Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь
колокольне, или тебя хотят повесить.
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой
колокольнеюШатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру покинули
Бурливое село…
Опять шарахнулись глуповцы к
колокольне, сбросили
с раската Тимошку да третьего Ивашку, потом пошли к Трубочистихе и дотла разорили ее заведение, потом шарахнулись к реке и там утопили Прошку да четвертого Ивашку.
Между тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к
колокольне, сбросили
с раската Семку и только что хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
Анархия началась
с того, что глуповцы собрались вокруг
колокольни и сбросили
с раската [Раска́т — крепостной вал или высокая насыпь
с помостом.] двух граждан: Степку да Ивашку.
Тогда свершилось неслыханное дело. Аленку разом, словно пух, взнесли на верхний ярус
колокольни и бросили оттуда на раскат
с вышины более пятнадцати саженей…
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни
с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора
с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем,
с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик
с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече
колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Садись, дядя Митяй!» Сухощавый и длинный дядя Митяй
с рыжей бородой взобрался на коренного коня и сделался похожим на деревенскую
колокольню, или, лучше, на крючок, которым достают воду в колодцах.
Въезд в какой бы ни было город, хоть даже в столицу, всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечные заводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже выглянут углы шестиэтажных домов, магазины, вывески, громадные перспективы улиц, все в
колокольнях, колоннах, статуях, башнях,
с городским блеском, шумом и громом и всем, что на диво произвела рука и мысль человека.
— Ну, да хочешь я тебе сейчас выведу, — заревел он, — что у тебя белые ресницы единственно оттого только, что в Иване Великом тридцать пять сажен [Сажень — мера длины, равная 2,134 м.
Колокольня Ивана Великого в Кремле высотой около 40 сажен, т. е. более 80 м.] высоты, и выведу ясно, точно, прогрессивно и даже
с либеральным оттенком? Берусь! Ну, хочешь пари!
На площади становилось все тише, напряженней. Все головы поднялись вверх, глаза ожидающе смотрели в полукруглое ухо
колокольни, откуда были наклонно высунуты три толстые балки
с блоками в них и, проходя через блоки, спускались к земле веревки, привязанные к ушам колокола.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на колено. Пятеро мужиков, подняв
с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на
колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок
с двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол на
колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
Вот в синем ухе
колокольни зашевелилось что-то бесформенное, из него вылетела шапка, потом — другая, вылетел комом свернутый передник, — люди на земле судорожно встряхнулись, завыли, заорали; мячами запрыгали мальчишки, а лысый мужичок
с седыми усами прорезал весь шум тонким визгом...
Был слышен
колокольный звон, особенно внушительно гудел колокол собора в кремле, и вместе
с медным гулом возрастал, быстро накатываясь все ближе, другой, рычащий.
Две-три сотни широко раскрытых глаз были устремлены все в одном направлении — на синюю луковицу неуклюже сложенной
колокольни с пустыми ушами, сквозь которые просвечивал кусок дальнего неба.
Чувствуя себя, как во сне, Самгин смотрел вдаль, где, среди голубоватых холмов снега, видны были черные бугорки изб, горел костер, освещая белую стену церкви, красные пятна окон и раскачивая золотую луковицу
колокольни. На перроне станции толпилось десятка два пассажиров, окружая троих солдат
с винтовками, тихонько спрашивая их...
Самгин посмотрел в окно — в небе, проломленном
колокольнями церквей, пылало зарево заката и неистово метались птицы, вышивая черным по красному запутанный узор. Самгин, глядя на птиц, пытался составить из их суеты слова неоспоримых фраз. Улицу перешла Варвара под руку
с Брагиным, сзади шагал странный еврей.
И вдруг
с черного неба опрокинули огромную чашу густейшего медного звука, нелепо лопнуло что-то, как будто выстрел пушки, тишина взорвалась, во тьму влился свет, и стало видно улыбки радости, сияющие глаза, весь Кремль вспыхнул яркими огнями, торжественно и бурно поплыл над Москвой
колокольный звон, а над толпой птицами затрепетали, крестясь, тысячи рук, на паперть собора вышло золотое духовенство, человек
с горящей разноцветно головой осенил людей огненным крестом, и тысячеустый голос густо, потрясающе и убежденно — трижды сказал...
— Да ну-у? — удивился Долганов и вздохнул: — Не похоже. Такое русское лицо и — вообще… Марксист — он чистенький, лощеный и на все смотрит
с немецкой философской
колокольни, от Гегеля, который говорил: «Люди и русские», от Моммзена, возглашавшего: «Колотите славян по башкам».
Грозно, как огромный, уродливый палец
с медным ногтем, вонзалась в темноту
колокольня Ивана Великого, основание ее плотно окружала темная масса, волнуясь, как мертвая зыбь, и казалось, что
колокольня тоже покачивается.
Как сквозь сон теперь вспоминаю, что вдруг раздался в ушах моих густой, тяжелый
колокольный звон, и я
с наслаждением стал к нему прислушиваться.
Вглядывался я и заключил, что это равнодушие — родня тому спокойствию или той беспечности,
с которой другой Фаддеев, где-нибудь на берегу, по веревке,
с топором, взбирается на
колокольню и чинит шпиц или сидит
с кистью на дощечке и болтается в воздухе, на верху четырехэтажного дома, оборачиваясь, в размахах веревки, спиной то к улице, то к дому.
Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья скончалась. Смерть пришла-таки за ней… и «после Петровок». Рассказывали, что в самый день кончины она все слышала
колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви считают пять верст
с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила, что звон шел не от церкви, а «сверху». Вероятно, она не посмела сказать:
с неба.
Он ехал берегом широкого озера, из которого вытекала речка и вдали извивалась между холмами; на одном из них над густою зеленью рощи возвышалась зеленая кровля и бельведер огромного каменного дома, на другом пятиглавая церковь и старинная
колокольня; около разбросаны были деревенские избы
с их огородами и колодезями.
Последняя покрывала все своим непроницаемым пологом и лишь изредка нарушалась откровениями «Московских ведомостей» о целодневном звоне
с Ивановской и иных
колоколен, да зрелищем торговой казни, производимой публично через палача, на городской площади.
С восьмидесятых годов, когда в Москве начали выходить газеты и запестрели объявлениями
колокольных заводов, Сухаревка перестала пускать небылицы, которые в те времена служили рекламой. А колоколозаводчик неукоснительно появлялся на Сухаревке и скупал «серебряный звон». За ним очень ухаживали старьевщики, так как он был не из типов, искавших «на грош пятаков».
— Да
с этим… на
колокольне…
Поутру на белые степи гляжу,
Послышался звон
колокольный,
Тихонько в убогую церковь вхожу,
Смешалась
с толпой богомольной.
Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила…
Всё было спокойно — толпа не ушла…
Совсем меня горе сломило!
За что мы обижены столько, Христос?
За что поруганьем покрыты?
И реки давно накопившихся слез
Упали на жесткие плиты!
Там Рисположенский рассказывает, как в стране необитаемой жил маститый старец
с двенадцатью дочерьми мал мала меньше и как он пошел на распутие, — не будет ли чего от доброхотных дателей; тут наряженный медведь
с козой в гостиной пляшет, там Еремка колдует, и
колокольный звон служит к нравственному исправлению, там говорят, что грех чай пить, и проч., и проч.
Некоторые утверждали, что здесь заключается показание того, как благодетелен для народа
колокольный звон и как человека в самые трудные минуты спасают набожные привычки,
с детства усвоенные.
Трапезник Павел, худой черноволосый туляк, завидев выезжавший из господского дома экипаж, ударил во вся, — он звонил отлично,
с замиравшими переходами, когда колокола чуть гудели, и громкими трелями, от которых дрожала, как живая, вся деревянная
колокольня.
На соборной
колокольне городка заблаговестили к поздней обедне, когда увидели, что
с горы из Воздвиженского стала спускаться запряженная шестериком коляска Александры Григорьевны.
Вихров почти наизусть выучил всю эту дорогу: вот пройдет мимо гумен Воздвиженского и по ровной глинистой дороге начнет подниматься на небольшой взлобок,
с которого ненадолго бывает видно необыкновенно красивую
колокольню села Богоявления; потом путь идет под гору к небольшому мостику, от которого невдалеке растут две очень ветвистые березы; затем опять надо идти в гору.
Все переходили по недоделанному полу в комнату Мари, которая оказалась очень хорошенькой комнатой, довольно большою,
с итальянским окном, выходившим на сток двух рек; из него по обе стороны виднелись и суда, и мачты, и паруса, и плашкотный мост, и наконец противоположный берег, на склоне которого размещался монастырь, окаймленный оградою
с стоявшими при ней угловыми башнями, крытыми черепицею, далее за оградой кельи и службы, тоже крытые черепицей, и среди их церкви и
колокольни с серебряными главами и крестами.
Это звонили на моленье, и звонили в последний раз; Вихрову при этой мысли сделалось как-то невольно стыдно; он вышел и увидел, что со всех сторон села идут мужики в черных кафтанах и черных поярковых шляпах, а женщины тоже в каких-то черных кафтанчиках
с сборками назади и все почти повязанные черными платками
с белыми каймами; моленная оказалась вроде деревянных церквей, какие прежде строились в селах, и только
колокольни не было, а вместо ее стояла на крыше на четырех столбах вышка
с одним колоколом, в который и звонили теперь; крыша была деревянная, но дерево на ней было вырезано в виде черепицы; по карнизу тоже шла деревянная резьба; окна были
с железными решетками.
Наконец, если мы всмотримся ближе в причины, обусловливающие такое явление, как сепаратизм, то легко увидим, что и тут главную роль играет неясность понятий о государстве: многие смешивают понятие о государстве
с понятием о родине и даже о родной
колокольне; другие приходят в смущение вследствие частых изменений государственных граничных рубежей.
Я гулял — то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал
с собою какую-нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг
колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
Вот однажды сижу я на стене, гляжу вдаль и слушаю
колокольный звон… вдруг что-то пробежало по мне — ветерок не ветерок и не дрожь, а словно дуновение, словно ощущение чьей-то близости… Я опустил глаза. Внизу, по дороге, в легком сереньком платье,
с розовым зонтиком на плече, поспешно шла Зинаида. Она увидела меня, остановилась и, откинув край соломенной шляпы, подняла на меня свои бархатные глаза.
— Ничего больше, как только подняться на
колокольню и оттуда раскланяться
с народом, — отозвался из экипажа сухонький подвижный господин неопределенных лет.
В боковой комнате присутствуют взрослые мужчины; несмотря на то что на соборной
колокольне только что пробило шесть часов, круглый стол, стоящий перед диваном, ломится под тяжестью закусок и фиалов
с водкой и тенерифом.
Белая церковь выступила вперед своей
колокольней, точно сбираясь сойти
с пригорка и что-то возвестить.
Этот город был свидетелем ваших младенческих игр; он любовался вами, когда вы, под руководством маститого вашего родителя, неопытным юношей робко вступили на поприще яичного производства, и потом
с любовью следил, как в сердце вашем, всегда открытом для всего доброго, постепенно созревали семена благочестия и любви к постройке
колоколен и церквей (при этих словах Захар Иваныч и Матрена Ивановна набожно перекрестились, а один из тайных советников потянулся к амфитриону и подставил ему свою голую и до скользкости выбритую щеку).
Даже о потере Страсбурга нынешний буржуа жалеет не столько по причине его знаменитой
колокольни, сколько
с точки зрения страсбургского пирога, которого не заменил даже пресловутый перигорский пирог.
На
колокольне, завидев их экипаж, начали благовест. Священник и дьякон служили в самых лучших ризах, положенных еще покровом на покойную княгиню, мать князя. Дьячок и пономарь,
с распущенными косами и в стихарях, составили нечто вроде хора
с двумя отпускными семинаристами: философом-басом и грамматиком-дискантом. При окончании литургии имениннику вынесена была целая просфора, а Калиновичу половина.
С горизонтом сливался он в полукруглой раме, над которой не возвышалось ни деревца, ни облака, и только посредине прорезывалась высокая дальнего села
колокольня.
А уж при лунном свете я решительно не мог не вставать
с постели и не ложиться на окно в палисадник и, вглядываясь в освещенную крышу Шапошникова дома, и стройную
колокольню нашего прихода, и в вечернюю тень забора и куста, ложившуюся на дорожку садика, не мог не просиживать так долго, что потом просыпался
с трудом только в десять часов утра.
Небольшие города Германии, которые попадались им на дороге и в которых они иногда для отдыха Егора Егорыча останавливались, тоже нравились Сусанне Николаевне, и одно в этом случае удивляло ее, что она очень мало слышала в этих городках, сравнительно
с нашими,
колокольного звона, тогда как, прослушав из уст Егора Егорыча еще в самые первые дни их брака его собственный перевод шиллеровского «Колокола», ожидала, что в Германии только и делают, что звонят.
Если бы читатель мог перенестись лет за триста назад и посмотреть
с высокой
колокольни на тогдашнюю Москву, он нашел бы в ней мало сходства
с теперешнею.
В четвертом часу утра он ходил на
колокольню с царевичами и Малютою Скуратовым благовестить к заутрене, братья спешили в церковь; кто не являлся, того наказывали осмидневным заключением.