Неточные совпадения
А есть еще губитель-тать
Четвертый,
злей татарина,
Так
тот и не поделится,
Все слопает один!
Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного подвига сердца моего, не оставляю замечать
тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во
зло бесчеловечно.
Стародум. Дурное расположение людей, не достойных почтения, не должно быть огорчительно. Знай, что
зла никогда не желают
тем, кого презирают; а обыкновенно желают
зла тем, кто имеет право презирать. Люди не одному богатству, не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб
те, которые увидят, как от них я удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете
зла не пожелал?
Громада разошлась спокойно, но бригадир крепко задумался. Видит и сам, что Аленка всему
злу заводчица, а расстаться с ней не может. Послал за батюшкой, думая в беседе с ним найти утешение, но
тот еще больше обеспокоил, рассказавши историю об Ахаве и Иезавели.
Между
тем не могло быть сомнения, что в Стрелецкой слободе заключается источник всего
зла.
Степан Аркадьич знал, что когда Каренин начинал говорить о
том, что делают и думают они,
те самые, которые не хотели принимать его проектов и были причиной всего
зла в России, что тогда уже близко было к концу; и потому охотно отказался теперь от принципа свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись.
И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и
зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей всё
то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.
Но каждый раз, как он начинал говорить с ней, он чувствовал, что
тот дух
зла и обмана, который владел ею, овладевал и им, и он говорил с ней совсем не
то и не
тем тоном, каким хотел говорить.
«Ну-ка, пустить одних детей, чтоб они сами приобрели, сделали посуду, подоили молоко и т. д. Стали бы они шалить? Они бы с голоду померли. Ну-ка, пустите нас с нашими страстями, мыслями, без понятия о едином Боге и Творце! Или без понятия
того, что есть добро, без объяснения
зла нравственного».
«Да, очень беспокоит меня, и на
то дан разум, чтоб избавиться; стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что, когда гадко смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти молодые люди в
том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё
зло!..»
Как будто мрак надвинулся на ее жизнь: она поняла, что
те ее дети, которыми она так гордилась, были не только самые обыкновенные, но даже нехорошие, дурно воспитанные дети, с грубыми, зверскими наклонностями,
злые дети.
Воспоминание о
зле, причиненном мужу, возбуждало в ней чувство, похожее на отвращение и подобное
тому, какое испытывал бы тонувший человек, оторвавший от себя вцепившегося в него человека.
Это не человек, а машина, и
злая машина, когда рассердится, — прибавила она, вспоминая при этом Алексея Александровича со всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в вину ставя ему всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa
ту страшную вину, которою она была пред ним виновата.
Некоторые из
тех самых мужиков, которые больше всех с ним спорили за сено,
те, которых он обидел, или
те, которые хотели обмануть его, эти самые мужики весело кланялись ему и, очевидно, не имели и не могли иметь к нему никакого
зла или никакого не только раскаяния, но и воспоминания о
том, что они хотели обмануть его.
— Что такое Вронский? — сказал Левин, и лицо его из
того детски-восторженного выражения, которым только что любовался Облонский, вдруг перешло в
злое и неприятное.
Она вся расширела, и в лице ее, в
то время как она говорила об актрисе, было
злое, искажавшее ее лицо выражение.
И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в
той борьбе, которую поселившийся в ее сердце
злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей.
— Знаю ваши с Сергеем Иванычем аристократические воззрения. Знаю, что он все силы ума употребляет на
то, чтоб оправдать существующее
зло.
«Но могу ли я верить во всё, что исповедует церковь?» думал он, испытывая себя и придумывая всё
то, что могло разрушить его теперешнее спокойствие. Он нарочно стал вспоминать
те учения церкви, которые более всего всегда казались ему странными и соблазняли его. «Творение? А я чем же объяснял существование? Существованием? Ничем? — Дьявол и грех? — А чем я объясняю
зло?.. Искупитель?..
— Говорят, что это очень трудно, что только
злое смешно, — начал он с улыбкою. — Но я попробую. Дайте
тему. Всё дело в
теме. Если
тема дана,
то вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прошлого века были бы теперь в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
«Как по вольной волюшке —
По зелену морю,
Ходят все кораблики
Белопарусники.
Промеж
тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащеная,
Двухвесельная.
Буря ль разыграется —
Старые кораблики
Приподымут крылышки,
По морю размечутся.
Стану морю кланяться
Я низехонько:
«Уж не тронь ты,
злое море,
Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные,
Правит ею в темну ночь
Буйная головушка».
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям
тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает
зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения.
Остальную часть вечера я провел возле Веры и досыта наговорился о старине… За что она меня так любит, право, не знаю!
Тем более что это одна женщина, которая меня поняла совершенно, со всеми моими мелкими слабостями, дурными страстями… Неужели
зло так привлекательно?..
— Грушницкий на него
зол за
то, что он отбил у него княжну, — сказал кто-то.
Зло порождает
зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея
зла не может войти в голову человека без
того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие;
тот, в чьей голове родилось больше идей,
тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что имел он все замашки мелких начальников, как-то: брать на замечанье
тех, которые не являлись к нему с поздравленьем в праздники, даже мстить всем
тем, которых имена не находились у швейцара на листе, и множество разных
тех грешных принадлежностей, без которых не обходится ни добрый, ни
злой человек.
Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет,
Но звон брегета им доносит,
Что новый начался балет.
Театра
злой законодатель,
Непостоянный обожатель
Очаровательных актрис,
Почетный гражданин кулис,
Онегин полетел к театру,
Где каждый, вольностью дыша,
Готов охлопать entrechat,
Обшикать Федру, Клеопатру,
Моину вызвать (для
того,
Чтоб только слышали его).
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и
зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между
темОтрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
И постепенно в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников и трусов
злых,
И рой изменниц молодых,
И круг товарищей презренных,
То сельский дом — и у окна
Сидит она… и всё она!..
Бывало, льстивый голос света
В нем
злую храбрость выхвалял:
Он, правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал,
И
то сказать, что и в сраженье
Раз в настоящем упоенье
Он отличился, смело в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался в плен: драгой залог!
Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
— Зачем же так неблагосклонно
Вы отзываетесь о нем?
За
то ль, что мы неугомонно
Хлопочем, судим обо всем,
Что пылких душ неосторожность
Самолюбивую ничтожность
Иль оскорбляет, иль смешит,
Что ум, любя простор, теснит,
Что слишком часто разговоры
Принять мы рады за дела,
Что глупость ветрена и
зла,
Что важным людям важны вздоры,
И что посредственность одна
Нам по плечу и не странна?
Огонь потух; едва
золоюПодернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою
той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
«Не спится, няня: здесь так душно!
Открой окно да сядь ко мне». —
«Что, Таня, что с тобой?» — «Мне скучно,
Поговорим о старине». —
«О чем же, Таня? Я, бывало,
Хранила в памяти не мало
Старинных былей, небылиц
Про
злых духов и про девиц;
А нынче всё мне тёмно, Таня:
Что знала,
то забыла. Да,
Пришла худая череда!
Зашибло…» — «Расскажи мне, няня,
Про ваши старые года:
Была ты влюблена тогда...
Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце. «Но теперь
Уж поздно; время улетело…
К
тому ж — он мыслит — в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он
зол, он сплетник, он речист…
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов…»
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!
Жалко их! и Наталью Савишну жалко, и березовую аллею, и Фоку жалко! Даже
злую Мими — и
ту жалко. Все, все жалко! А бедная maman? И слезы опять навертывались на глаза; но ненадолго.
Только и успел объявить он, что случилось такое
зло; но отчего оно случилось, курнули ли оставшиеся запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб, —
того ничего не сказал он.
— Какое мне дело, что вам в голову пришли там какие-то глупые вопросы, — вскричал он. — Это не доказательство-с! Вы могли все это сбредить во сне, вот и все-с! А я вам говорю, что вы лжете, сударь! Лжете и клевещете из какого-либо
зла на меня, и именно по насердке за
то, что я не соглашался на ваши вольнодумные и безбожные социальные предложения, вот что-с!
— Э, вздор! Не верьте! А впрочем, ведь вы и без
того не верите! — слишком уж со
зла сорвалось у Раскольникова. Но Порфирий Петрович как будто не расслышал этих странных слов.
— Соня, у меня сердце
злое, ты это заметь: этим можно многое объяснить. Я потому и пришел, что
зол. Есть такие, которые не пришли бы. А я трус и… подлец! Но… пусть! все это не
то… Говорить теперь надо, а я начать не умею…
Приидет в
тот день и спросит: «А где дщерь, что мачехе
злой и чахоточной, что детям чужим и малолетним себя предала?
Ну, однако ж, что может быть между ними общего? Даже и злодейство не могло бы быть у них одинаково. Этот человек очень к
тому же был неприятен, очевидно, чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень
зол. Про него ходят такие рассказы. Правда, он хлопотал за детей Катерины Ивановны; но кто знает, для чего и что это означает? У этого человека вечно какие-то намерения и проекты.
Наполеон его ужасно увлек,
то есть собственно увлекло его
то, что очень многие гениальные люди на единичное
зло не смотрели, а шагали через, не задумываясь.
— Я все слышал и все видел, — сказал он, особенно упирая на последнее слово. — Это благородно,
то есть я хотел сказать, гуманно! Вы желали избегнуть благодарности, я видел! И хотя, признаюсь вам, я не могу сочувствовать, по принципу, частной благотворительности, потому что она не только не искореняет
зла радикально, но даже питает его еще более,
тем не менее не могу не признаться, что смотрел на ваш поступок с удовольствием, — да, да, мне это нравится.
Катерина Ивановна нарочно положила теперь пригласить эту даму и ее дочь, которых «ноги она будто бы не стоила»,
тем более что до сих пор, при случайных встречах,
та высокомерно отвертывалась, — так вот, чтобы знала же она, что здесь «благороднее мыслят и чувствуют и приглашают, не помня
зла», и чтобы видели они, что Катерина Ивановна и не в такой доле привыкла жить.
Все в
том, что я действительно принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее раскаяние, сердечно желаю, — не откупиться, не заплатить за неприятности, а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на
том основании, что не привилегию же в самом деле взял я делать одно только
злое.
Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,
Вы все мне
зла хотите,
И если можете,
то мне всегда вредите:
Но я с тобой за их разведаюсь грехи».
Лариса. Сергей Сергеич, я сказала вам
то, чего не должна была говорить; я надеюсь, что вы не употребите во
зло моей откровенности.
Климу давно и хорошо знакомы были припадки красноречия Варавки, они особенно сильно поражали его во дни усталости от деловой жизни. Клим видел, что с Варавкой на улицах люди раскланиваются все более почтительно, и знал, что в домах говорят о нем все хуже,
злее. Он приметил также странное совпадение: чем больше и хуже говорили о Варавке в городе,
тем более неукротимо и обильно он философствовал дома.
Ново и неприятно было и
то, что мать начала душиться слишком обильно и такими крепкими духами, что, когда Клим, уходя спать, целовал ей руку, духи эти щипали ноздри его, почти вызывая слезы, точно
злой запах хрена.