
В этот же вечер с баниосами отправили только подарок первому губернатору, Овосаве Бунго-но: малахитовые столовые часы, с группой бронзовых фигур, да две хрустальные вазы. Кроме того, послали ликеров, хересу и несколько голов сахару. У них рафинаду нет, а есть только сахарный песок.
— Что ж? — повторил фельдшер. —
В мертвецкую
убрать надо.
Всё это так неприятно своим очевидным безумием, которого он когда-то был участником, показалось Нехлюдову после впечатлений деревенской нужды, что он решил переехать на другой же день
в гостиницу, предоставив Аграфене Петровне
убирать вещи, как она это считала нужным, до приезда сестры, которая распорядится окончательно всем тем, что было
в доме.
Наверху всё затихло, и сторожиха досказала свою историю, как она испужалась
в волостном, когда там
в сарае мужика секли, как у ней вся внутренность отскочила. Хорошавка же рассказала, как Щеглова плетьми драли, а он и голоса не дал. Потом Федосья
убрала чай, и Кораблева и сторожиха взялись за шитье, а Маслова села, обняв коленки, на нары, тоскуя от скуки. Она собралась лечь заснуть, как надзирательница кликнула ее
в контору к посетителю.
Когда же одно блюдо было съедено, графиня пожимала
в столе пуговку электрического звонка, и лакеи беззвучно входили, быстро
убирали, меняли приборы и приносили следующую перемену.
Ляховский кричал еще несколько минут, велел при себе
убрать новую метлу
в завозню и вернулся
в кабинет с крупными каплями холодного пота на лбу.
Поправляли обвалившуюся штукатурку, красили крышу, вставляли новые рамы
в окнах, отовсюду
убирали завалявшийся старый хлам, даже не оставили
в покое дедовского сада,
в котором производилась самая энергичная реставрация развалившихся беседок, киосков, мостиков и запущенных аллей.
Две младшие дочери,
в храмовой праздник али отправляясь куда
в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же день утром, как и во всякий день, подымались чем свет и с березовыми вениками
в руках выметали горницы, выносили помои и
убирали сор после постояльцев.
Ближайшие к новопреставленному и кому следовало по чину стали
убирать по древлему обряду тело его, а вся братия собралась
в соборную церковь.
— Ну что ж, я пожалуй. Ух, голова болит.
Убери коньяк, Иван, третий раз говорю. — Он задумался и вдруг длинно и хитро улыбнулся: — Не сердись, Иван, на старого мозгляка. Я знаю, что ты не любишь меня, только все-таки не сердись. Не за что меня и любить-то.
В Чермашню съездишь, я к тебе сам приеду, гостинцу привезу. Я тебе там одну девчоночку укажу, я ее там давно насмотрел. Пока она еще босоножка. Не пугайся босоножек, не презирай — перлы!..
Еще
в сенях Марья Кондратьевна, выбежавшая отворить со свечкой
в руках, зашептала ему, что Павел Федорович (то есть Смердяков) оченно больны-с, не то что лежат-с, а почти как не
в своем уме-с и даже чай велели
убрать, пить не захотели.
Даже комнату, которую занимал, он сам
убирал, а
в остальные комнаты своего помещения даже и заходил редко.